Убей меня нежно

– Я знаю все это, Джоанна. Для меня потрясение обнаружить другую сторону его натуры.

– Какую другую сторону?

– Ну, то, что он может быть жесток, опасен.

– Он бывал с вами жесток?

– Ну, знаете… – Я пожала плечами.

– О, вы хотите сказать, приятно жесток.

– Не уверена, что «приятно» – верное слово.

– М-м, – одобрительно, почти плотоядно произнесла Джоанна. – У вас проблема.

– У меня проблема?

– Вы влюбились в героя, неординарного мужчину, который не похож на других, о ком мне доводилось слышать. Он странный и непредсказуемый, и мне кажется, временами вам хотелось бы, чтобы он был каким-нибудь адвокатом, который приходит домой на обед в шесть тридцать, и чтобы были нежные объятия, и чтобы обычная поза раз в неделю. С кем у вас была предыдущая связь?

– Я оставила ради Адама одного человека.

– Каким он был?

– Хорошим. Но не тем адвокатом, о котором вы только что говорили. Он был остроумным, внимательным, мы были друзьями, у нас были общие интересы, нам было хорошо вместе. Мне нравилось спать с ним.

Джоанна перегнулась через стол и внимательно посмотрела на меня.

– Скучаете по нему?

– С Адамом все по-другому. Мы не «делаем что-то вместе», как я привыкла с другими парнями. Мы никогда не бываем… просто вместе, как было с Джейком. Все это так… страстно, от этого по-своему устаешь. И секс… это, конечно, прекрасно, но тоже беспокоит. Тревожит. Я уже не знаю, по каким правилам мы играем.

– Вы скучаете по Джейку? – снова спросила Джоанна.

Это был вопрос, который я сама себе никогда не задавала.

У меня практически не было времени, чтобы задаваться им.

– Нет, – услышала я собственный голос.

Глава 23

Была середина марта, почти наступило британское лето. Во всех парках расцвели крокусы и желтые нарциссы, лица на улицах просветлели; с каждым днем солнце поднималось все выше и выше. Джоанна Нобл была права. Я никогда не узнаю, что происходило в прошлом. У всех свои тайны и скелеты в шкафах. Нет ни одной жизни, которой не коснулся бы стыд. Лучше пусть темное остается во тьме, где оно может зажить и стать незаметным. Лучше забыть о муках ревности и параноидальном любопытстве.

Я понимала, что Адам и я не сможем провести остаток жизни, отгородившись от мира и изучая тела друг друга в странных темных комнатах. Мы должны были понемногу впускать к себе мир. Всех друзей, которых мы игнорировали, родственников, от которых мы отказались, обязанности, которые мы отложили в сторону, фильмы, которые мы не посмотрели, газеты, которые нам не удалось прочесть. Мы должны были вести себя немного более похоже на нормальных людей. Поэтому я стала ходить в магазины и купила себе кое-какую новую одежду. Я ходила в супермаркет и покупала обычную еду: яйца, сыр, муку и что-то еще. Договаривалась о встречах, как в прошлой жизни.

– Завтра я с Полин иду в кино, – сказала я Адаму, когда тот вошел.

Он поднял брови:

– Зачем?

– Хочу повидаться кое с кем из друзей. И я подумала, мы могли бы пригласить кого-нибудь к нам на обед в субботу.

Он пытливо посмотрел на меня.

– Я думала пригласить Сильвию и Клайва, – упорно продолжала я. – А как насчет того, чтобы позвать Клауса или Дэниела и, может быть, Дебору? Или кого ты захочешь?

– Сильвия, Клайв, Клаус, Дэниел и Дебора? Здесь?

– А что тут странного?

Он взял мою руку и стал вертеть обручальное кольцо.

– Зачем ты это делаешь?

– Что делаю?

– Ты знаешь.

– Не может быть только… – Я подбирала слово. – Страсть. Нам нужна обычная жизнь.

– Почему?

– Неужели тебе не хочется иногда просто посидеть перед телевизором? Или пораньше лечь в кровать с книгой? – На меня вдруг нахлынули воспоминания о последнем уик-энде с Джейком: все то незаметное домашнее счастье, которое я в эйфории отбросила. – Запустить змея или пойти погонять шары в боулинге?

– Боулинг? Что, дьявол побери, это такое?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Он молчал. Я обняла его, но он оставался скованным.

– Адам, ты моя самая большая любовь. Это у меня на всю жизнь. Но семья связана с обычными вещами, рутиной, скучными обязанностями, работой, ссорами по пустякам, перемыванием костей. Со всем этим. Не только, ну, с пылающей страстью.

– Почему? – просто сказал Адам. Это был не вопрос. Это было утверждение. – Кто это говорит?

Я отошла и села в кресло. Я не знала, что почувствовала – злость или одиночество, кричать мне хотелось или плакать.

– Я хочу, Адам, однажды родить ребенка, быть может, я буду иметь детей. Я хочу когда-нибудь построить дом и быть обыкновенной женщиной средних лет. Хочу до старости быть вместе с тобой.

Он пересек комнату, опустился у моих ног и зарылся лицом в мои колени. Я гладила его взлохмаченные волосы, вбирала в себя запах его пота.

– Ты всегда будешь со мной, – проговорил он, его голос был приглушенным.

* * *

Беременность Полин стала заметной, ее лицо, обычно бледное и строгое, выглядело пухлым и розовым. Темные волосы, которые она обычно собирала в тугой хвост, теперь спадали на плечи. Она казалась молодой, хорошенькой и счастливой. Мы были робкими друг с другом, вежливыми и очень старательными. Я пыталась вспомнить, о чем мы обычно болтали, встречаясь раньше, в доадамовы времена: обо всем и ни о чем, думаю; случайные обрывки сплетен, неважные секреты, интимные безделицы, которые были словесной демонстрацией приязни. Мы любили похихикать. Помолчать. Поспорить и помириться. Однако в тот вечер нам пришлось как следует поработать над тем, чтобы не дать разговору зачахнуть, и, как только возникала пауза, кто-нибудь из нас спешил ее заполнить.

После фильма мы отправились в паб. Она выпила томатного сока, а я джина. Когда я вытащила из кошелька банкноту, чтобы заплатить за напитки, оттуда выпала и моя фотография, которую Адам сделал в тот день, когда предложил выйти за него замуж.

– Странный снимок, – сказала она, поднимая фотографию. – У тебя такое лицо, словно ты увидела призрак.

Я сунула фото обратно между кредитными карточками и водительскими правами. Мне не хотелось, чтобы его увидел еще кто-нибудь – снимок был только для моих глаз. Мы вяло обсуждали плохой фильм, когда я вдруг почувствовала, что больше не могу этого выносить.