У Вечного огня

 — Как она! — Зинаида Васильевна присела на табурет.

 — Плохо! Мать из больницы выписали. С девочкой на моих глазах случился припадок, потом обморок. Я сделала укол. Страшно мама! Чувствую себя перед ней виноватой.

 — Кто тебя обвиняет?

 — В общем, никто! Павлик ведет следствие! Брата ее Михаила, посадили в тюрьму. Завтра похороны этого парня, которого они убили. Сожгли на вечном огне, еще живого. Как подумаю, все внутри содрогается!

 — Завтра, говоришь похороны? Надо пойти! Надежда твоего отца с того света вытянула. Дежурила возле него днем и ночью, когда у него инфаркт был. Бедная женщина! Я сегодня ему по телефону сказала, когда сможет, тогда и выйдет на работу. Не упрекай! Ей тяжело! Стакана воды подать некому. У всех свои дела. Я так и не смогла найти время заглянуть к ней. Все стали жестокими. Думаем прежде о себе.

* * *

 Надя остановила взгляд на столе. Чашки с недопитым чаем, куски колбасы на тарелке, остатки хлеба в решетчатой хлебнице. Взяла в руки серую, бумагу, прочитала вслух, надпись, черными, крупными буквами: — Свидетельство о смерти. — Развернула. Никитин Сергей. Глаза застлало темной пеленой. В голове закружилось. Завтра похороны Сережи! Завтра! Вот и дождалась! Сына поеду хоронить! Кажется, совсем недавно, они вместе с мужем привезли маленький живой комочек в голубом покрывале. Ярко светило весеннее солнце. Он двигал маленькими ручками и ножками. Счастливые, не отводили глаз от малыша. Теперь, готовься, мать, завтра опустят твоего сына в сырую, осеннюю землю. И останутся только воспоминания. Она прислонилась к спинке дивана, закрыла глаза. Галя сказала, Георгий Львович похлопотал, машина, гроб. Утром Галя заедет за мной. Она потерла ладонью лоб. Платье черное есть, в нем Диму хоронила. Полезет оно на меня? Сколько лет прошло? Да, вроде и не изменилась. Встала, открыла шкаф. Перебрала вешалки. Моего почти и нет. Сережкины вещи. Его одеть надо! Нагишом в гроб не положишь! Где темно синий костюм? Он в нем ушел на гулянье. Тогда вот этот, черный в тонкую белую полоску. И рубашку белую. Новую, надел в тот вечер. Эта еще не старая, даже не рваная. В магазин уже не успею сходить. Носков много, туфли есть, тоже ношеные, где теперь все новое взять? Она собрала вещи, дошла до дивана, разложила, стала еще раз пересматривать. Костюм, рубашка, носки, туфли. Еще майка и галстук. Снова подошла к шкафу. Потянула с полки целлофановый пакет с белой майкой. Пожалел надеть, вот и сохранилась. Слава богу! Хоть одна вещь не надеванная. На тесемке, сбоку висят несколько галстуков. Темно синего в белый горошек, его любимого тоже нет. Вот этот подойдет! Пальцы коснулись серого, с широкой, синей, поперечной полосой. Отдернула руку, словно, уколовшись. Потом сняла галстук, взяла с полки новенький, белый, носовой платок. Надо положить под подушку маленькое зеркальце и расческу. Женщина пошла в ванную, взяла с полочки узкую красную расческу в футляре. Подняла глаза, посмотрела на себя в зеркало. Неужели это я? Серые щеки, впалые, черные глазницы, заострившийся нос. В зеркало нельзя глядеть сорок дней! Вспомнила она. Опустила глаза, и вышла из ванной. В ящике стола в коридоре, долго перебирала, старые, забытые сувениры, когда-то подаренные на праздники. Она не любила безделушек, и совала их в беспорядке по ящикам, столов, тумбочек, шкафов. Теперь, с ожесточением, расшвыривала, весь хлам. Вот ведь сколько, накопила ненужных вещей! Наконец, на дне ящика увидела зеркало овальной формы, в красном ободке, с ручкой. — Извини, сынок, другого нет! — повертела сувенир в руках. Кто дарил? Я им никогда не пользовалась! Вернулась в комнату, подошла к дивану. Аккуратно сложила брюки, пиджак, рубашку, сверху майку, галстук, носки, платок, поставила туфли. Затем положила зеркало и расческу. — Ну вот, собрала одежду для сына! — увязала вещи в белый ситцевый платок. Села, перебирая в памяти, собранные вещи. Ничего не забыла? Теперь себя собрать. Платье на антресолях! Взяла стул, вынесла в коридор. Опершись на спинку, поставила сначала одну ногу, потом вторую, потянула ручку дверцы антресоли. Бросила на пол, желтый пакет, тяжело слезла со стула. Вытряхнула содержимое. Черное шерстяное платье. Атласная черная косынка, черный жакет, оставшийся от матери. Митеньку тоже осенью хоронила, вспомнила она. Прикинула к груди жакетку. Буду выглядеть на похоронах, франтом. Туфли в коридоре. Больше ничего не надо. Повесила вещи на спинку стула. Надя представила себя в завтрашнем наряде, и осталась довольна. В нее словно вдохнули живую струю. Женщина подошла к тумбочке под телевизором, открыла ящик, вытащила большой альбом в коричневой обложке. Прижала к груди, как драгоценную ношу, села на диван, положила на колени, раскрыла. На первой странице молодая женщина в велюровой шляпке и темноволосый мужчина в клетчатой кепке. — Мамочка моя и папка! — прошептала Надежда. Вытащила фото, приложила к груди, потом к губам. — Мои родные! Завтра внука вам отдам! Не успели налюбоваться им при жизни. Теперь он с вами останется навсегда. Будет охранять ваш покой. Никому не даст в обиду. А я останусь совсем одна. Не знаю, сколько выдержу! Может быть, скоро свидимся! — туман застлал глаза. Потерла веки пальцами. Слез нет! Сердце мое застыло! Не могу плакать! Сжала ладонями голову. В висках, уже который день подряд, стучат молотки. Перевернула страницу. Девочка, с торчащими в стороны тугими косичками, хитро улыбается, кокетливо отставила ножку в лаковой туфельке. В первый класс мама собрала, папка настроил фотоаппарат, а я состроила рожицу. Надежда улыбнулась. В нижнем углу альбома, девушка в белом гипюровом платье, толстая темно русая коса перекинута на грудь. Школу закончила! Все девчонки волосы навили, а мне отец не разрешил косу отрезать. На другой странице. Институт! Москва! Девчонки в общаге! День рождения отмечали. Вот и Димка в уголке. На порог его не пускала. Пока не окончу институт, замуж не выйду. Он ждал! Она по ночам плакала в подушку. Боялась, не дождется. Слово, данное отцу, не могла нарушить! Откинулась к спинке дивана, опустила усталые веки на воспаленные от бессонных ночей, глаза. Институт окончила, вышла замуж. Снова склонилась над новой страницей. В свадебном одеянии. Вернулись в ее родной город. Он детдомовский, куда она, туда и он. Перевернула страницу. Сережке шесть месяцев. Маленький, толстый карапуз, на руках у Мити, улыбается беззубым ртом. Очень веселый мальчик! А потом, вдруг описал Митю. Она громко смеялась вместе с фотографом. Дима обиделся. Фотограф успокоил, сказал, на свадьбе у сына будет гулять. Не пришлось! Ушел Митя! И ей не придется гулять на свадьбе. Завтра проводит Сергея в последний путь! Там он встретится с отцом, дедом, бабкой. Переворачивает страницы, быстро пробегая глазами сверху вниз. Сережкино детство! Школа, первый класс. Как же он похож на нее? А иногда, кажется, на отца! Говорят, сын похож на мать, счастливый! Только счастье где-то затерялось! Так же, как и мое. Мелькнуло, блеснуло белозубой Митиной улыбкой, и исчезло. Сына подарила судьба, не дала насладиться радостью общения. Забрала в темноту неизвестности. Внуков теперь не дождаться! Прекратился ее род. Некому продолжить их древо жизни. Не успел он посадить свои зернышки, прорастить ростки, пустить корни. Все останется в земле. Пролистала несколько страниц, где запечатлены школьные годы Сергея. Взгляд привлекла большая цветная фотография симпатичной рыжеволосой девчушки, а рядом, другая. Рука Сергея обнимает плечи девушки, щекой касается щеки, на губах счастливая улыбка. За их спиной гранитная стела памятника в парке, и решетчатая воронка вечного огня. Это Наташа! Снялись у этого проклятого памятника! Значит, правда у них с Натальей любовь! Почему не рассказал? Закрыла альбом. Тусклый свет пробивается сквозь щель в шторе. Вот и утро нового дня! Всю ночь, просидела.

 Надежда Ивановна подошла к окну, раздвинула шторы. Серый, утренний, свет осветил комнату. Последний рассвет, завершает его жизненный путь. Опустят в могилу, и он уже никогда не посетит эту землю. Кончилось его пребывание на этом свете. Мало времени ему отпустил господь! Забрал на вечное царствие небесное! Надя оглядела комнату. Ни одной иконы. Дмитрия хоронила, как коммуниста, даже свечей не зажигали. А Сережа, комсомольцем не был. Не успел. Союз распался, коммунистов и комсомольцев объявили в опалу. Прошла в ванную, открыла кран с холодной водой, подставила под струю ладони, вода обожгла кожу, а она глядит, как бежит вода, омывая пальцы, стекает с ладоней в раковину. Плеснула горсть воды в лицо. От холода перехватило дыхание. Вернулась в комнату, оглядела, приготовленную с вечера одежду. Медленно стянула с себя халат. Взяла черное платье. — Сыночек, надену то платье, в котором мы с тобой папу хоронили. — повернулась к столу, где стоял портрет сына в рамке, перевязанный на углу черной ленточкой, приготовленный с вечера. — Жакет надену тот, помнишь? Который, тебе не нравился. После папиных похорон ни разу не надевала. А сейчас надену, ты уж, извини! Лучше ничего у меня нет! — села на диван, натянула черные чулки, повязала на голову черный платок. — Вот я и готова!

 Зазвонил звонок. Надежда Ивановна поднялась, вышла в прихожую, открыла дверь. Галина окинула ее взглядом. Ну, точно, черная вдова! Пронеслось у нее в голове. Облачилась с ног до головы во все черное.

 — Вещи собрала для Сережи? — Галя прошла в комнату, села на стул у стола. — Не спала! По лицу вижу! Фотографии смотрела! — кивнула на альбом и разложенные на диване снимки.

 Надя остановилась на пороге.

 — Присядь! Дай с духом собраться! — Галя помахала ладонями перед лицом. Щеки ее горели. Ей никогда не приходилось заниматься похоронными хлопотами. Она перебрала мысленно в голове, словно по бумажке, все ли сделала, ничего не забыла?

 Надя присела напротив подруги, на диван.

 — Не спросила у тебя, — Галина достала из кармана плаща носовой платок, вытерла вспотевший лоб. — Во двор не надо привозить, прощаться? Как ты думаешь? Из морга, сразу на кладбище! Если хочешь, привезем? — всмотрелась в лицо Надежды. Не понимает, о чем говорю. На бледных щеках не дрогнул ни один мускул.

 — Сюда не приедем! — она встала. Вслед за ней поднялась Надя. — Галя взяла сверток. Постояв, несколько секунд перед закрытой дверью, женщина медленно повернула ключ в замке. Звук их шагов эхом откликнулся на лестничной площадке.

 — Куда такую рань? — приоткрыла дверь старушка на третьем этаже. И видно, вспомнив, добавила. — Прощаться привезете? Не по-людски это!

 Надя узнала, стоящий у подъезда красный автобус. В прошлом году, за грибами с коллективом ездили. Поддерживаемая руками Галины, она вошла в салон.

 — Примите, мои соболезнования, Надежда Ивановна! — повернулся водитель Гриша.

 Надя села на сиденье возле двери.

 — Венки, цветы, гроб, в больнице! — объяснила Галина.

 Надежда не шевельнулась. Галя скосила глаза на подругу. Хоть бы слово произнесла. Как мумия! Словно дар речи потеряла. Галина не могла понять, почему в ее душе, против ее воли, поднимается раздражение. Николай сидит в тюрьме, из-за ее Сережки. Не будь этой вечеринки, и все было бы, как прежде, тихо и мирно. Словно черт их надоумил устроить праздничный вечер!

 Машина вырулила из двора, медленно выехала на улицу. Галина поглядела на подругу. Сидит, словно ее не касается происходящее. Даже спасибо не сказала. И это за мои старания!? Автобус резко подпрыгнул, Галина задела лбом угол окна. Ей стало стыдно! Что это я! О чем думаю! Ведь это мой сын соучастник убийства! Они убили Сережку! Это я перед ней на коленях должна стоять, молить о прощении. Никакие мои хлопоты не возместят ей потери сына. Она положила руку на колено подруги.

 — Надь, прости, ради Бога! Не знаю, правильно ли я все делаю!

 Надя смотрит в окно, но не узнает улицы родного города и не понимает где они едут.

 — Приехали! — крикнул Григорий.

 — Здесь посиди! — Галя наклонилась к лицу Нади. — Санитары все сделают!

 Надя подняла на подругу глаза.

 — Я сама его соберу! — оперлась рукой о сиденье автобуса, приподнялась.

 — Не положено! Если хочешь, сойди, посиди на лавочке.

 — Нет, я сама! — Надежда, неуклюже спустилась со ступенек автобуса, направилась к низенькому зданию морга. Дорогу ей преградил патологоанатом, Антон Борисович.

 — Нельзя, милая! Мальчики сделают быстро и профессионально!

 Галина подала сверток санитарам.

 Надя закрыла ладонями лицо. Они будут прикасаться к ее сыну? Она вспомнила, как готовила вчера себя совершить последний обряд. Собрать Сережу! Рассказать, какой костюм ему надевает, рубашку, галстук. Повернула побледневшее лицо.

 — Они умеют завязывать галстук?

 — Не беспокойтесь! — положил ей на плечо руку, Антон Борисович. — Гроб уже там! Вот цветы несут! — он указал на вход в приемный покой. Главврач, и двое мужчин, медленно спускаясь по ступенькам, несли большой венок, за ними еще двое мужчин, с венком поменьше. Девочки, стажерки, с букетами белых и красных астр. В глазах Надежды Ивановны запрыгали яркие цветные пятна.

 — Столько лет проработали в больнице! — доносится до нее голос мужчины. — Георгий Львович распорядился! — он замолчал. Вспомнил, как вчера, главврач долго наставлял, не упоминать имени Вадима Евгеньевича, который дал на похороны деньги. «Сейчас, чтобы умереть по-человечески, надо быть миллионером!»

 Молодой санитар, прижав сверток, к груди, быстро шагая по коридору морга, поглядел на товарища.

 — Первый раз, такую работу выполняю!

 — Я год здесь работаю! — подмигнул ему Юрка. — Каждый раз, не по себе. Еще не привык! А этот! Сам увидишь! — из открытой двери потянуло холодом.

 — Входи! Здесь никого нет! — подтолкнул товарища. Подошел к столу, откинул простынь.

 Никита остановился у двери. Приставленный к стене дубовый гроб, с откинутой крышкой, словно пригвоздил его к полу.

 — Местный буржуй привез! — заметил взгляд товарища, Юрий. — Его сыночек в убийстве замешан, вот он и выпендривается!

 — А если, тетя Надя откажется?

 — Она ничего не видит и не слышит. И потом Георгий Львович всех предупредил, только больница занимается похоронами. Сам понимаешь, откуда такие деньги! Слава Богу, зарплату платят вовремя!