Убежать от зверя

Доктор Хатт не понимает ничего в этом. Он никогда не стесняется, высказывая своего рода оскорбительные комментарии в адрес черлидинга. Обычно, это что-то типа: «Знаешь, я впечатлен! Я никогда не ожидал, что черлидеры так хороши в математике». Это немного бесит, но, к сожалению, в этом нет ничего нового. По-видимому, не имеет значения, как сильно ты стараешься. До тех пор, пока ты остаешься черлидером, ты никогда не будешь настоящим атлетом.

Хотя он мгновенно заинтересовывается, когда я рассказываю ему о своей реакции на песню на танцах. Мы пропустили первые две недели ноября, потому что ему нужно было быть на какой-то конференции, так что это первый раз, когда он слышит о моем прогрессе. После танцев на Хэллоуин я купила эту песню на «Айтюнс», хотя до сих пор так и не слушала ее. Я не напугана, вернее, не совсем, но я веду себя чересчур осторожно. К тому же, это не одна из великих песен, которую я была бы рада послушать, не взбесившись при этом. Когда он просит меня об этом, я включаю песню и сажусь на свое кресло, закрыв глаза.

— Ну? — спрашивает он, когда первый раз заканчивается песня. Я скинула ее в отдельный плейлист, поэтому другой трек не играет, когда эта мелодия заканчивается.

— Ничего, — говорю я. — Может, это слишком быстро.

Доктор Хатт поднимается и добавляет звук. Одновременно он ставит песню на повтор.

— Думай о танцах, — велит он.

— О каких именно? — спрашиваю я.

— Это не важно, — отвечает он. — Просто сделай все возможное, чтобы думать о звуках, о том, как там было темно, как много людей тебя окружали.

— Я думала, вы сказали, что не доверяете методу когнитивного интервью, — замечаю я, но сама уже застряла в мыслях об этом.

— Ты когда-нибудь читала справочные материалы без какого-либо поощрения? — спрашивает он. — Отлично. Это типично тяжело для черлидера.

И еще одно очко в его пользу на сегодняшний день.

— Спасибо, — говорю я.

— Дальше без разговоров, — распоряжается он и нажимает пуск.

В этот момент я могу ощутить музыку даже своими костями. Это не тот же уровень басов, по большей части потому, что моим родителям нравятся их соседи, но это намного больше похоже на звуки с танцев. С закрытыми глазами я практически могу представить, что нахожусь в спортзале, в окружении остальных людей, и танцую. Песня начинается снова, и я открываю глаза.

— Держи свои глаза закрытыми, — говорит доктор Хатт. Ну, он практически прокричал это.

Даже сквозь музыку я могу слышать скрип дивана. Он поднимается. Потребность открыть глаза переполняет меня, но я держу их закрытыми. Я ощущаю движение половиц под его ногами и понимаю, что он идет через комнату к тому месту, где оставил свою сумку, когда заходил в гостиную. Хоть я и не могу услышать, что он там делает.

Я двигаюсь еще до того момента, как осознаю это, откидываюсь назад на спинку кресла. К счастью, оно большое и не опрокидывается. Мои глаза открыты, и время от времени нога стучит по полу, и я замечаю в руках у доктора Хатта баллончик, как я понимаю, очистителя мебели с запахом сосны, хотя только одному Богу известно, откуда он его взял. Мое дыхание ускоряется, сердце колотится, и я не могу найти пути выхода из этой комнаты, потому что этой комнате положено быть безопасной, а доктор Хатт просто стоит там, глядя на меня.

— Выключите это, — кричу я. Я не уверена, имею ли я в виду убрать музыку, что вполне возможно сделать, или запах, а вот этого сделать нельзя. — Выключите это!

Он делает это, Слава Богу, и без музыки запах ощущается не так плохо.

— Ну, — говорит он до абсурда спокойно, когда садится обратно на диван. — Ничего с того времени?

Я обхожу кресло и снова сажусь, зажав голову между колен, пока мое сердцебиение не восстанавливается.

— Я думаю, что ненавижу вас, — говорю я.

— Даже после всей той помощи с математикой, которую я оказал тебе? — спрашивает он. Его тон мягкий и нейтральный, но я вполне уверена, что если попытаюсь ударить его в лицо, он будет готов остановить меня.

— Заткнитесь, — говорю я. — И нет, я ничего не вспомнила.

— Это была довольно бурная реакция для того, кто ничего не вспомнил, — замечает он.

Я мечтаю о том, чтобы открыть окно и прогнать этот запах, но до тех пор, пока за окном зима, я не могу этого сделать.

— Я не вспомнила ничего полезного. Просто ощущения.

— Расскажи мне, — просит он. — А я решу, полезны ли они.

— Это типа тех ощущений, что и на танцах, — объясняю я. — Я вспомнила, что это была та песня, что играла в лагере. Я вспомнила, что воздух пах сосновыми деревьями. Я только не могу вспомнить, с кем я тогда была.

— Итак, ты не можешь вспомнить о том, что произошло, но начинаешь вспоминать о том, что все это произошло на самом деле? — предполагает он, и я осознаю, что это именно то, что и происходит.

— Это шаг вперед, правильно? — спрашиваю я. — Я имею в виду, хороший шаг.

— Да, — говорит он. — При условии, что ты хочешь вспомнить.

— На самом деле, нет, — говорю я. — Я имею в виду, я могу прожить без знания всех деталей, но это, по крайней мере, может помочь мне со страхами о потерянном времени и с ежедневными подъемами.

— Я думаю, это поможет, — говорит он. — Хочешь попробовать еще раз?

— Нет, — возражаю я. — Думаю, на сегодня этого достаточно.

— Тогда мы просто оставим это на потом, — говорит он. А затем смотрит непосредственно на меня. — Итак, не считая возвращения памяти, как в целом прошли твои танцы?

— Эйми и Полли, судя по всему, неплохо поработали над этим, — говорю я. — Все было замечательно. И Мэлори повела себя как герой и танцевала с Лео, так что нам не пришлось стоять вдвоем в одно время около столика с пуншем.

—Ты с кем-нибудь танцевала? — спрашивает он.

— Нет, — отвечаю я. — Ну, не медленные танцы. Я была с группой танцующих, пока песня не спровоцировала мою память. После этого мы сразу ушли.

— Но было весело? — допытывается он. — Без неловкостей или чего-то такого?

— Иисус, — вздыхаю я. — Я даже от мамы никогда не получала таких вопросов.

— Твоя мама не получала такую обширную подготовку в области того, какие именно вопросы нужно задавать, — замечает доктор Хатт. — Слушай, я понимаю, эта песня будто отворачивает тебя от амурных дел, но факт в том, что ты можешь продолжать близкую дружбу без ее полного пересмотра, с этой точки зрения все, что произошло, это хорошо. Я хочу быть уверенным, что ты будешь держаться этого курса.

— Значит, нас таких двое, — признаюсь я.

— Хорошо, — говорит он. — Итак, расскажи мне, что еще произошло на танцах.

Черт, откуда он всегда все знает?

— Когда я свихнулась, — говорю я, и он кривится, поэтому я поправляюсь, — когда у меня началась паническая атака, один из парней моей команды, Дион, подошел к тому месту, где я находилась. Там была толпа, и я не могла выбраться из нее, и я повсюду разлила свой пунш, а он просто поднял меня и перенес к трибунам.

— И это заставило тебя еще больше паниковать? — спрашивает он.