У попа была граната

Ну, мы не шибко цивилизованные. Веселье было в самом разгаре, пировали в большой комнате в бараке, а мы с невестой пошли в нашу комнатку, что на краю барака. Хорошо. Гула свадьбы почти и не слышно. Натоплено хорошо было. Пришли мы. Свет выключили, и раздеваться стали. Невеста-то быстрей меня разделась на какие-то доли секунды, и сразу в постель, и я туда же. И получил хороший удар себе по носу ее макушкой. Она от боли аж заплакала, а у меня юшка из носа закапала.

– Включай, – говорю, – свет-то.

Включила она свет, я руку от носа убрал, а кровь-то и потекла, да прямо на простыню, единственную нашу новую простыню. Мы с ней, с невестой-то, уже порядочно вместе жили, а вот с барахлом разным не шибко густо было: снабжение тогда не ахти, а как что скопишь, да покупать начнешь, так сразу общественность и органы интересоваться начинают, а на какие шиши ты это покупаешь?

Ну и страшилка у нас получилась. Затолкал я себе какую-то тряпочку в нос, голову запрокинул, а она меня полотенцем умыла. Рядышком прилегла. И тут свет снова погас.

Освещались-то мы бензоагрегатом. Маленький такой, абэшка. АБ-1, то есть агрегат бензиновый, мощность 1 киловатт, в простонародье – абэшка. И никто с этой абэшкой обращаться не умел кроме меня. Вот поэтому в нашу дверь почти сразу стучать стали, открывай, мол, паразит, абэшку ремонтируй.

И пришлось ведь идти ремонтировать движок. Неисправность-то плевая, бензопровод засорился, трубка такая резиновая. Сняли ее, стали прочищать, а трубка-то, почитай старше меня будет, возьми и порвись. А на улице-то не май месяц, хотя весна уже, градусов так под тридцать, с минусом.

Искали, искали трубку, и нашли у нашего доктора. На клизме трубка была. И название у этой клизмы странное какое-то – кружка Эсмарха. Кто такой Эсмарх нам не известно, но извращенец – это точно. Попробуй-ка из этой кружки что-нибудь попить, водки, например. Понемножку так насосешься, что не будешь знать, кто ты, и зачем на этот свет появился.

Трубку поставили, на заводилку ногой, хотя положено по инструкции рукой на нее нажимать, попыхтела машинка, покашляла, чихнула пару раз, потом прочихалась и запела абэшка песню света. Ну, по этому поводу сразу все за стол. Меня во главе стола, как жениха, и невесту привели. Только налили по одной, а тут старуха одна простыню кровавую тащит.

– Во, – кричит, – глядите, невеста-то девка честная была!

Ну, по этому поводу выпили и по первой после возвращения света, и по второй, и по третьей.

А потом парторг наш, дядя Ваня все звали, подошел ко мне в сторонке и говорит:

– Спасибо, Второй. Ты поступил как настоящий мужчина. Честь девки спас, носа своего не пожалел. Не каждый на такое пойдет. В партию тебе надо нашу вступать. Там такие самоотверженные люди нужны.

Ну, я ему в шутку и говорю:

– Вот, когда будет наша чукотская компартия, так я в нее первым вступать буду.

Чего дядя Ваня обиделся, не знаю. Ответь я по-другому, то в первую брачную ночь коммунистом мог бы стать.

Нанайка

Путина в этом году выдалась какая-то неудачная. Ход кеты запоздал. Белорыбица идет. Потом пошли гонцы, но какие-то несортовые, кто-то косяк разогнал на входе в Амур, мягкой икры захотелось.

Но с путины никуда не уйдешь. Рыбу ловим, жарим, уху варим. А чем уха от рыбного супа отличается? Не знаете, и не узнаете, и не пытайтесь перечислять, что вы туда добавлять будете. В рыбном супе и в ухе есть: вода, рыба, соль да лаврушка. Ну, можно и лучку бросить. Всё. Но почему-то одно варево называют ухой, а другое рыбным супом.

Ладно, так и быть, открою вам секрет. Если водки нет, то хоть ты заварись, хоть какие сорта рыбы бери, все равно рыбный суп получится. Ну, а ушица на берегу получается не только загляденье, но еще и объеденье. И не из тарелки ее хлебать надо, а из кружки большой прихлебывать. И обязательно в ведро с ухой грамм пятьдесят водочки влить. А как только ведро с огня снял, так сразу берешь горящую головню из костра и в этом ведре тушишь. Всё, можно хоть на стол государя-императора подавать, или гурмана какого мирового приглашать на пробу. Я уж не говорю о том, что жабры из рыбы удалены полностью. Это так, для городских, пара слов.

В ухе главное, чтобы рыба не разварилась, и юшка прозрачной была. Мелкую рыбку и в марле сварить можно. А крупную рыбу кусками крупными варить надо, а потом их выложить на общую тарелку. Бери, Иван Иванович, кусочек желтощека, жирный нынче желтощек, закусывай, да юшечкой запивай.

Вот тут под ушицу, да под разговоры рыбацкие и исчезает с космической скоростью наша родимая. Ее всегда не хватает. И не хватает каких-то грамм пятьдесят-сто для полного нам с вами удовольствия. На берегу магазинов нет, не сгоняешь гонца. Ждешь утра.

Утро как утро. Чем лучше с вчера, тем хуже с утра. Остаточек юшки холодной в рот, лицо водой студеной ополоснул, и в моторку. К девяти как раз к открытию магазина придем, людишек здоровье поправим, и на тонь, сетки бросать, косяк основной ждать.

Пошли мы в то утро с Лешкой, моим соседом, на лодке в магазин за водкой. С соседних станов нам тоже денег дали. Пришли в магазин, а там таких, как нас, уже полно. Все рыбаки. Пока в очереди стояли, подсчитывали. Денег хватает на пять бутылок водки. А если плодово-ягодной, то аж на двадцать бутылок. Покумекали-покумекали и решили, что плодово-ягодная намного выгоднее. У нас ее попросту «нанайкой» называют. Как женщину нанайскую. Это почитай четыре бутылки вместо одной. Сказали и взяли ящик вина. Пришли на берег, погрузились, только стали от берега отходить, старушка несется к нам от магазина. Стойте, кричит. Однако, что-то случилось. Подошли к берегу. А старушка просит нас на другой берег реки перевезти. Ладно бы прямо, так еще в сторону от нашего стана: прямо напротив магазина на другом берегу болотина и пройти там нельзя. Ладно, перевезем. Садись, бабка, в нос лодки.

Сели и поехали. Я на руле, а Лешка сидит лицом ко мне, и на ящик с вином уставился. Шибко плохо ему, однако.

– Вась, а Вась, – жалобно так говорит, – давай «нанаечку» на двоих трахнем. Мужикам скажем, что только на девятнадцать бутылок хватило.

Я в кармане нащупал корку хлеба, закуска есть и говорю ожидающему Лешке:

– Давай.

И вдруг нос нашей лодки швырнуло в сторону. Никак на топляк нарвались. Плоты с лесом у нас гоняют, некоторые бревна намокают и как бы тонут. На поверхности бревна нет, комель вниз тянет, а вершинка прямо-таки во все лодки нацеливается. Бог с ней, с лодкой, у нас же человек в носу сидит. А Лешка в ящик вцепился. Случись что, так и утопиться не жалко.

Глядим, лодка целая, а бабки в лодке нет. Туда-сюда, а она уже к берегу плывет и кричит:

– Хрен вам, а не нанайка!

Мы с Лешкой сидим и ничего не понимаем. С ума что ли сошла? Уж на что Лешка сильно больной был, а все равно первый догадался. Взяв в руку бутылку, он сказал:

– Да это ж она подумала, что это мы её хотим вместо неё.

И засмеявшись, Лешка откупорил «нанайку».

Вкус любви

День выдался какой-то серый. Не было пасмурно, но и солнца не было. Лед на реке не звенел, не крошился кристаллами алмазов, а зацеплял пешню, как бы говоря рыбакам, что им лучше бы пойти домой, завалиться в теплые постели, может быть, приснится прекрасный улов и весь день будет хорошее настроение.