У вас семь новых сообщений

– Ладно, но в следующий раз предупреждай, если куда-то собираешься. Идешь домой?

– Сейчас.

Он оставляет нас. Оливер продолжает размахивать сумкой и смотреть на меня.

– Спасибо за фото, – произносит он, – действительно жуть.

– Не совсем то, чего я добивалась, но не за что.

– Да нет, в хорошем смысле.

– Ну ладно.

Он целует меня в щеку с такой легкостью, будто давно это планировал. А потом закатывает мой рукав, пишет на внутренней стороне предплечья свой номер и аккуратно поправляет кофту.

– Позвони мне, Пятнадцать.

Я смотрю, как он взбегает по лестнице и исчезает за огромной деревянной дверью, а потом закатываю рукав, чтобы убедиться – все это мне не приснилось.

Глава 14 Знаки

Мы с Тайлом, папой и Элизой ужинаем в столовой, чего не бывало с тех пор, как умерла мама. Ужин приготовила Элиза, и я могу его назвать разве что «рагу». Она мне нравится, но все равно странно видеть ее в нашем доме, и мне тяжело смотреть на Тайла, с аппетитом уплетающего еду. Дело, разумеется, не столько в рагу, сколько в том, что я узнала за прошедшую неделю. В моей голове крутится один вопрос: «Мама изменяла папе?» Это звучит как фраза из плохого романа, но во всех моих воспоминаниях, начиная с раннего детства, родители улыбаются. Разумеется, у каждого из них существовала и своя жизнь, но вместе они всегда были счастливы. Единственный раз мне показалось, что что-то не так. Вернувшись с одиннадцатого дня рождения Рейчел-один, я услышала всхлипы, открыла дверь в ванную и обнаружила, что мама лежит на полу, а ее платье растянулось по полу, как парашют. Увидев меня, она заплакала еще сильнее. Я расспрашивала ее, что случилось, но мама только повторяла:

– Все в порядке, Луна, все в порядке.

Я помогла ей дойти до кровати и спустилась в кухню за водой. Отец сидел за столом с пустым стаканом в руке. Он не плакал, но выглядел совершенно убитым.

– Привет, Луна.

– Привет. Что случилось?

Он махнул рукой.

– Так, небольшие разногласия. Не стоит беспокоиться.

– Ясно.

Я уже поднималась, когда он произнес:

– Знай, что бы ни случилось, твоя мама и я всегда будем любить вас с Тайлом.

Я тогда подумала, что это не похоже на отца. Он никогда не выражался как герой детского фильма. Но отец говорил искренне, и я сказала себе, что все будет в порядке. Теперь, наблюдая за тем, как Элиза тянется за второй порцией рагу, я сомневаюсь, было ли это «все» в порядке хоть когда-нибудь.

Весь следующий день – первый день после каникул – я тщательно слежу за тем, чтобы номер на моем предплечье не стерся. Теперь моя очередь обзаводиться тайнами.

Между четвертым и пятым уроками я встречаю в туалете обеих Рейчел. Они красят губы и выглядят очень собранными.

Полгода назад я казалась одной из тех, кто бродит по шоссе, – потерянной и, пожалуй, не совсем нормальной. Теперь я чувствую, что нашла свою дорогу, но не знаю, куда она ведет.

Впервые после маминой смерти я заплакала под конец приема после похорон. Почти все разошлись, но осталось несколько женщин. Они рассматривали журнал с фотографией моей матери. Я незамеченной подкралась к ним, чтобы взглянуть на страницу, которую они обсуждали. Там был снимок девочки моего возраста, одетой в короткие шорты и что-то, напоминающее спортивный бюстгальтер от-кутюр. Они возмущались, и одна из них произнесла с нескрываемым осуждением:

– Не представляю себе мать, которая выпустила бы свою дочь из дома в чем-то подобном.

Я никогда в своей жизни не напивалась, но думаю, мои ощущения в тот момент были похожими. Мне показалось, что тело неожиданно стало очень тяжелым, и я медленно опустилась на пол за диваном. Кто-то позвал этих женщин из кухни, и они собрались уходить. Я ощутила резкую боль в животе, как будто меня ударили. Было так больно, что я не могла дышать. Все перед глазами поплыло, и слезы потекли ручьем. Через некоторое время в комнату зашла Рейчел-один. Она села рядом, не пытаясь ко мне прикоснуться.

– Знаешь, что самое грустное? Твоя мама была такая прикольная, она не походила на обычную маму, понимаешь. А моя больше напоминает робота.

Оставим это на совести Рейчел-один. Где-то глубоко в душе она неплохой человек, но ее нарциссизм поражает.

– Она была мамой. Моей мамой, – ответила я.

Я еще несколько раз всхлипнула. Рейчел села поудобнее. Потом поправила свои браслеты, затем волосы.

– Ну ладно, увидимся в школе.

Она собралась уходить и протянула свою наманикюренную руку, чтобы помочь мне встать. Рейчел первой из класса начала носить серьги, пользоваться блеском для губ и мелировать волосы. Грустно, если это все, к чему ты стремишься в жизни. Эта мысль вновь заставила меня заплакать. Рейчел помогла мне встать. Все в комнате: диван, цветок в кадке, колышущиеся на сквозняке шторы – теперь выглядело по-другому. В этом доме больше не было мамы.

Отец ушел наверх, Тайл давно уже уехал с бабушкой, и в доме кроме нас – никого. В голове крутились обрывки мыслей, но одно воспоминание – возможно, самое первое – ясно стояло перед глазами. Это был мой шестой день рождения. Все ждали, когда же я попробую торт – на самом деле пирог – и у меня внезапно дрогнула рука. Знаете, бывает, что тело действует само, независимо от твоих желаний. Я уронила кусок вишневого пирога на белую блузку – разумеется, на мне была белая блузка – и остановилась как застигнутый врасплох зверь. Все, включая родителей, едва сдерживались, чтобы не расхохотаться, а мне казалось, время остановилось и моя голова вот-вот взорвется от стыда. И тут мама схватила начинку пирога и размазала ее по платью. Мне тут же стало намного легче, и прежде чем я поняла, что происходит, все гости пытались измазать друг друга пирогом. Да, сейчас, когда я это рассказываю, событие походит на сцену из тупой комедии, но на самом деле все выглядело не так. Мама всегда находила способ разрешить сложную ситуацию, пусть и не совсем обычный. Она всегда прикрывала мне спину и защищала, как львица своего детеныша.

И вот я осталась одна в комнате, где повсюду валялись смятые салфетки и стояли грязные стаканы. Я взяла один. Судя по запаху, в нем был скотч. Не знаю, зачем говорят, будто алкоголь заглушает боль. Мне он только обжег горло и захотелось почистить зубы. И все-таки я была готова хвататься за все. За все, что могло бы вернуть меня в тот день, когда мне исполнилось шесть лет, и худшее, что могло произойти, – испачкать одежду вишневым пирогом.

Рейчел-один окидывает меня высокомерным взглядом и выгоняет всех из туалета. Хорошо, что на мне сегодня голубое платье. Неприятно в этом признаваться, но я скучала по ней.

– Это Марк Джейкобс? – спрашивает она.

– Да.

– Как ты?

Ты не могла задать мне тот же вопрос на похоронах?

– Нормально.

– Выглядишь намного лучше.

– Спасибо.

Нет, мне правда не хочется придавать отношениям с Рейчел-один какое-то значение, но я улыбаюсь как полная дура.

– У меня новый сотовый, позвони, встретимся. – Она протягивает мне светло-розовую карточку, на которой светло-голубым курсивом напечатан ее номер.

– Ладно.

Рейчел выплывает, и заходит Жанин. Она неодобрительно фыркает, кивая на карточку у меня в руках.

– Возвращаешься в клуб? – Она распускает волосы и вновь стягивает их широкой красной резинкой.

– Ага. Ура!

– Забавно, сейчас все так жаждут одобрения от обеих Рейчел, но лет через десять они обе будут состоять в несчастливом браке и рожать детей одного за другим. Надоело.

Жанин скорее всего права. Она прогибается назад, и я замечаю, что грудь у нее намного больше моей. Я рассказываю ей немного про Оливера, и она предлагает как-нибудь встретиться вчетвером, с ней и ее парнем-мотоциклистом.

– Давай дождемся, пока он меня поцелует, – говорю я, показывая ей номер, написанный у меня на предплечье.

Она проводит пальцем по цифрам.

– Так романтично. Он определенно хотел оставить след в твоей душе.

– Будем надеяться.

После урока английского мисс Грей отводит меня в сторону. На ней сегодня джинсы для беременных и свитер от «Гэп», которому на вид лет десять. Но отсутствие вкуса не делает ее худшим человеком. После смерти мамы я ходила в школу только из-за мисс Грей. Она подарила мне маленький ежедневник и посоветовала каждый раз, когда захочется поговорить с мамой, записывать туда свои мысли. Я ни разу не последовала ее совету, но книжечка до сих пор лежит у меня в качестве напоминания о том, что кому-то не все равно. Первые три недели я разговаривала только с ней. У мисс Грей каждый в классе чувствует себя единственным в своем роде.