Убежище 3/9 (сборник)
Шрифт:
Тогда он говорит:
– Выходи и поднимайся на мост. Я отвечу на три твоих вопроса.
Я выбираюсь из реки и поднимаюсь на мост. Черные капли воды стекают по моим волосам, по лицу, по спине. Мне холодно. Мне очень холодно. Я спрашиваю:
– Я умерла?
Он отвечает:
– Смотри.
Почему-то я понимаю, что он имеет в виду. Наклоняюсь через перила и смотрю вниз: на черную, черную, черную воду.
В этой воде, как на киноэкране, появляется изображение…
Проводница испуганно тычет дрожащим пальцем в плечо Кудэра. Жирный мент с перекошенным лицом грубо отталкивает
– Ничего не трогать!
Он садится перед Кудэром на корточки и внимательно, чуть ли не почтительно вглядывается в его мрачное застывшее лицо.
– Немец, говоришь?
– Да вроде бы… Он немой был.
– Немой немец. Немой мертвый немец, блядь. Немой мертвый немец в поезде. Отлично. Лучше не придумаешь. Один ехал?
– Один, да.
– Вещи при нем были?
Проводница указывает на оранжевый рюкзачок, валяющийся на полу, в углу купе.
Толстые желтые ментовские пальцы дергают молнию, копаются в барахле, перетряхивают одежду, выуживают фотоаппарат Nikon Coolpix 4500, включают, бессмысленно тычутся в разные кнопочки.
– Да ни хуя ж… Ле-е-еха! – заунывно кричит мент, и на крик в купе лениво всовывается красная лысая голова напарника.
– Смотри, – мент поворачивает фотоаппарат к Лехе так, чтобы тому был виден маленький экранчик, а на этом экранчике – маленький человечек, в странной позе застывший на унитазе…
Следующий кадр.
Обнаженное, освещенное яркими люминесцентными лампами тело Кудэра лежит на длинном белом столе. Высокий худой человек с пропитым лицом подходит к столу. На нем замусоленный белый халат, поверх халата – клеенчатый фартук, заляпанный коричневатыми пятнами. Рядом на небольшой тумбочке разложены какие-то инструменты.
Человек надевает на руки резиновые перчатки.
– …по самому по краю… я коней своих нагайкою стегаю, погоняю, – тихо-тихо мурлычет он себе под нос, разрезая Кудэра чуть ниже шеи, поперек – от левой ключицы к правой.
А потом вдоль – от груди до лобка, аккуратно огибая пупок.
– Чуть помедленнее, кони… чуть помедленнее… – с хлюпающим звуком он погружает свои трясущиеся руки в перчатках внутрь Кудэра, – в-вы тугую н-не слушайте плеть… нно что-то кони мне попались… Хроническая пневмония, практически полностью поражена правая доля легкого…
Человек спокойно ковыряется, что-то ворошит там, внутри. Перепиливает, протыкает, цепляет зажимы. Вытаскивает наружу. Распихивает, разливает по большим прозрачным посудинам.
– Я коней напою-ю-ю, – хлюп, хлюп, – я куплет допою-ю-ю… Хоть немного еще постою-у-у на краю-у-у… Явления гепатита в печени… Селезенка умеренно увеличена… Язва двенадцатиперстной кишки… в стадии обострения… меня пушинкой пум-пурум-пурум с ладони… и в санях меня галопом повлекут парам-парам-па-а-ам… Сепсис в подострой форме… Общая гнойная инфекция на фоне предположительно обширного ожога кисти левой руки… Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони… хоть немного, но продлите путь к последнему приюту-у-у… Покойный, безусловно, умер естественной смертью… М-да… Непонятно, как он вообще ухитрился столько прожить… э-э-э… в таком состоянии…
Вода
снова чернеет, и голос говорит мне:– Это был твой первый вопрос. Задавай второй.
– Где я нахожусь?
– Разные народы зовут это место по-разному. Но если не углубляться… Мост, на котором ты сейчас стоишь – и долго еще будешь стоять, – называется Калинов. Река, в которой ты только что искупалась, – Смородина. Точнее – Черная Смородина. Это река с мертвой водой. Она разделяет два берега – Явь и Навь. Вот такая у нас география… Так что – милости просим. Здесь ты и будешь ждать. Это был второй вопрос. У тебя остался последний.
– Чего я буду ждать?
– Ты будешь ждать, пока придет твой муж. А потом вы вместе пойдете в Убежище. Так хочет Мальчик. А пока тебе не дадут здесь скучать… Будут развлекать – но и пугать немножко.
– Долго все это продлится?
– Ты уже задала свои три вопроса. Но… так уж и быть – я отвечу и на этот. Долго ли, коротко ли – это смотря с какой стороны посмотреть. Со стороны Яви – долго. А со стороны Нави время идет по-другому. Здесь все – теперь. Все просто теперь.
Мне не страшно. Не грустно. Не больно. Мне просто очень, очень холодно.
– Теперь я выполню три твоих просьбы, – говорит голос. – Если это в моих силах. Чего ты хочешь?
Я говорю:
– Мне хочется увидеть тебя.
– Смотри.
Какой-то мужчина выходит из леса, быстрой походкой приближается ко мне. И говорит:
– Привет.
У него усталое, очень худое, бородатое лицо. Я узнаю его.
Однажды я его уже видела. Мы познакомились на какой-то фотовыставке. Потом он повел меня в кафе-блинную. Я ела там, кажется, блины с красной икрой и очень много пила. Он заказал себе темное пиво и блины с медом. Но так ни к чему и не притронулся. Зато все время говорил, говорил, говорил… Какие-то хохмы, побасенки, унылые анекдоты. Некоторые я до сих пор помню…
– …Один мальчик увидел объявление: «В нашем цирке говорящий ослик и летающие крокодилы!» Мальчик пошел. И действительно – ослик отвечает на вопросы зрителей, крокодилы парят под куполом цирка. После представления мальчик вбегает за кулисы и видит: стоит ослик, рядом с ним – дрессировщик с кнутом. Потом дрессировщик размахивается и шарах ослика по яйцам, и еще, и еще. Ослик плачет. Мальчик кидается к дрессировщику, кричит: «Как же так? Прекратите! Что вы делаете?» А ослик говорит, грустно так: «Да ладно, мальчик. Это еще что… Видел бы ты, как крокодилов пиздят»… Или вот еще один, Маш, хочешь? Бегут сперматозоиды, друг друга отталкивают. Потом самый первый вдруг останавливается, круто разворачивается и кричит…
Потом мы пошли к нему. Я была очень пьяна. Он был очень болтлив. Через пару часов нам было очень противно – обоим…
– Это не ты, – говорю я, и мужчина передо мной растворяется в воздухе. – У тебя совсем другой голос.
– Тогда, может быть, этот?
Передо мной появляется другой мужчина. Тоже бородатый. С грустными спаниэльими глазами. Его я тоже узнаю – директор интерната…
Он кивает мне:
– Доброй ночи. Что же вы тогда так и пропали?