У реки Смородины

– Не в нем дело.

– Что теперь, хозяин? – прошептал Перехлюзд.

– Теперь мне очевидно, что пришельцев из другого мира надо уничтожить. И ты это сделаешь, притом срочно.

Тут дверь резко захлопнулась, и колдун подумал: «Будь у повелителя нос, удар был бы сумасшедший».

Проснувшись с этой глупой мыслью, маг долго жмурился, потому что каждый раз после сна с черной-черной комнатой любой свет буквально взрывал глаза Перехлюзда. Наконец он привык и, утерев слезы, стал собираться в дорогу.

Глава вторая В коей близнецы не только геройствуют, но и думают, а Заруба Лютозар знакомится с суровым законом Легендограда

Добро должно быть с кулаками,

Чтоб злу по морде сразу хрясь!

Потом ногами, блин, ногами,

Чтоб уничтожить эту мразь!

А. И. Брехунов

– Понравился рассказ? – спросил Пьер де Монокль близнецов.

– Да, – соврал зевающий Иван.

– Вы не расстраивайтесь, потом у Д’артаньянки все налажилось… то есть, наладилось. Сложный у вас язык!.. Он стал капитаном королевских мушкетеров. А отравителей Инстанции приговорили к умерщвлению через убийство путем отнятия жизни.

– Жестоко, – хмыкнул Егор.

– Но справедливо. – Посол пожал плечами. – Милосердие иногда должно выпускать когти, знаете ли.

Возражений не нашлось, все замолкли и как-то сомлели, укачанные мягкими рессорами. Меж тем солнце постепенно закатилось, и кортеж остановился, свернув с дороги на симпатичную поляну.

– Не могу жить в ваших гостиницах, – пожаловался шевалье. – Обслуга наглая, питание ужасное, соседи буйные, а насекомые голодные. Посему заночуем в шатре.

Слуги-охранники быстро возвели большую палатку, похожую на цирк-шапито. Де Монокль полагал, что героям статуса близнецов Емельяновых полагается оказывать самый роскошный прием, и пригласил их разделить кров. Братья, чтя старинную мудрость «Дают – бери, бьют – беги», согласились.

Ночь прошла спокойно, правда, перед рассветом Ивана разбудил Егор. Младший отчаянно метался и стонал во сне:

– Нет! Не хочу! Не надо!

Старшой растормошил его:

– Ты чего, братишка?

– Приснится же такое, – просипел ефрейтор. – Прикинь, будто бы я на концерте каких-то слащавых пацанов, а они поют и поют одни и те же слова: «Хочешь, я тебе… Хочешь я тебе спою?.. Хочешь, я тебе… Хочешь, я тебе спою?» Кошмар.

– Ладно, братишка, это просто сон, – успокоил Иван.

Прохладное утро порадовало легким ветерком и свежим солнышком. Прав был классик: есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора…

– Пора! – провозгласил Пьер, и посольский кортеж двинулся дальше.

Жеребцы Емельяновых, которых парижуйцы обеспечили уходом, бодро побежали за каретой.

Увы, дорожной идиллии не суждено было длиться бесконечно. На то она и феодальная раздробленность, чтобы охрана не дремала. На особо глухом участке пути, где колея ныряла в большую низину, сразу после крутого поворота перед кортежем возникло поваленное дерево. На нем сидел крупный ворон и будто бы предупреждающе каркал.

Возница натянул поводья, смиряя бег коней. Стражники-провожатые рассыпались перед неожиданной преградой, и мгновенно со всех сторон раздались улюлюканье и хриплые боевые кличи. Ворон вспорхнул и был таков.

Из кустов к карете устремились кое-как одетые оборванцы, ведь красавцы-разбойники встречаются только в сказках.

Ошарашенные охранники приготовились дать голодранцам бой, только, на их беду, схватка уже началась. Нескольких всадников, не успевших обнажить мечи, разбойники подстрелили из луков. К остальным бежала голодная и злая пехота.

При торможении экипажа шевалье Пьер врезался в задремавшего было Егора. Близнецы отстранили перепуганного де Монокля и выскочили из кареты.

На восьмерых стражей, облаченных в пижонские доспехи, насело по двое-трое лиходеев.

– Отрыв башки, – пролопотал Емельянов-младший и взревел: – Мочи козлов!!!

С этим устрашающим девизом он и кинулся на разбойников. Иван приглядел потерянный охранником меч. Старшой в отличие от брата не собирался лезть на рожон, но головорезы сами двинулись к карете, и пришлось сражаться.

Парижуйские воины, воспитанные на кодексе рыцарства, явно проигрывали висельникам из Эрэфии, зато Егор стал для лихих людей сущим демоном. Пудовый кулак методично находил вихрастые бородатые головы, хоть злодеи и отмахивались дубьем да вшивенькими сабельками.

Удалой ефрейтор оборзел до такой степени, что ломал дубины на лету, а удары клинков принимал на предплечье, защищенное чудесной формой рядового вооруженных сил России.

Иван отбивался от пары разбойников, рвущихся в карету. Очухавшийся посол, высунувшись в окно, громко и восторженно сопереживал подвигам Емельянова-младшего. Разбойники тоже приметили таланты Егора. Пришлось отступать. Мужики бросились в кусты, прихватывая снятые с поверженных парижуйцев доспехи и оружие. Кое-кто покинул место сражения на трофейных конях. Жеребцы близнецов остались нетронутыми.

– Это есть импоссибль! Колоссаль! Манифик! – Пьер де Монокль хлопал в ладоши, восхищенно глядя на ефрейтора.

Герой стоял, окруженный небольшой кучкой тел, и улыбался:

– Слабоватые у них дыни, братишка!

– Смотри, как бы лучники не пальнули, – предупредил осторожный Иван, но висельники, вероятно, удовлетворились результатами набега и сбежали.

Из всего посольского кортежа остались лишь четверо стражников и возница. Шевалье Пьер покинул карету, брезгливо прошелся к поваленному дереву.

– Как быть?

– Оттащим, – заверил Егор.

Он прошагал к кроне, ухватился за ствол и развернул дерево, словно калитку открыл.

Застонал один из поверженных ефрейтором мужичков.

– О, надо добить вероломного преступника! – взвизгнул де Монокль и взялся за жиденький ус.

– За что? – встрепенулся Иван. – Бой закончен. Если хочешь, тащи раненых до селения и отдавай под суд. А казнить наших людей иностранцу нельзя.

– Вот именно, – насупился Егор.

Ему было не по себе от мысли, что сейчас лягушатники умертвят выживших босяков, хотя бандиты кортеж нисколько не пожалели. Дембель, кстати, и дрался-то вполсилы, стараясь не убивать слабых соперников. Ведь не от хорошей жизни они в ушкуйники подались.

– Позвольте, разве не должно телам негодяев украсить придорожные деревья в назидание прочим подлецам? – Де Монокль прищурился. – Неужели в землях Эрэфии принято сносить оскорбление благородному шевалье, тем паче послу? Уж не заодно ли вы с сиими лиходеями?

– Братка, он чего, обидеть нас хочет? – Кулачищи Егора невольно сжались добела.

– Нет, он просто ошибается, – вздохнул Старшой, которому и гостеприимство парижуйское понравилось, и своих жалко было, хотя какие они свои?..