Убежать от зверя

— Я понимаю, — произносит он. — Я упоминал о тебе в наших молитвенных обращениях на протяжении прошлых нескольких недель, но я прекращу это, — он замолкает и наблюдает за мной. На его лице до сих пор безмятежный покой. — И у тебя есть еще одна просьба, да? Какую услугу я должен оказать?

— Я надеюсь, что вы будете молиться за меня, — говорю я. — Я не уверена, о чем именно. Полагаю, чтобы я держалась? Или, возможно, начала разваливаться в нужное время?

— Конкретику я оставлю для Бога и помолюсь о твоем душевном спокойствии, — заверяет он.

Это кажется справедливым.

— Чтобы избежать недомолвок и потому что я не думаю, что люди должны специально приукрашивать себя перед Богом, вы должны знать — я собираюсь на аборт, — говорить об этом громко, как ни странно, с каждым разом дается все легче. — Если это что-то изменит.

Долгое время он ничего не говорит, понимая, что, на самом деле, ему нечего ответить на такое заявление. Он не может сказать «Да, так лучше для тебя», потому что это неправильно. Он не может сказать «Нет, не делай этого», потому что это также было бы неправильным. Просто в этом вообще нет ничего правильного. Хоть преподобный Роб и не перестает смотреть на меня, чего не скажешь о большинстве людей. Выражение его лица лишено жалости и осуждения. Конечно, не лишено сострадания, но с этим я могу справиться. Кроме того, это то, за что ему платят.

— Это ничего не изменит, — говорит он.

Я выдыхаю, до этого момента не осознавая, что задерживала дыхание.

— Вы можете помолиться и за моих родителей? — добавляю я. — Они также на половину причастны и не уверены, что будет правильным в этой ситуации.

— Конечно, — отвечает он, — и за Полли, и за офицеров полиции, которые работают над твоим делом.

— Спасибо вам, —говорю я.

— Ты собираешься делать аборт за городом? — спрашивает он. Преподобный Роб не вздрагивает и не колеблется, произнося это слово.

— Да, — отвечаю я. — Я имею в виду, я могу сделать это здесь, в госпитале. Мне бы понадобилось разрешение от родителей, но они бы дали его. Я просто хочу сделать это где-нибудь, где я не стану предметом сплетен. Я не стыжусь. Я просто…

— Ты просто хочешь вернуть назад свою жизнь, — говорит он. — Как и должна поступить. Это между тобой и Богом, и тем, кого ты выберешь сама. Моя дверь, по крайней мере, метафорически, всегда открыта. Если кто-то начнет разбрасываться глупыми фразами типа «Это подарок» или «Это Божий умысел», ты придешь прямо сюда, и я найду для тебя десяток противоположных фраз.

Я задумываюсь, как так получилось, что я знала преподобного Роба всю свою жизнь и никогда не понимала, что он был супергероем. Похоже, я вытягиваю наружу лучшее в людях. Офицер Плуммер, Тиг, Дион, черт, даже Полли. Это очень досадно. Тупая серебристая облицовка, мрачность, которую, если на то пошло, я никогда не хотела замечать. Я надеюсь, мне не должно становиться от этого лучше. Честно говоря, иногда это все, что я могу делать, чтобы не свернуться в комочек от гнева по поводу всего происходящего. Мне больше нравится, когда я выстраиваю свою команду для приветствия. Это предсказуемый путь, легко осуществимый и веселый. Этот же путь слишком затратный, и в нем нет ничего для меня. Я скучаю по тем дням, когда была тем человеком, который мог игнорировать или быть снисходительным, и при этом все еще чувствовать себя хорошо.

— Темнеет, — говорит преподобный. — Твои родители будут переживать.

Ему удается сказать это так, как если бы он сказал это любому ребенку на улице после заката. Ему удается обращаться со мной, будто я все еще нормальная. Возможно, это тот путь, где я могу снова стать нормальной. У меня есть список людей, которые относятся ко мне так, как мне этого хочется. Возможно, пришло время изменить свою жизнь.

— Я вышла на пробежку, — говорю я.

— Я бы никогда не догадался, — говорит он с абсолютно честным выражением лица, принимая во внимание мою одежду для бега и спутанные волосы. — Хочешь, чтобы я тебя подвез?

— Нет, я просто побегу домой, — отказываюсь я. — Но, возможно, вы сможете позвонить им и сказать, что я на пути домой?

— Пожалуй, им это понравится, — соглашается он и открывает свою записную книжку. — Запомни, Гермиона, в любое время. Не только в девять тридцать вечера в воскресенье.

— Я знаю, — говорю я. — И еще раз спасибо.

Всю дорогу до дома я бегу, но впервые с того момента, как начала бегать, я не чувствую, будто пытаюсь убежать от чего-то. Это ощущается, будто я просто люблю бегать.

Глава 18

В среду вечером у меня состоялся худший разговор с мамой, который когда-либо был. Я знала, что все так и будет, пусть даже ей и необязательно было это делать, и почему-то мне показалось все таким несправедливым. Но как сказала Полли, в том, что произошло, все несправедливо. И мне необходимо продолжать держаться.

— Мам, — говорю я, понимая, что не так просто сделать это. — Я хочу, чтобы завтра со мной поехала Полли.

Мы находимся в гостиной. Я смотрю телевизор, а мама складывает постиранные вещи. Или, по крайней мере, так бы мы выглядели, если бы нас внезапно сфотографировали. На самом деле, я сижу на диване и пялюсь в стену, а мама снова и снова складывает несколько наволочек. Папа на этой неделе работает в вечернюю смену. Вокруг тишина.

— Все в порядке, милая, — говорит она. Наконец-то мама оставляет в покое наволочку и начинает складывать что-то еще. — Мы подберем ее по пути.

— Нет, мам, — говорю я. — Только Полли.

Стопка выстиранного белья возвышается, и мама просто смотрит на меня. Она не понимает.

— Если поедешь ты… — было намного проще, когда я репетировала эту небольшую речь в своей голове. Для начала, она сидит слишком далеко, чтобы дотянуться до нее, взять ее руку и положить мне на колено. Между нами сейчас та дистанция, о которой я просила. — Если ты поедешь, то будешь держать меня за руку, будешь сидеть там, будешь любить и поддерживать меня, и ты будешь потрясающей в этом. Но я не могу. Мне требуется друг. Мне нужна Полли. Потому что мне нужно, чтобы ты была моей мамой, когда я вернусь домой, и если ты будешь там, когда это произойдет, все это не сработает. Мне нужно, чтобы ты была моей мамой.

Я вижу, как она анализирует сказанное мной, и могу представить ее разговор с отцом, когда он придет домой. Он тихо зайдет в их спальню, стараясь не разбудить ее, но она проснется, как всегда это делает. А затем мама расскажет ему о том, что я сказала, и они оба расплачутся. Наутро они будут вести себя так, будто ничего не произошло.

— Хорошо, Гермиона, — я точно знаю, что это убивает ее. Вероятно, это должно убивать и меня, но я просто не могу позволить себе такой роскоши. Стоит только начать, и я никогда не остановлюсь. — Полли может отвезти тебя.