У тебя клыки?

– Бенедикт Черный.

– Черни? – спросила я.

– Это пишется Ч-Е-Р-Н-Ы-Й. Я чех.

– О. Верно, Имоджен сказала, что она из Чехии. А почему ее фамилия Словик?

– Женщины в моей семье берут фамилию своей матери, – без запинки сказал Бенедикт, ставя свой мотоцикл вертикально.

Он говорил о Моравцах. Я задавалась вопросом, знал ли кто-то еще, кем он на самом деле был. Имоджен сказала, что только Абсент знала о ней – я обнаружила это случайно, однажды ночью, когда мы обе добрались до нескольких доз ягодного коблера[9] и моя рука коснулась ее.

– Я Сорен Заубер. Моему отцу и тете принадлежит Готская ярмарка.

Сорен запыхался, его обычно добрые голубые глаза стали абсолютно жесткими, когда он взирал на Бенедикта. Я никогда его таким не видела; обычно он весь был улыбчивым и дружелюбным, вроде громадного блондинистого щенка, который так и рвется следовать по пятам.

– Рад знакомству, – любезно сказал Бенедикт. Он повернулся ко мне и протянул руку.

Я убрала свои руки за спину.

– Сожалею, но у меня эта штука насчет касания людей. Это… мм… проблема с кожей. – Проблема с кожей. Проблема с кожей! Замечательно, теперь он подумает, что у меня проказа или нечто подобное.

Его левая бровь дернулась на мгновение, прежде чем осесть. Он оглянулся на Сорена.

– Я могу где-нибудь припарковать…? Да, вижу. Спасибо.

Его черные глаза метнулись ко мне. Я втянула щеки и попыталась выглядеть не как изъеденная проказой бормочущая идиотка, бросающаяся под мотоциклы.

– Я еще увижусь с вами обоими.

– Вау, – сказала я, когда он покатил свой мотоцикл туда, где рядом с автобусом Питера и Сорена был припаркован фургон для лошадей. – Он, вроде супер круть, или чего?

– Супер круть? – Сорен посмотрел вслед Бенедикту. У парня была реально приятная походка. Я имею в виду, пр-и-и-и-я-ят-на-а-ая. По ходу дела, его плотно облегающие черные джинсы не оскорбят ни чей взор. – Полагаю, что так.

Я обняла себя за ребра, рассеянно удивляясь, что они не повреждены, несмотря на то, что я плюхнулась наземь. У меня ничего не пострадало. Если по-честному, я чувствовала своего рода… перезвон.

– Ты должна держаться от него подальше, – сказал Сорен. Я выудила из кармана и натянула латексные перчатки, а сверху черные кружевные, извлеченные из задних карманов. Я купила их у одного из торговцев, потому что они смотрелись как готские. Никто не посмотрит дважды на того, кто носит черные кружевные перчатки, но опыт научил меня, что если вы ходите вокруг с надетыми латексными медицинскими перчатками, люди начинают бросать на вас странные взгляды. Сорен молча наблюдал, как я надевала перчатки. Я сказала ему, что у меня сверхчувствительная кожа (не жутко далеко от правды) в первый день нашей встречи, и он с тех пор никогда не сказал ничего о моих перчатках. Думаю, что с его хромотой он полагал не кошерным комментировать мои перчатки.

– Почему? Он показался мне нормальным.

– Он мне не нравится. Ты должна держаться от него подальше. Он может оказаться… опасным.

Я ухмыльнулась и по-дружески, как приятеля, хлопнула его по плечу.

– Ага, конечно. Я про все знаю: ты ревнуешь!

Он пораженно вылупился на меня.

– Что?

– К его мотоциклу. Ты ревнуешь, потому что он приехал на большущем ревущем Харлее или чем-то в этом роде, а твой папаша не позволит тебе сесть даже на паршивый мотороллер, пока тебе не исполнится шестнадцать.

Он просто пялился на меня с секунду, потом вернулся к грузовику.

– Ты собираешься помогать мне разгружать или нет?

– Конечно. – Я улыбнулась про себя. Парни ненавидят, когда вы цепляете их на крючок так быстро. Весь следующий час я помогала группе устраиваться за большим черным занавесом, скрывавшим заднюю часть сцены от передней, где проводились магические представления. Готская ярмарка имела два основных варианта клиентов – обычных людей, которые радовались одному виду передвижной ярмарки, приехавшей в город (а мы посещали некоторые реально маленькие городки) – людей, желавших, чтобы им прочитали по ладони судьбу и предсказали благосостояние, и прикупить какие-нибудь кристаллы, изображение ауры и всякие броские безделушки – и вездесущих рокеров, в какой бы стране мы ни оказались, чтобы послушать группы.

Последняя группа, что у нас была, оказалась из Голландии, и они были действительно популярны, привлекая множество народа на шоу, но так как Crying Oresбыла местной группой, я полагала, толпа не будет такой большой как прежде.

Я немного побродила вокруг, наблюдая за посетителями (они были намного более интересными людьми, чем те, на кого они пришли посмотреть), более чем немного скучая. Я думала, что пока иду, посмотрю, не появится ли у Талулы какая-нибудь интересная эманация (в последнее время все на выходе принимало форму Мэтта Дэймона, а она получала легкую давку), когда поняла, что было без четверти одиннадцать. Я зависала вокруг, в стороне от палатки своей матери, пока ее клиент не ушел, сжимая бутылочку счастья. (Самое популярное зелье мамы – оно, кстати, реально работало. Я выпила его большой кувшин, когда только училась ползать. Она рассказывала, что я смеялась прямо-таки целую неделю.)

– Франни, ты не могла бы приглядеть за вещами пару минут? У меня есть несколько заранее сделанных флаконов счастья и удачи, но закончилось благословение. Я просто сбегаю в ванную и вернусь за два взмаха кошачьего хвоста.

Готова поклясться, Дэвид закатил глаза.

– Конечно, без проблем. Эй, мам, ты знаешь что-нибудь о брате Имоджен?

– Брате Имоджен? Я не знала, что у нее есть брат. И куда только я положила эти ключи…?

Она склонилась, ковыряясь в своей огромной сумке, в поисках ключей от трейлера. В первую неделю путешествия с ярмаркой, когда я пребывала в ужасном шоке от необходимости переехать из хорошего дома на окраине Портленда в маленький трейлер в середине Германии, она сказала, что я могу выбрать, как разрисовать его. У каждого на ярмарке был свой трейлер с нарисованными на них собственными символами. У Имоджен был золотисто-белый, с алыми руками и рунами. У Абсент розово-зеленый (ужасная комбинация), в то время как «автобус-превращенный-в-дом-на-колесах» Сорена и Питера был нежного небесно-голубого, с замком и рыцарями верхом на лошадях, тянущимися по всей длине. Сорен рассказывал мне, что в немецком городе, где он родился, были развалины большого замка, в котором он обычно любил играть.

Мама хотела на нашем изображение Богини. Я же выбрала полночно-синий фон с золотыми звездами и полумесяцем на нем. Она вложила в это все виды метафизических значений, говоря, что я хотела изобразить таинство непознанного, бла-бла-бла.

Я просто думала, так будет симпатичней.

– Пропади все пропадом, я знаю, что у меня были ключи, когда я покинула трейлер, помню, закрыла его после твоего ухода. Милая?

– Я отдала тебе свои ключи пару дней назад. Мам. Не говори мне, что эти ты тоже потеряла?

– Лягушки-быки! – Мама относилась к этим ведьминским штукам всерьез. Она не ругалась, потому что слова многих ругательств имеют происхождение в проклятиях, а она не станет баловаться чем-то темным вроде проклятья. Она практикует только добрую магию.

Но иногда это становится несколько утомительным. Имею в виду, я могла бы, в самом деле, использовать парочку качественных проклятий в свои-то подростковые года.

Она протянула руку.

– Поможешь?

– Мам!

– Пожалуйста.

– Я не Клэппер[10]! Ты должна сама искать свои ключи.

– Знаю, детка, но я должна воспользоваться ванной, и хочу сменить свое молитвенное одеяние. Только раз, пожалуйста?

Я повернулась спиной ко входу в палатку, так чтобы никто не видел меня, когда я содрала кружевные перчатки, затем латексные под ними.

– Ты знаешь, я ненавижу это делать. Это заставляет меня ощущать себя большим толстым фриком.

– Ты не большая и не толстая и не фрик, тебя благословила Богиня.

Я сделала глубокий вдох и попыталась очистить разум, как она говорила, я, как предполагается, делала это затем, чтобы открыть себя всяким вероятностям.