У тебя все получится, дорогая моя

– Прости меня.

– Издеваешься? – Я ударила его еще раз. – Этому нет и не может быть прощения, меня тошнит от тебя и от твоей хреновой воспитанности. Какие же вы, ревностные католики, добропорядочные и благородные! У меня уже были рога, когда я собралась в Париж. Тебя мой отъезд вполне устроил. Ты мог трахаться, когда захочешь, и никаких отговорок не требовалось. Черт побери! Почему ты меня тогда не бросил?

Он молчал, а мне хотелось его убить.

– Ага, не знаешь, что сказать?! Так я за тебя отвечу. Ты меня не бросил, потому что ты трус, тебе просто духу не хватило. Ты опасался за свою репутацию. Красавец врач с успешной карьерой, оказывается, изменяет своей жене! Фи, как нехорошо! К тому же ты, наверное, беспокоился о родителях, которые так гордятся сыном. Что они подумают о тебе, если узнают? И тогда ты, как последняя скотина, решил свалить всю эту пакость на меня, сделать меня в глазах всех примитивной дурочкой, которая носится со своим шитьем как с писаной торбой. А сам продолжал изменять мне со всеми удобствами. Да ты просто жалкое ничтожество!

Слова вылетали у меня изо рта, словно плевки. Я мерила шагами комнату, не контролируя себя, металась из угла в угол, будто лев в клетке. Никогда еще я не приходила в такое неистовство. Он обхватил голову руками, вцепился в волосы, казалось, вот-вот начнет их рвать.

– Прости меня, ну пожалуйста!

– Все кончено! – заорала я.

Я подняла руки, сжала кулаки. Мне опять захотелось ударить его, причинить ему боль.

– Позволь мне искупить свою вину…

– Ты растоптал мою жизнь!

Я так вопила, что начала задыхаться. Мне необходимо было выплеснуть всю свою горечь, всю ненависть.

– Ради тебя я отказалась от карьеры у Марты, от парижской жизни, которую обожала. Из-за тебя я все потеряла…

– Так я и думал…

Самоуверенность вернулась к нему, он даже позволил себе ухмыльнуться:

– Ты переспала с Габриэлем, этим профессиональным трахальщиком.

На этот раз я вложила в пощечину всю свою силу.

– Я тебе запрещаю говорить о нем в таком тоне, – прошипела я. – В эти последние месяцы он выказал мне гораздо больше уважения, чем ты. Да, я могла переспать с Габриэлем. Но я этого не сделала, потому что любила тебя, хотела верить в нашу семью, а он… он отнесся к этому с уважением.

Пьер выглядел ошеломленным.

– Тебя это удивляет?

– В Париже я заметил, как он на тебя смотрит, а ты вообще была неузнаваемой. И для меня стало очевидно, что этот тип – твой любовник.

Меня от него тошнило.

– Как ты жалок! Поверил, будто я сплю с другим мужчиной, и после этого попросил вернуться домой?! Никакой гордости! Может, твоя девица просто бросила тебя?

По его лицу катились слезы. Я не испытывала к нему ни малейшего сочувствия.

– На той свадьбе я почувствовал, что теряю тебя, и понял, что именно ты – женщина моей жизни, – всхлипнул он. – Уже на следующее утро я порвал с ней.

– Я должна поблагодарить тебя?

– А потом, когда я увидел тебя с ним, я сказал себе, что теперь мы квиты и что мы сбились с пути, но вместе сумеем все исправить.

– Да как ты можешь думать, что это поправимо? Мои плечи опустились. Навалилась тяжелая усталость.

– Не знаю, почему ты изменил мне… Ради секса, от скуки или потому что я тебе больше не нравилась… На самом деле мне плевать. Наш брак уже давно одно сплошное недоразумение.

Я бросила взгляд на красиво накрытый стол, задула свечи и направилась к лестнице.

– Ирис, что ты делаешь?

Он подбежал, схватил меня за руку, развернул лицом к себе. Я уничтожила его взглядом.

– Я буду спать на чердаке, кровать оставляю тебе, поскольку понимаю, что ты приводил ее сюда.

Его молчание было более чем красноречивым. Я резко вырвала руку:

– Завтра я уеду.

– Ты не можешь…

– Еще как могу. Теперь я все могу. Ты вернул мне свободу.

– Ты поедешь к родителям?

Я расхохоталась. Смех был нервным, злым. Если они еще меня не прокляли, то в ближайшее время проклянут. За последние несколько минут я окончательно лишилась семьи.

– Ну ты полный идиот!

– Ты вернешься к этому альфонсу? – не унимался Пьер.

– Это тебя не касается.

Я поднялась наверх. Я больше не знала, кто я такая, где живу. Так одинока я не была никогда в жизни. Повинуясь какому-то странному мазохистскому побуждению, я зашла в нашу спальню и застыла перед кроватью. Первый приступ тошноты, второй. Я едва успела добежать до ванной и склониться над унитазом. Резкий кислый вкус желчи усилил чувство боли, да, мне было плохо, физически больно и плохо – болело все тело. Когда рвота кончилась, я посмотрела в зеркало. То, что я увидела, мне очень не понравилось. Я смыла косметику, потом вернулась в нашу – нет, в их спальню, вытащила из шкафа чемоданы. В комнату вошел Пьер и застыл на пороге. С растерянным лицом он молча наблюдал за мной. Я швыряла вещи как попало, потом задернула молнии и вынесла чемоданы за дверь. Вернулась в ванную и заперлась там. Приняла душ, надела джинсы и свитер. Выйдя из ванной, я увидела, что Пьер не пошевелился, его будто парализовало. Я прошла мимо, не говоря ни слова, поднялась на чердак и свернулась клубочком на старом диване. Я проплакала всю ночь. Чувствовала себя униженной, преданной и жутко глупой. Интуиция должна была подсказать мне, что новый Пьер какой-то фальшивый, ненастоящий. Я же повела себя как страус, зарылась головой в песок. Не хотела замечать очевидное. Предпочла забраться в надежный и уютный кокон семьи. Которая, впрочем, к тому моменту уже не была семьей, но ведь ничего другого я не имела. Разве не лучшее оправдание – соблюдение приличий (а ведь эти так называемые приличия я всегда ненавидела)? Прячась за ними, я пыталась избежать всех опасностей.

Наутро я была такой разбитой, что не смогла снести чемоданы по лестнице, а просто скатила их по ступенькам, подталкивая ногами. Затем подтащила к входной двери. Возле нее на полу сидел Пьер. Его глаза покраснели от слез. За ночь он постарел лет на десять. Наверное, я тоже. Я заказала такси и ждала, прислонившись к стене в прихожей рядом с тем, кого теперь считала своим бывшим мужем.

– Не уезжай… Я люблю тебя, Ирис.

– Об этом нужно было думать раньше.

– Ты меня разлюбила, да?

– Да, и… это случилось не вчера, я просто отказывалась себе в этом признаваться.

– А его ты любишь?

Я стала смотреть в потолок, чтобы скрыть слезы.

– Ответь мне.

Я вглядывалась в его лицо. Картинки нашей первой встречи, нашей свадьбы, часов, проведенных вместе, чередовались с воспоминаниями об украденных мгновениях с Габриэлем. Я знала, с кем была счастлива, с кем была по-настоящему самой собой в эти последние месяцы. Если бы я не узнала об измене Пьера, мне удалось бы смириться с этой скучной, насквозь фальшивой жизнью и отказаться от Габриэля. Я бы предала себя. Теперь это было невозможно.

– Да, я люблю его. Раздался гудок автомобиля.

– Пропусти меня, пришло такси.

Пьер встал и отошел в сторону; он сдался. Я попросила водителя помочь мне с чемоданами, потом вернулась к Пьеру. Я никогда не придавала значения обручальному кольцу, по большому счету, мне оно было ни к чему. Просто я следовала традициям Пьера и его семьи, о кольце на моем пальце мечтали и мои родители. А сегодня оно мне казалось тяжелым, как кандалы, и причиняло боль. Я сняла его, взяла Пьера за руку и вложила в нее кольцо. Последний взгляд – и я села в машину.

Несколько часов спустя я устроилась за столиком в глубине ресторана напротив Мартиного дома. Я не была готова к встрече с Габриэлем и его возможной реакцией. Как он отнесется к тому, что я возвратилась, узнав об измене Пьера? Наше прощание было предельно эмоциональным, но я уехала, я отвернулась от него. И меня все время преследовали его слова: “Возвращайся к своему мужу”. В конце концов, он тоже за меня не боролся. Его мотоцикла возле дома не было, но я все же ждала, пока не стемнело. Я видела, как сотрудники по одному покидают здание. Когда на втором этаже погас весь свет, я собралась с духом. Если потребуется, буду ползать перед Мартой на коленях, только бы она приняла меня обратно.