Уайклифф разрывает паутину
Шрифт:
– Чем она могла быть нанесена?
– Я бы предположил, что Хильду ударили по голове молотком, причем не слишком сильно.
– Но удар не случайный, так? Его нанесли намеренно.
– Думаю, что да. Едва ли такое могло произойти случайно.
– Ты можешь приблизительно описать мне молоток?
– Небольшой, цилиндрический, с плоской ударной поверхностью.
– Ты сказал, при обычных обстоятельствах… Что необычного в данном случае?
Всегда такой самоуверенный, Фрэнке некоторое время пребывал в нерешительности.
– Могу только сказать, что если бы ее обнаружили в течение нескольких
– Стало быть, ты считаешь, что ее бросили умирать?
– Выходит, так.
– Что ты думаешь о пятнах на ее шее?
– Об этих синяках? Они для меня полнейшая загадка. Кто-то пытался ее душить, но никакого отношения к ее смерти это не имеет.
– А прочие телесные повреждения?
– Все сколько-нибудь значительные были причинены уже после смерти. Скорее всего, когда труп сбросили с обрыва.
– Есть ли вероятность, что она вступила с кем-то в половую связь незадолго до смерти?
– Тебя интересует, была ли она изнасилована? Не могу сказать. Труп пробыл в воде достаточно долго, чтобы любая возможность установить это была смыта. Множественные синяки на бедрах едва ли что-то доказывают. Впрочем, если обратить внимание на тот факт, что ее нашли обнаженной, можно предполагать преступление на сексуальной почве.
– Ты не упомянул о том, что она была беременна.
– Беременность? Да, припоминаю, сегодня за обедом ты толковал о вероятном отце. Но только девушка не была беременна.
Уайклифф почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
– Но ведь в тот самый день, когда она пропели, ей сообщил об этом врач.
– В таком случае, врач ошибся. Она не была беременна, и это совершенно точно.
– Но она сказала своей сестре…
– Я не могу комментировать ее россказни, Чарльз. Моя сфера – факты. Что еще тебя интересует?
Что оставалось Уайклиффу? Он забросил удочку наугад:
– Только не говори мне, что она была девственницей.
– Такого я сказать и не мог бы. У нее, безусловно, имелся некоторый сексуальный опыт.
– Что-нибудь еще?
– Это все. Я пока не занимался микроскопическим анализом, так что нас еще могут ждать какие-то открытия, но я не стал бы рассчитывать на многое.
Уайклифф положил трубку.
Звук телевизора был предусмотрительно отключен, но кадры сменяли на экране друг друга. Уайклифф невидяще созерцал этот калейдоскоп.
– Фрэнке говорит, что она не была беременна. То есть вообще никогда.
– Ты забываешь, дорогой, – сказала Хелен, – что об этом деле мне известно только то, что я вычитала из газет и услышала по радио. Ни о какой беременности там вообще речи не было.
– Верно. Только члены семьи знали или, вернее, думали, что знают. На брифингах для прессы об этом не упоминалось, чтобы не вызвать ненужных кривотолков. Интересно, что об этом знает Хоскинг.
– Кто это?
– Тамошний врач и по совместительству судмедэксперт. Он ее не осматривал, она была на приеме у его временного заместителя, но все равно должна быть запись в медицинской карточке.
Рыжеволосый доктор отнюдь не обрадовался вечернему звонку.
– Вы побеспокоили меня дома, а все записи я, естественно, держу на работе. Что именно вы хотели узнать?
– Утром того
дня, когда Хильда Клемо пропала, она побывала на приеме у врача, который вас замещал, чтобы узнать результаты обследования. Она успела рассказать сестре, что анализы подтвердили ее беременность.– Это совершеннейшая чепуха! – взвился Хоскинг. – Я просмотрел медицинскую карту. Ни о какой беременности там вообще не идет речь.
– А не могло случиться, что ваш заместитель ввел ее в заблуждение?
– Нет, не могло, черт побери! Хит рассказал мне о ее визитах, когда передавал дела. У нее была задержка месячных, и она испугалась. Конечно, девочка она была странная…
– В каком смысле?
– Я помню ее буквально со дня ее рождения, но не знаю о ней практически ничего. В четыре года она лишилась матери, и это вряд ли положительно сказалось на ее характере. Все говорят, что она была очень умна, но я-то от нее слышал только «да» или «нет», если вообще удостаивался ответа.
После этого разговора Уайклифф вернулся в свое кресло и допил успевший остыть кофе.
– Зачем девочке понадобилось уверять свою семью, что она беременна, хотя на самом деле она беременна не была и знала об этом?
Хелен выключила телевизор и взялась за книгу.
– Чтобы эпатировать. Чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы заполучить оружие против кого-то, наконец.
– Или просто из чистой стервозности.
– И это не исключено, хотя все могло обстоять совершенно иначе. Помню, когда я была девчонкой, то пыталась фантазировать, что случится, если я взбрыкну и выкину какой-нибудь фортель. Как на это посмотрит моя семья? Как прореагируют подруги? В молодости каждый из нас размышляет о том, какое впечатление производит на окружающих. Конечно, в большей степени это касается девочек. Одновременно познаешь жизненные законы и правила и проходишь через искушение проверить, насколько строги их рамки.
Уайклифф решил поддразнить ее:
– Когда мы познакомились, тебе было семнадцать, но я что-то не помню, чтобы ты хотела тогда выйти за рамки.
– Наверное, но это не мешало мне воображать, что бы случилось, если бы я из них вышла, – она сказала это с легкой усмешкой, и Уайклифф на мгновение снова увидел перед собой ту русоволосую девочку, в которую влюбился когда-то. На него нахлынула волна нежности к ней.
– Значит, Хильда просто бросила в воду камешек, чтобы посмотреть, далеко ли разбегутся круги?
– Вполне вероятно, что так, правда?
– Быть может, но какие бы причины ни побудили ее солгать, в тот же самый день она пропала, а еще через четыре дня ее нашли мертвой, точнее – убитой. Не потому ли с ней случилась такая беда, что она наболтала о своей беременности? Маловероятно, верно? Но, с другой стороны, странное получается совпадение, если вообразить, что ее смерть и новости о ее беременности никак между собой не связаны.
– Логично.
Хелен снова взялась за книгу, показывая, что разговор на эту тему окончен. Они практически никогда не обсуждали между собой дела, которые он вел, но не служебная тайна или отсутствие интереса с ее стороны были тому причиной. Просто оба понимали, что в жизни им необходим некий центр спокойствия, которой и была для них старинная казарма береговой охраны с девятью сотками сада при ней.