У стен недвижного Китая
Шрифт:
Однажды мне пришлось вскрыть легочный мешок для извлечения пули, после чего больной выздоровел совершенно. Я вскрывал ножом суставы для удаления пуль и кусков платья, и затем раненые ходили свободно. Раненый солдат Емельянов, потеряв всю ногу до бедра, через полторы недели встал с постели и пошел с костылем. Даже извлечение пули из живота с ранением кишечника в одном случае кончилось благополучно.
Не то наблюдалось при ранениях осколками гранат. Разрушения мягких частей, мышц и костей были настолько тяжкими, заражение всего организма продуктами омертвения и гноения шло при тропической жаре так быстро, что я очень часто был принужден отнимать конечности, и чем раньше, тем лучше. To же наблюдалось и при ранениях новыми пулями, попадавшими в крепкие кости бедра и плеча, где они почти всегда дробили кость в мелкие кусочки, наподобие разрывных пуль дум-дум.
Был случай у французских раненых, отправленных в Тонку по реке Пэйхо. За время пути в их ранах зароились личинки мух и белые черви. Раны имели живой вид. Частые смены повязок не помогали. Мази тоже разлагались. Приходилось напряженно работать и тоже оперировать. Другой бич при ранах, хотя и значительно реже, был раневой столбняк, происходивший от загрязненной почвы в Китае. Тут и хирургия была бессильна. Самые тяжелые ранения были от взрывов. Мне пришлось оперировать одного француза Лебо, который имел несчастие получить 31 рану с осколками в черепе и по всему телу. Почти с каждой новой перевязкой я находил новые осколки дерева и чугуна.
Однажды я делал трудную операцию перевязки артерии в животе. Раздался сильнейший взрыв. Стекла в окне были разбиты, и осколки посыпались на раненого, спавшего под наркозом. Каменный пол в операционной комнате осел. Все мы были в мучительном состоянии, не зная, что случилось, но каждая минута промедления могла погубить раненого. Я докончил перевязку. Хотя и сестры и врачи, присутствовавшие при операции, были охвачены вполне естественным чувством испуга, однако все остались на своих местах и жизнь раненого была спасена. Причина взрыва объяснилась впоследствии: союзники взорвали китайский пороховой погреб, бывший около Тонку, не предупредив об этом госпиталя.
В нашем госпитале мы никому не отказывали в помощи. Мне приходилось перевязывать все национальности, бывшие в Печили. Я перевязывал даже мирных китайцев, попавших на свои же китайские фугасы, которыми минирована вся местность вокруг соседней крепости Бэйтан, еще не взятой союзниками. Много страданий приходится переносить нашим терпеливым и безропотным героям в белых рубашках, и все мы стараемся облегчить их мучения, чем можем. Да, труден путь солдата к Георгию! – сказал в заключение Куковеров.
Ближайшими сотрудницами Куковерова в Тонкуском госпитале были: добровольная сестра милосердия графиня Капнист, составившая себе известность своею самоотверженною неутомимою деятельностью, добровольная сестра Юлия, родственница погибшего смертью храбрых в Тяньцзинском сражении 30 июня штабс-капитана Комендантова, и сестра милосердия Красного Креста Ираида Образцова, бывшая старшею сестрою в госпитале.
Образцова принадлежит к числу тех образцовых русских тружениц, скромных, но неутомимых, которых так приятно встречать во всех сферах русской общественной деятельности. Сестра Образцова внесла немалую долю своего личного труда в дело устройства первой русской колонии в Китае – на Квантуне. Осенью 1899 года она была командирована в Порт-Артур в числе десяти сестер для борьбы с чумою. Затем была определена в Порт-Артурский военный госпиталь, где ухаживала за дизентерийными больными, когда в Артуре появилась эпидемия дизентерии. Состояла весьма полезным членом Квантунского комитета Красного Креста. Во время военных действий работала в Тонку до сентября месяца, когда она, размещая раненых на пароходе, имела несчастие упасть в трюм и переломила себе ногу в двух местах. Едва оправившись и еще ходя на костылях, она приехала в Порт-Артур, где устраивала новую общину сестер милосердия и офицерский госпиталь. К сожалению, болезнь ноги заставила ее вернуться в Россию для продолжительного лечения. В настоящее время она трудится в одной общине на Кавказе.
Осмотрев палаты, мы пошли в фанзу, которую занимали врачи и сестры. Они разместились в маленьких каморках, единственным убранством которых были складные постели и чемоданы. Жили по-походному. Большой обеденный стол стоял перед фанзою, во дворике, защищенный от солнца циновочным навесом.
На столе всегда кипел самовар. Часто бывали гости. Сестрицы разливали чай и угощали вареньем, бисквитами и консервами. Здесь было, так сказать, место собрания русского общества в Тонку.Вечером, когда солнце заходило за выжженные им поля гаоляна и чумизы, тонкусцы собирались на пристани Тонку. Весь берег был завален бесчисленными грудами ящиков с патронами, снарядами, консервами, вином, различными колониальными товарами и бочками с пивом и корзинами с бутылками японской содовой воды. Иногда по вечерам играл оркестр русской военной музыки. Раздавались звуки «Марсельезы» или казачка, и русские солдаты и матросы, обнявшись с французами, начинали плясать, кто что умел. Иногда дело доходило даже до кадрили.
Хотя кругом были разбросаны белые или желтые китайские домики с черепичными или глиняными крышами и повсюду бродили иностранные солдаты и слышалась разноязычная речь, однако чувствовалось, что Тонку на это время – русский уголок.
Русский госпиталь был расположен возле полотна железной дороги, которая была восстановлена русскими. Поезда, битком набитые союзными отрядами и их обозом, уходили в Тяньцзин с русскими машинистами и кондукторами из нижних чинов Уссурийского железнодорожного батальона. Все стрелочники по линии и посты, охранявшие линию, были русские. На всех станциях уже работали русские офицеры, телеграфисты и почтовые чиновники. Комендантом пристани был русский мичман Штер. Возле станции уже устроились русские ресторанчики в лавки с водкой, вином, табаком и консервами. Владельцами их хотя были и не русские, но во всяком случае это были русские подданные самого юго-восточного типа, примчавшиеся из Порт-Артура и Владивостока, чтобы помочь интендантству своими разнообразными товарами. Однако крутые меры военного начальства, не позволявшего этим расторопным и невинным торговцам винных товаров спаивать солдат, причиняли им много огорчений.
По решению адмиралов союзной эскадры в Таку, комендантом города Тонку был назначен младший флагман нашей эскадры, контр-адмирал Веселаго, которому пришлось участвовать уже в третьей войне. Мичманом он плавал в Балтийском море и охранял наши берега от иностранной военной контрабанды во время усмирения польского мятежа. Капитан-лейтенантом он принимал участие в устройстве переправы через Дунай и закладывал мины против турок. Контр-адмиралом он плавал в водах Желтого моря и стал участником усмирения боксерского восстания. Из Тонку он отправил несколько международных отрядов для очищения окружающей местности от боксеров.
Его помощником по сухопутной части был полковник Модль, командир 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, охранявший со своим полком Тонку и линию железной дороги. По морской части помощником был германский майор Кирхгоф.
Начальником нашей Тихоокеанской эскадры был вице-адмирал Гильтебрандт, энергично отстаивавший русские интересы в международном совете адмиралов.
В 12 верстах на северо-восток от Тонку, на берегу моря, точно нависшая грозовая туча, чернела первоклассная крепость Бэйтан. Мы не трогали китайцев, и китайцы не трогали нас. Адмирал Веселаго вошел в сношения с комендантом крепости генералом Ли и предложил ему сдаться добровольно, так как рано или поздно крепость должна была быть взята союзными силами. Но Ли не соглашался и окружил свою крепость двойною сетью фугасов и пересеченных каналов, в которые напустил воды из моря. Полковник Модль несколько раз выходил на рекогносцировку Бэйтана, но его стрелки каждый раз попадали на фугасы.
По реке Пэйхо взад и вперед ходили пароходы, катера, миноносцы и джонки и ежедневно доставляли с рейда в Тонку новые отряды союзных войск и целые горы боевых припасов.
«My Dear Sir,
Will you take dinner with me to night at 8. 30 p. m… I should much like to meet you and will endeavour to make you comfortable. Our profession dispenses with the necessity of formula, and consequently I shall not expect you to reply… If you are not particularly busy, trot in about 8 and we will exchange a friendly story…