У стен недвижного Китая
Шрифт:
Так гласила любезная записка, отпечатанная на ремингтоне и присланная мне в один из июльских дней английским корреспондентом Лондонского телеграфного агентства «Central News» Г. Скоттом Крэнстоном, приглашавшим меня на обед к нему, как товарищу по профессии, запросто, без церемоний.
В Тяньцзин к этому времени приехало около 30 корреспондентов разных наций: американцев, прибывших из Манилы с театра Филиппинской войны, англичан и немцев, приехавших из Шанхая. Я был единственный русский корреспондент. Благодаря тому, что я был немедленно командирован из Порт-Артура «Новым Краем», по получении первых тревожных известий, русский корреспондент
7
Дорогой сэр!
Не пообедаете ли вы со мной сегодня в 8.30 вечера… Я буду весьма рад встрече и позабочусь о вашем удобстве. Наша профессия чужда формальностей, и, следовательно, я не жду ответа… Если вы не чересчур заняты, придите около 8 и мы сможем дружески побеседовать.
Искренне ваш Г. Скотт Крэнстон (англ.).
Из прибывших корреспондентов с наиболее крупным именем был англичанин Генри Сэведж Лэндор, автор известной интересной книги о Тибете, по которому он путешествовал и где провел несколько месяцев в плену у тибетцев. Был храбрый американец Крист, который специально посвятил себя описанию действий русских войск и очень любил ходить на вылазки с русскими отрядами. Был даже один американский корреспондент – старик, чудак и поэт, одетый как мексиканский ковбой, с мохнатой бородой и таким же мустангом.
Приехал также подполковник Петр Александр. Артемьев, редактор порт-артурской газеты «Новый Край». Проплавав много лет на судах нашей Тихоокеанской эскадры сначала как строевой офицер, а затем в штабе, в должности флагманского обер-аудитора, около двадцати лет наблюдая Китай, Корею и Японию и наши интересы у берегов Тихого океана, П. А. Артемьев явился самым подходящим лицом для учреждения русской газеты на только что занятом нами Квантуне. Не успели русские устроиться в своей новой колонии, как здесь, благодаря широкой правительственной поддержке и удивительной предприимчивости и неутомимости П. А. Артемьева, уже через год возникли газета, книжный магазин, типография и переплетная. Умение дать газете надлежащий тон и привлечь полезных сотрудников было причиною того, что в два года «Новый Край» вырос из бюллетеней в шестистолбцовую газету, которая является достойной выразительницей русских интересов в многоязычном и воинственном хоре английских, немецких, французских, китайских и японских газет, во множестве издающихся на Дальнем Востоке.
Пробыв три недели в госпитале, я не видел никого из иностранных корреспондентов и был рад случаю завязать с ними знакомство. Надев корректный смокинг, приличествующий в мужской компании, и надлежащего тона галстук, я отправился к мистеру Крэнстону, который оказался очень милым молодым, веселым и остроумным англичанином самого здорового краснощекого вида. Общая профессия и бутылка дружеского хереса нас сейчас же сблизили.
Прежде всего business – мы поговорили о делах и сообщили друг другу все последние сведения, которые мы имели о положении дел в Тяньцзине. Вооружившись записными книжками, мы обменялись цифрами и данными. Затем я обратился к Крэнстону с вопросом, почему английские газеты обыкновенно полны нападок и всяких несправедливостей по адресу русских. Когда же дело является бесспорным фактом, как например, спасение Тяньцзина русским полком, то английская печать отделывается замалчиванием или фразами вроде: «В этом деле, между прочим, принимали участие и русские», тогда как в этом деле русские сделали всё.
– Нам, впрочем, все равно, что о нас пишут в Лондоне или Шанхае, – заметил я, – но это неизменное искажение или замалчивание фактов в отношении русских совершенно непонятно и тем более странно, что в личных отношениях к русским английские журналисты и вообще англичане очень симпатичные люди.
– Не сердитесь на наши газеты, – отвечал Крэнстон, – у нас на все мода. Теперь в нашей прессе мода бранить русских, и, как бы я лично ни сочувствовал русским, я ничего не в состоянии сделать. Мы должны считаться с духом и вкусом наших
читателей, которые требуют, чтобы всюду в политике и во всяких международных делах первенствовали англичане, и я не могу писать иначе, как в этом направлении. Бывают случаи, что мы посылаем одни корреспонденции, но, пройдя через строгую цензуру редакции, они настолько линяют в печати, что нам остается только смириться и идти по курсу общественного мнения.Все мы европейцы, единогласно признаем, что храбрость и заслуги русских в спасении Тяньцзинских сеттльментов удивительны, огромны и бесспорны, и в этом смысле я послал все телеграммы в Лондон. Что касается вашего адмирала Алексеева, то я полагаю, что в настоящее время, при международно-анархических отношениях, существующих здесь между отрядами разных наций, при взаимном недоверии, соперничестве и даже некоторой боязни друг друга, это единственный человек, который может согласовать интересы и претензии различных отрядов, рассеять недоверие и направить все союзные силы к общей цели – освобождению Пекина, из которого мы имеем самые печальные известия о положении наших посольств, осажденных, бомбардируемых и голодающих.
После обеда, во время которого были провозглашены тосты за журналистов, прессу и за англо-русскую дружбу не только в личных отношениях, но и в политике, присутствовавшие англичане спели свой гимн «God save the Queen» – «Боже, храни королеву». Я с приятным удивлением узнал, что один из англичан, с которыми я познакомился, майор английской службы, был православный. Он рассказал мне, что изучал многие христианские религии и считает православную веру наиболее отвечающей запросам сердца и ума. Поэтому он и принял православие в Лондоне.
Спев свой гимн, англичане пожелали, чтобы я сыграл им на пианино, уцелевшем от гранат, русский национальный гимн. Не отличаясь музыкальными способностями и боясь перепутать клавиши, я все-таки сел за пианино, так как полагал, что ни один русский не может отговариваться неумением спеть или сыграть свой народный гимн, и начал играть «Боже, Царя храни».
Корректные англичане окружили меня и стали хором подпевать русскому гимну.
После падения Тяньцзина в военных действиях союзников наступило затишье, которое продолжалось ровно три недели. Только русские и иногда японцы производили разведки с целью определить расположение китайских войск, которые стали укрепленным лагерем возле городка Бэйцан, в 12 верстах от Тяньцзина. Другие союзники почему-то не считали нужным делать рекогносцировки, надеясь, вероятно, на русских и японцев. Казаки – верхнеудинцы и читинцы и стрелки разных полков ходили под Бэйцан, делали разведки и тревожили китайцев своим огнем. Происходили перестрелки, но потерь у нас не было.
Раз только едва не потеряли лихого казака Раменского Читинского полка. О его спасении казаки рассказывали следующие подробности:
Дело было ночью. Дивизион читинцев и верхнеудинцев был отправлен на рекогносцировку Бэйцанских позиций. Три казака этого дивизиона в темноте ночи отбились, заблудились и попали за линию неприятельских аванпостов. Китайцы заметили всадников, узнали и встретили их огнем. Казаки живо повернули в сторону и дали ходу. Однако под одним из казаков, которого звали Раменским, была убита лошадь. Он ее бросил и сам спрятался в канаву, а товарищи ускакали и прибыв в лагерь, донесли начальству все, как было, а про Раменского доложили, что он, должно быть, убит, так как упал вместе с лошадью и больше не подымался.
Когда китайцы успокоились, Раменский вылез из канавы и стал осторожно пробираться по тому направлению, куда ушли казаки, но снова наткнулся на китайский пикет. Желтомазые солдаты мирно чифанили – ужинали и при свете фонаря весело играли в карты. Ружья были поставлены в сторонке у дерева, над оврагом. Что было делать Раменскому? Уйти он не мог от китайских солдат, так как встал месяц и ярко освещал поле и они бы сейчас заметили казака. «А ну-ка пугну я их!» – подумал Раменский, как кошка подполз к косатым, подобрался к их ружьям, потихоньку стащил их одно за другим в овраг, завопил «ура» что было мочи в казацкой глотке, и выскочил на китайцев с китайским же ружьем. Китайцы до смерти перепугались и кинулись бежать без оглядки. Раменский тоже бросился бежать и по дороге встретил взвод наших стрелков, которые были посланы из арсенала Сику на поиски пропавшего Раменского.