У судьбы другое имя

Да и у кого маленьких слабостей нет? Зойка тоже в бутиках немалые деньги спускает. И в казино со своим Илюшкой регулярно наведывается. Только оба – при машинах, квартира в центре и еще одну собираются покупать – в новостройке на Юго-Западе.

А они с Андрюшкой хотя по статусу и выше, но по жизни лузеры, получается.

Юрик, куратор, над Лютиком откровенно смеется и обзывает чистоплюйкой.

– У тебя поклонников – тысячи! Только свистни – бриллиантами завалят!

Но благородных среди почитателей девушка пока не встречала. А в байки про машины от анонимных дарителей лишь далекие от шоу-бизнеса люди верят. Пугачевой, наверное, могут преподнести «Мерседес», увитый розовыми ленточками, и ничего не потребовать взамен, а для «Блондинок» возможен лишь бартер. И редко кто оценивает ночь любви хотя бы в «жигуленок», пытаются колечком золотым в койку заманить. Одни плюшевые игрушки бесплатно достаются, вся квартира ими уже завалена…

Денег Прутов на их группе зарабатывает – ого-го-го! Лютик однажды видела: Юрик выручку даже не пересчитывает, вываливает на стол кучу денег и делит на глаз. Половину – ему, вторую – местным (владельцу зала и прочим). А она как была Золушкой, так и осталась.

И еще спасибо сказать надо, что, когда заболела, хоть в беде не бросили. Определили в клинику, платят за отдельную палату и консультации профессоров. А могли бы просто выкинуть из группы да поставить на ее место очередную блондинку.

Но, видно, решили, что дешевле будет солистку в порядок привести. Тем более что диагноз у Лютика невинный: нервное истощение, астения. Странно, что всего лишь такой – после того как она месяц спала урывками и не больше чем по три часа в день.

Времени на поправку ей дали от силы две недели. «Не сумеешь себя в руки взять – будем искать тебе замену, – пугает Юрик. – Со всеми вытекающими…»

То есть она еще и должна останется – за уроки вокала, за индивидуальные занятия с балетмейстером.

Да уж. Всем звездам звезда…

Девушка села на кровати. Девять вечера. Тоска. Для посетителей поздно, врачи расползлись. И даже с сестричками не поболтаешь – они здесь строгие, с пациентами (те ведь психи!) не общаются. Не положено. Единственное развлечение – по территории клиники побродить. На свежий воздух, к счастью, пускают без проблем и в любое время – прогулка считается частью терапии.

Лютик отправилась в старый, неухоженный парк. У нее уже любимый маршрут имелся – мимо пищеблока, учебного корпуса, здания администрации, а потом обратно. Шла, вдыхала влажную горечь осени, и размышляла над превратностями судьбы. Вспоминала недавнее письмо от поклонницы, переданное ей Юриком: «Я тебя обожаю! Я одеваюсь, как ты, постриглась, как ты. И все отдам, чтобы жить – тоже, как ты!!!»

Эх, жаль не пригласишь девчонку сюда, в клинику. Не покажешься перед ней в спортивном костюме, с вороньим гнездом вместо прически. Не расскажешь, как тяжело, когда выдаются наконец несколько часов для сна, а ты ворочаешься на гостиничной постели, пропитанной запахом тысяч предыдущих постояльцев, и не можешь забыться. А вместо блаженного отдыха крутишь в уме: сегодня на концерте опять сфальшивила… товарки-девчонки постоянно норовят сделать гадость… Андрюшка давно устал от постоянных разъездов подруги…

Да и от жизни хочется несколько большего, чем истошный девчачий визг под «Синие глаза», непременный хит «Блондинок».

Публика, особенно в провинции, непритязательна. Но что будет дальше – когда у «Блондинок» появятся конкуренты или когда группа просто всем надоест? Останешься на бобах – ни профессии, ни накоплений.

Потребовать, что ли, от Прутова, пусть тот ее в музыкальное училище пристроит, на заочное отделение, чтобы она хотя бы минимально уровень свой повысила… Но только не согласится продюсер – зачем ему? Да и берут в училище обязательно с дипломом музыкальной школы.

Куда ни глянь – везде тупик.

А продюсер с куратором постоянно твердят: ты – ничтожество, полный ноль, всего-навсего оболочка с симпатичной мордашкой. И управляем тобой – мы. Даем тебе сцену, славу, песни, пищу и кров. И в любой момент можем вышвырнуть вон. Потому что кругом полно совершенно одинаковых, симпатичных, амбициозных и готовых на все девчонок.

…Девушка огляделась по сторонам. У кого бы сигаретку стрельнуть, успокоить нервы? Курение контрактом тоже запрещалось, но кто сейчас увидит?

Однако парк в осенних сумерках абсолютно пуст. Правом на прогулку, похоже, воспользовалась она одна.

И тут девушка заметила – дверь в административный корпус приоткрыта. Странно. Начальство всегда первым разбегается, сразу после обеда. Может, заглянуть? Вдруг кто курящий найдется, сигареткой угостит?

И девушка проскользнула в полутемный холл, зашагала по коридорам. Полная тишина, все кабинеты заперты… А на втором этаже?

Она поднялась по щербатой, освещенной единственной лампочкой лестнице. Уперлась в дверь с табличкой: «Спортивный зал», – та оказалась заперта. А вот актовый зал напротив был открыт. Лютик без интереса рассмотрела ряды продавленных кресел, сцену, покрытый чехлом рояль. Неужели у врачей художественная самодеятельность развита? Или просто конференции здесь проводят, а рояль получили по разнарядке да и упрятали в уголок за ненадобностью?

Девушка нащупала на стене выключатель. Поиграла рубильниками – весь зал освещать не стала, оставила лишь лампочку над сценой. Подошла – и решительно стянула с рояля пыльный чехол. Очень вдруг захотелось коснуться руками клавиш, услышать музыку – уже почти забытую за время, что она торчит здесь, в клинике. Интересно, сильно инструмент расстроен?

Девушка взяла несколько нехитрых аккордов – сначала из «Собачьего вальса», потом вспомнила «Цыганочку». Акустика, на удивление, неплохая. И звучит рояль отлично.

Лютик шарахнула по клавишам наобум. Аккорд показался знакомым. Она пропела из любимых и абсолютно недосягаемых по уровню «Битлов»:

Help! I need somebody help!

Голос вознесся под своды зала, заполнил все помещение.

Слов дальше не помнила, поэтому сменила пластинку. Опустила пальцы на клавиатуру, попыталась подобрать по слуху:

В то-ой сте-епи-и глухой за-аа-мерзал ямщик…

Да что все минор, сплошные загробные мотивы?

И бодро закончила:

Это есть наш последний и реши-ительный бой!

Снова пробежала пальцами по клавишам. Слух у нее все-таки есть, мелодии подбирались на раз… Нужные аккорды обнаружились буквально через минуту, и девушка печально пропела:

Отговорила роща золотая березовым, веселым языком,И журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком…

Не зря она, наверное, в клинике неврозов лечится: фантазия развита болезненно. Сразу будто в другой мир перенеслась. И скудный осенний лес увидала, и жалобный крик птиц услышала… Или то не глюки, но волшебная сила настоящего искусства?