Убежать от зверя

— Привет, Дион, — мой голос не скрипит. Превосходно.

Я вижу, как он раздумывает, рассматривая свои варианты. Будем ли мы говорить о хоккее или о номере, который только что отрабатывали? Или о погоде? Выражение его лица меняется, и я понимаю, что он решил покончить со всем и просто сделать это.

— На следующей неделе Зимний Бал. Не хочешь пойти на него со мной? — он произносит это спокойно, чтобы снять напряжение, если я буду удивлена, но я не удивлена. Хотя я все еще не знаю, что собираюсь ответить, так что притворяюсь, что борюсь с раскладкой матов. Конечно, это приводит к обратным результатам, потому что Дион — джентльмен, и он подходит, чтобы помочь мне.

— С радостью, — отвечаю я. Я сжимаюсь в ожидании волны паники от возможности выхода из зоны комфорта, но ничего не происходит. В конце концов, я хочу пойти на танцы. У меня есть платье и все необходимое.

— Круто, — говорит он и улыбается. Я вижу небольшую нервозность в его улыбке, но он счастлив. Я не могу сгладить неловкость или просто избежать сцены; но могу сделать его по-настоящему счастливым. Не знаю, когда последний раз делала это. — Какого цвета твое платье?

— Темно-фиолетовое, — быстро говорю я, думая о том, что это также сделает счастливой и мою маму. — Но не цвета баклажана.

Дион кивает. Это значит, что он будет делать так постоянно. Он заедет за мной, потом, вероятно, будут цветы и фотографирование.

Он все еще не прикасается ко мне. Он делает все это, все еще не будучи уверенным, что я буду танцевать с ним. В конце концов, я ни с кем не танцевала на Хэллоуин, и, помимо черлидинга, я ни с кем не танцевала со времен лагеря.

— Хорошо, — говорит он. — Я достану билеты. Могу я заехать за тобой в восемь?

Танцы начинаются в восемь. Мы опоздаем, и поэтому не сможем эффектно появиться. Меня это устраивает. Я вздыхаю, все еще неуверенная, нужно ли мне вернуться обратно к укладке матов. Я делаю его счастливым. И он не сломает меня. Это может сработать.

Именно в тот момент я понимаю, что это не сработает. Или сработает небезупречно. Я бросаю последний мат в стопку и поворачиваюсь к Диону лицом.

— Дион, подожди, — зову я.

Он встречается со мной взглядом, и я могу сказать, что он уже знает. Вероятно, наши отношения могут стать самыми быстрыми отношениями во всем мире. Я ужаснейший человек.

— Я не могу, — говорю я ему. — Я имею в виду, я могу. И хочу этого. Но по неправильной причине. Мне не нужен бойфренд, и, безусловно, прямо сейчас я не на той стадии, где могу быть чьей-то подружкой. Я просто… я просто хочу…

— Ты хочешь просто посмотреть, сможешь ли зайти в темную комнату с парнем, — отвечает он. — Я понимаю это. Я думаю, это нормально. Или, по крайней мере, полезно.

— Я не хочу использовать тебя, — говорю я. — Это было бы нечестно.

— Спасибо, — говорит он. — За честность. Рад знать, что не пугаю тебя. Это было бы отстойно.

— Извини, — отвечаю я. Наверно, я собираюсь произнести это слово еще миллион раз.

— Все в порядке, — говорит он снова. — Ты хотя бы потанцуешь со мной?

— Я танцую с тобой постоянно, — шучу я, но мы оба знаем, что я имею в виду.

Дион стоит близко. Очень близко. Я могу чувствовать его дыхание в своих волосах, около моего уха. И у меня нет панической атаки. Это хорошо. Конечно, именно поэтому мне приходится сказать «нет». Я не могу быть настолько беспристрастной. Это нечестно. Но он не двигается с места.

— Только один танец, — шепчет он, и это звучит как вопрос. Выбор, который я принимаю. Я немного люблю его, совсем немного, за то, что дает мне право выбора. И это тот момент, когда я понимаю, чего именно боюсь. Я не боюсь, что использую его. Я боюсь, что влюблюсь в первого человека, который со мной мил, только потому, что он мил. Слава Богу, что я не во вкусе Полли. — Только один.

— Хорошо, — шепчу я в ответ. Я дрожу. Я не хочу пугать его, но не могу остановиться. Хотя, я думаю, что он тоже дрожит, потому что он не замечает этого.

Он целует меня. Не так, будто я сломаюсь, но и не слишком решительно. У него теплые губы, и он раньше уже целовался, потому что он небезнадежен. Одна его рука на моем бедре, а другая на моей шее, запутавшись в моих волосах. Он после душа, а я все еще пахну тренировкой, но, очевидно, его это не волнует. Он не целует меня так, будто я девушка, которую он не хочет напугать, или девушка, которую он хочет впечатлить. Это просто честно. Просто. С отсутствием вспышек. Проклятье, почему это должно быть таким милым?

Когда он отклоняется, я дышу чуть тяжелее, чем должна. Поцелуй был почти беззвучным, и я не паниковала, но я могу чувствовать волны, пробегающие по моей спине.

— Мне нужно, чтобы ты меня понял, — говорю я. — Что бы ни случилось, это не связано с тобой.

Мне действительно нужно, чтобы он меня понял. Потому что однажды я могу захотеть, чтобы он снова меня так поцеловал.

— Я понимаю, — отвечает он. — Нормально и полезно, помнишь?

— Отлично, — соглашаюсь я.

Затем я разворачиваюсь и бегу в женскую раздевалку. Все остальные уже ушли, потому что прозвенел звонок. Я захожу в душ и остаюсь здесь намного дольше положенных пяти минут, которые нам выделяют на использование школьного душа. Вода становится все холоднее и холоднее, но я не выхожу. Я не оцепенела. Я могу чувствовать каждую каплю, каждую сосульку, попадающую в мои волосы и стекающую на мою кожу. Вместе с ними смывается и пот от тренировки, и пыль от матов, и боль от удерживания Полли на своих плечах, пока мы репетировали поддержки. Вода не забирает воспоминания, или ощущения, или мысли. Я стою в душе, и единственное, что уходит в водосток, это вода.

Он меня поцеловал. Я просто стояла там, но позволила ему поцеловать себя. И я не сломалась. И не сошла с ума, ну, не слишком. Я не плачу, и меня не тошнит, и я не использую номер телефона доктора Хатта, который он мне дал на чрезвычайный случай или если появятся воспоминания.

Дион поцеловал меня, и я могу чувствовать воду. Я чувствую себя живой.

Глава 26

— Итак, Гермиона, — спрашивает репортер газеты. — Что является самым лучшим в черлидинге в школе Палермо?

— Конечно, моя команда, — отвечаю я, глубокомысленно кивая, будто совершенно точно уверена в том, о чем говорю. Каждый год, прямо перед финалом Провинциальных соревнований, в нашей местной газете появляется обзор о черлидинге, и как со-капитан я даю интервью. Это похоже на речь перед костром, только менее искреннюю, потому что репортер уже решила, о чем именно будет писать. Если бы мы хотели чего-то нового, нам бы пришлось над этим поработать, а мы с Полли решили, что это на самом деле того не стоит. Кроме того, мы отвечаем именно на те вопросы, которых и ожидали. — По большому счету, черлидинг — это коллективная работа, фактически, ты доверяешь кому-то поймать тебя, когда падаешь, и я не могла бы представить лучшей команды, чем наша.

Полли делает тот трюк с закатыванием глаз, практически не шевелясь, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Ее поддельный настрой работает во всю мощь, но так как репортер не очень хорошо ее знает, она не может знать, что все происходящее лишь шоу.

— Что насчет тебя, Полли? — принужденно спрашивает репортер. — Какая твоя самая любимая часть?

— Понимание того, что школа так близка ко мне, а я практически за ее пределами, — говорит она. Ее неискренность невыносима, но это заметно, только если ты знаешь, что искать в ее словах.