Убей, укради, предай

– Ну, положим, пишу я книгу, и что?

– То, что вы мне тут битый час голову морочили! – взорвался «важняк».

– Морочить головы – моя профессия, – нагло улыбнулся Черный, – я бы даже сказал – призвание. А моя книга, как и я сам, как я вам уже говорил, никакого отношения к смерти Балабанова не имеет.

– Что имеет, а что не имеет к чему отношения, будете решать не вы. Давайте прекратим бесполезную полемику. Я ставлю конкретные вопросы, вы даете конкретные ответы. Не желаете, будем разговаривать в МУРе в присутствии консула, но отвечать вам все равно придется. – Турецкий негромко, но веско трахнул кулаком об стол. – Итак, что о Кулиниче вам рассказал Балабанов?

Черный пожал плечами и тоже приложился кулаком к столу.

– Все. О детской дружбе, любовном соперничестве, соучастии в получении взяток и злоупотреблении служебным положением, за которое их и посадили, о том, что Кулинич не помог Балабанову после зоны, за что Балабанов на него обиделся и больше с ним не общался.

– И вы собирались все это опубликовать?

– Честно?

– Да.

– Нет. Не собирался. Но Балабанов об этом не знал, для него разговоры со мной были способом своеобразной мести бывшему другу и, по-моему, ни в коем случае не провоцировали депрессию, которая могла бы привести к самоубийству.

– Еще раз, пожалуйста, – переспросил Турецкий, – значит, книгу вы пишете, но ничего из балабановских рассказов включать в нее не собирались, так? О чем же тогда книга и зачем вам нужен был Балабанов?

Черный обреченно вздохнул:

– Книга называется «Большой бизнес и политика по-русски». Она уже почти готова, и главными ее героями являются Чеботарев, Пичугин и прочие воротилы русского бизнеса. Сразу, предупреждая все ваши вопросы по этим персоналиям, заявляю: никаких откровений в книге не будет, только то, что и так прекрасно известно всем в России, официально объявленные факты, приправленные сценами моего личного общения с этими людьми. Но книга же для американцев, они этого не знают, им интересно. Мой издатель настоял, чтобы была дописана глава еще и о Кулиниче, к его персоне в Штатах сейчас относятся неоднозначно, и дополнительно подпустить туману было бы выгодно…

– Понятно, – прервал Турецкий, которому между тем совершенно непонятно было, почему к персоне Кулинича «в Штатах сейчас относятся неоднозначно». – То, что рассказал Балабанов, характеризовало Кулинича слишком однозначно с плохой стороны, а вы его уговаривали, что Кулинич на самом деле хороший, и потому ездили к нему долго и упорно. Сам Кулинич о вашей литературной деятельности осведомлен?

– Я ему не докладывал.

– А о существовании Балабанова, его местожительстве и прочем узнали вы все-таки от Кулинича?

– Нет, из других источников. Послушайте, я очень спешу.

– Могу я узнать, что именно сообщил вам Балабанов о своем приятеле?

– Он сообщил, что у Кулинича разные глаза.

– Как это разные?! – опешил Турецкий.

– Очень просто. Один серый, другой коричневый. Два веселых глаза.

– Хм. И это все?

Секунду подумав, Черный положил на стол диктофонную кассету. После чего встал и направился к двери:

– Если вы еще что-то хотите узнать, пришлите мне повестку, я дам официальные показания. А сейчас прошу меня извинить.

Турецкий не стал его удерживать, но вручил еще одну свою визитку с телефонами – на случай, если он потерял первую, и предложил звонить, когда вспомнится что-то новое.

Если это самоубийство, то «ведущему американскому специалисту» предъявить нечего, думал Турецкий. Даже если он в той или иной мере морально подтолкнул Балабанова. Но смущало количество косвенных связей с уже расследуемыми им убийствами: Черный знаком с Чеботаревым, Пичугиным, Кулиничем (кто это такой, в конце концов?), нечто до сих пор не установленное связывает его с Джеффри. Балабанов точно так же, как прочие трупы в деле Бэнк оф Трейтон, мог знать что-то, чего разглашать не следовало, и еще поразительное сходство в смертях Апраксина и Балабанова – прыжок с балкона, который сразу квалифицируется как самоубийство.

– Как успехи? – В комнату вошел Грязнов.

– Слава, ты знаешь, кто такой Кулинич? Бандит?

– Ну это, положим, как сказать, – с достоинством ответил Грязнов и отчеканил: – Кулинич Сергей Валентинович, 1953 года рождения, осужденный в 1984 году по статье 147, пункт 1, статье 173 УК РСФСР на срок восемь лет с конфискацией имущества, с отбытием в колонии общего режима, по оперативным данным, коронованный московской воровской сходкой в 1991 году. Все.

16 сентября, 19.50

Из Марьиной Рощи Турецкий гнал на всех парах, боясь опоздать и пропустить результаты Васиных изысканий. Как выяснилось, можно было и не спешить.

– Был уже Вася? – поинтересовался он с порога.

– Еще не вечер, – с набитым ртом буркнул Пит, совершавший обряд первого ужина. Он с удовольствием поглощал телячью отбивную с французской картошкой и салатом. – Есть хочешь?

– Хочу. – Турецкий налил себе кофе и тоже заказал по телефону отбивную. – До которого часа ждем?

Реддвей оценивающе взглянул на нетронутый килограммовый ломоть яблочного пирога, накинул еще полчаса на «спокойно покурить, попить кофе» и решил:

– Если до девяти не появится, пойдем трясти.

И тут в дверь негромко постучали – телефонист с официантом прибыли одновременно.

– Так что у вас с телефоном? – нарочито громко вопросил Василий.

– Шум, треск и ничего не слышно, – подыграв ему, возмутился Турецкий и стремительно выпроводил официанта. – Ну?

Вася скромненько уселся в кресло, Реддвей продолжал самозабвенно жевать, а Турецкий колебался: с одной стороны, отбивная стынет, а с другой – как-то по-барски получается, они с Реддвеем, значит, жрут, а человек сидит, слюнки глотает.

– Хотите пирога? – «важняк» кивнул на десерт Пита, за что тот наградил его уничтожающим взглядом.

– Не-е, я не голодный, – замотал головой телефонист, – кофе только, если угостите, выпью.

Турецкий налил ему кофе и уже с чистой совестью принялся за еду.

– Так что удалось выяснить?

– Ну был человек второго вместо меня, – сказал Вася. – Когда меня утром вырубили, у меня в кармане рубашки бумажка лежала. Ну список, кому и сколько я обещал, значит, занести. Я себе такую на каждый день пишу, а то знаете как бывает: замотаешься, забудешь. Ну, в общем, бумажка эта у меня пропала. Ну и товар тоже, конечно. И как раз второго все всё получили. Один из тех, кто еще до сих пор у нас проживает, вспомнил, что пришел парень, невысокий, худой, лет тридцати пяти, с бородкой. Парень этот сказал, что я, значит, заболел, а он согласился меня заменить.

Турецкий одним махом заглотил пол-отбивной и вынул из кармана два портрета Гусева: один с бородкой, другой – без.

– Прямо сейчас покажите эти рисунки вашему клиенту, – распорядился Турецкий. – Не тот ли это человек, который приходил к нему вместо вас?

– А я его знаю, – заявил, рассмотрев портрет без бороды, Вася. – Это Игорь. Мы на авторынке познакомились.

– Давно?

– Нет, дня, наверное, за три или четыре до того, как… ну меня это самое. Он выбирал машину, и его какой-то узкоглазый откровенно кидал – металлолом подсовывал. Я обычно в такие дела не лезу, но тут вижу, парень не крутой, последние деньги на тачку отдает. В общем, ничего у узкоглазых с ним не вышло. А мы, понятное дело, познакомились, ну он бутылку поставил в благодарность. Оказалось, он тоже связист в представительстве GSM работает.