У Судьбы на Качелях

Гуляли по Далласу. Постояли, оглядываясь, на том месте, где убили Джона Кеннеди, но так и не поняли, откуда в него стреляли, хотя много об этом месте читали. Тесной группой стоят японцы и тоже вертят головами и усердно фотографируют. Мы увидели музей Кеннеди, хотели зайти, но попали рядом в другую дверь. Оказалось — магазин. Абсолютно все товары имеют отношение к Кеннеди. Кружки с портретами, майки с портретами, памятные медали, фотографии в рамочках, значки, и Жаклин не забыта, её симпатичное личико тоже везде мелькает. Весьма оживленная торговля, покупателей много, есть и просто зрители, вроде нас. 37 лет прошло! А интерес не утихает. Неужели только потому, что убили, а не умер в постели своей смертью? Конечно — личность. Но что-то тут присутствует свое, американское. Рабина тоже убили. Будет ли к его личности подобный интерес через тридцать с лишним лет?.. Очень сомнительно. Особенно, если учесть, как поливают его последнее время. Оказывается, всё делал неправильно, всё не так, страну завел в тупик мирного процесса.

Америка тоже ругает своих прошлых президентов? Чтобы это узнать, надо здесь жить. Чтобы узнать вообще что-либо о стране, надо в ней жить. А совершив такой короткий вояж, набираешься в основном впечатлений зрительных.

Хотелось посмотреть американский рынок, в смысле — базар. Какой еще рынок — удивились дети. Вот супермаркет, и там — всё! Видела я это «всё». Конечно, овощи-фрукты вымыты, упакованы и привлекательно разложены, но. сладкий перец поштучно? Огурцы тоже?! Это же дорого, наверное! «Да, дорого, — вздыхает дочь. — Да мы огурцы и не любим». Они правы — за что их любить? — совершенно невкусные. И белый хлеб — как вата, жуешь-жуешь, и с трудом проглатываешь. Зато свекла сладкая, не то, что израильская. И говядина здесь вкуснее. Конечно, американцы же не кормят животных апельсинами, какой может быть вкус у такого «апельсинного» мяса.

Американцы — тихий и вежливый народ. Не галдят ни на улицах, ни в магазинах, не размахивают в споре руками. Возможно, они никогда и не спорят, только спокойно и вежливо разговаривают. Был повод убедиться в этом. Сосед на стоянке возле нашего дома, выезжая, не заметил, что мы (я и дочка) тоже выехали — чуть раньше него, и ощутимо стукнул задним бампером наш белый «Форд». У соседа — ни царапины, а у нас на белой дверке вмятина. Дочь с напряженным лицом выходит из машины. Сейчас что-то будет. Американец будет визжать и топать ногами — я слышала, американцы всегда и во всем правы. Ничего такого не происходит. Они стоят и тихо разговаривают. Сосед спокоен и невозмутим, что-то себе записывает. Я, на всякий случай, тоже выхожу из машины — мол, свидетель есть, разглядываю вмятину и кошусь неодобрительно на соседа. Если понадобится, я и на суде могу выступить, разумеется, дорога за счет американского правосудия. Через десять минут мы едем дальше по своим делам. Сосед признает свою вину, объясняет мне дочь. Его страховая компания заплатит за ремонт. Ну что тут скажешь! Американскому налогоплательщику не придется оплачивать мой проезд, какая досада!

Напротив нас живет молодая негритянка (т. е. афроамериканка) с ребенком лет шести. Она обладает мелко-кудрявой черной шапочкой волос, ярко-бело-зубой улыбкой и страстной любовью к цветочкам в горшочках. Каждое утро она выставляет эти яркие цветочки-горшочки возле своей двери, и мне кажется, что эта оранжерея с каждым днем всё разрастается. На перилах соседкиного балкона так же неизменно каждое утро появляются горшочки с цветами. Вечером это красочное оформление убирается в квартиру.

— Завлекает. — Говорит дочь.

— Кого? — не понимаю я.

— Как кого? Мужа моего! Такое счастье на её лице при каждой встрече! Она явно хочет его усыновить.

Отсмеявшись, я говорю:

— Но смотри, как здорово, цветочки у порога. Выглядит, как приглашение — заходите, не стесняйтесь.

— Ну да! Здесь просто так в гости не ходят, и соль или луковицу не одалживают.

Да, это мне известно. Соль или луковицу одалживают в России.

Дата отъезда свалилась вдруг. Куда исчезли две недели? В памяти — магазины, витрины, ужастики, тихие американцы, попугаи, цветочные горшочки, значки со шкатулками, каток с фигуристами, кружки с портретом Кеннеди, медленно вращающаяся за стеклом Америка…

Дети провожают нас в аэропорт. Беспокоятся о предстоящих нам опять пересадках и о нашем «английском». Зять улыбается. Вот не помню, он здесь так научился улыбаться, или до Америки тоже умел? Да — вспоминаю — и раньше так улыбался. Наверное, ему просто хорошо везде, и в Америке тоже. Во всяком случае, о возвращении он пока не заговаривает. А дочка по Израилю скучает. Неужели можно скучать по этому базарному гвалту, многорукому размахиванию, скученности домов, машин, людей, вечной необязательностью всюду и во всем и прочему, прочему.

Последний перелет, последний рейс «Амстердам — Тель-Авив». По «рукаву» входим в самолет и — о! — слышим знакомую и родную речь. Смуглые стюардессы сверкают белыми зубами — шалом! Все просто и понятно, мы уже почти в Израиле. Летим. Дают поесть что-то не очень вкусное, и любезности гораздо меньше. В Бен-Гурионе на паспортном контроле нас спрашивают, откуда мы прилетели. Америка! — говорю я на «чистом иврите». Получаем в паспорта штампы и проходим. Мы — дома. Впервые я покидала Израиль и впервые возвращалась в него — домой. А домой всегда хорошо возвращаться.

Тель-Авив — Амстердам — Детройт — Даллас и обратно.

2000 г. апрель.

Путешествие второе

Ни одно путешествие без приключений не обходится, на то оно и путешествие. Пересадка с израильского самолета на самолет, летящий в Атланту, была в Брюсселе, и при проходе на посадку нас (только нас двоих!) задержали. В конце концов, нас впустили в Америку, т. е. в самолет, но, предварительно вывели из очереди и подвергнули ЛИЧНОМУ ДОСМОТРУ. От одних этих двух слов веет арестом, обыском, допросом и прочими скверными штучками, о которых читано-перечитано в популярной литературе.

Хотя никто таких слов — «личный досмотр» — не произносил, а если и произнес нечто подобное, то, разумеется, не по-русски, а потому было нами не понято, и всё произошло быстро, тактично, с мягко-вежливыми, и даже как бы извиняющимися улыбками за причиненные «маленькие неудобства». В самом деле, что такого особенного? Завели в кабинку с занавесочками (мужа в одну, меня в другую; я в сопровождении «форменной» сотрудницы, он — сотрудника). Больше было страху, чем дела, даже не страху — нет у меня ни наркотиков, ни оружия, даже пилочка для ногтей предусмотрительно (в газете вычитали) засунута в сданный багаж, так что чего бояться? Это они, американцы, теперь всего боятся после ужасного теракта и разрушения своих символов — «башен-близнецов», ведь всего месяц прошел, и Америка еще не пришла в себя и может быть, уже никогда не придет.

«Форменная» девушка жестами показывала, что я должна делать. Снять туфли — пожалуйста. Снять пиджак — вот вам пиджак. Заглянула в туфли, помяла руками пиджак. Улыбнулась, показала жестами: расставить руки, расставить ноги. Провела по телу какой-то штукой (бомбоискателем!), потом деликатно ощупала меня руками. После этих процедур я надела свои вещички, и мы обе вышли. Но это было еще не всё. Она взяла мою сумочку и, перевернув над пластмассовой коробкой, всё оттуда вытряхнула. То же проделала и с косметичкой. Прощупала у сумки подкладку, улыбнулась и жестом показала, что можно складывать всё обратно. И ушла. Я стояла, глядя с изумлением на рассыпанное добро. Среди бумажника с деньгами, записной книжки и всяких мелочей, существующих исключительно для того, чтобы поддерживать фейс в надлежащем виде, сверкнули прозрачные камушки. Не бриллианты, но всё же. Мои потерянные серебряные сережки с фианитами! Я ведь раз пять перетряхивала эту сумку после возвращения из летней поездки в Россию, и не нашла их. Не чудо ли? Так что от личного досмотра я еще и компенсацию (даже радость) извлекла. Чего нельзя сказать о моем муже. Он со смущенным лицом раскладывал по карманам ключи, кошелек и прочее, ясно было, что никакой радости ему не досталось. Не может повезти всем, заключила я. Тем более что он ничего и не терял. В самолет нас провели уже самыми последними. А за что нас (только нас!) подвергли обыску, таких с виду приличных людей? Или за то, что мы из Израиля, кишащего террористами, или, что мы не американцы? «Потому что мы не знаем английского, и не ответили на какие-то вопросы, — изрек мой муж и добавил: — Вернемся домой, иди на курсы! Хватит унижений!»

Однако дорожные приключения на этом не закончились. Только мы обосновались на своих местах, и только я успела поделиться своей приятной новостью, подошел молодой мужчина в форме и позвал мужа за собой. И нет его и нет. Вот-вот взлетим, а мужа не отдают. На этот раз точно арестовали! Я встала и с возмущением произнесла:

— Where is my husband?

Уже приготовилась идти на выручку, но, о счастье! — мужа вернули! Он шел по проходу, и только сел, как самолет поехал к месту взлета. Оказалось, что у нашего чемодана потерялась бирка, и муж должен был его опознать (как вычислили владельца — загадка). Как он объяснялся, уму непостижимо, но все-таки сумел подтвердить, что чемодан наш, и вернулся, довольный собой. «Хорошо, что чемодан вообще не отправили обратно в Израиль, — резюмировала я, — там ведь все наши подарки! — И добавила: — Учи английский, дорогой!»