Убить, чтобы остаться (сборник)

– Я вернусь, дорогая.

– Я знаю, - она коснулась бородатого лица.

Они говорили, не пытаясь скрыть смысла сказанного от присутствующих. Питер понимал, что недели заточения представляются им вечностью. Их лишили права на уединение, но они стараются вести себя так, будто ничего не изменилось. Гораздо важнее сказать то, что нужно, не думая о том, что разговор услышит кто-то еще.

– Если с тобой что-нибудь случится...

– Не волнуйся, - прервала его Эмили.
– Мы тебя дождемся.

Его сильные руки обняли Эмили. Он прошептал ей на ухо что-то нежное. Питер отвел взгляд. Почувствовал, как напряглась рука Линды. Эмили подняла когда-то прекрасное лицо, и Тьюзди поцеловал ее в губы. Расправил широкие плечи и повернулся к Крамеру.

– Да покарает вас бог, если вы обманете меня.

– А что ты сделаешь, старик? Поднимешься из могилы?
– грубо ответил Крамер.
– Пошли, - он оглядел остальных.
– Не зарывайтесь. Сейчас не до забав.

Сначала Питер не понял, почему Крамер и Бен Мартин решили уехать вместе с Тьюзди. Ведь тот собирался вернуться через три часа. Но быстро догадался в чем дело. Старенький "шевроле" Тьюзди стоял в гараже, примыкавшем к кухне. Там могли свободно разместиться и двадцать автомобилей. Сейчас их было только два - "шевроле" и "ягуар". Крамер и Мартин забрались в кабину и сели на пол за спинками передних сидений. Таким образом Тьюзди мог провезти их через открытое пространство, не опасаясь, что их заметят. А уж в лесу Крамер и Мартин могли спокойно вылезти из машины.

Тьюзди сел за руль. Заурчал мотор. Сквозь открытую дверь, соединяющую гараж и кухню, старик взглянул на Эмили, и "шевроле" неторопливо выкатился на лужайку. Телицки захлопнул дверь. Повернулся к Питеру, зажав под мышкой ружье. Питер буквально читал его мысли. Телицки искал предлога разделаться с ним.

– Иди к Джорджи, - приказал Дьюк Лонг Труди.

– Послушай, Дьюк, не хочу я сидеть целый день с покойником.

– Делай, что велел К.К., - отрезал Лонг.

– Я хочу кофе, - Питер поймал ее умоляющий взгляд. Труди как бы говорила, что не сможет узнать, где хранятся ружья, если будет привязана к Джорджу. Но он ничем не мог ей помочь.

– Налей себе кофе и вали к Джорджи, - решил Дьюк.

Труди подошла к плите.

– Рукоятка горячая, - предупредила ее Эмили.

Девушка нашла державку, налила себе кофе.

– Не пойму, почему именно я должна сидеть с этим недоумком, проворчала она.

– Не тяни резину, - прикрикнул на нее Дьюк.

Труди прошествовала через кухню и исчезла за дверью. Дьюк повернулся к Питеру и двум женщинам. Его глазки-пуговки впились в Линду.

– Сидите тихо, и вам ничего не будет, - изрек он.

– Не забывай, одноногий - мой, - Телицки поднялся, чтобы налить себе кофе. Затем он и Лонг пересели на дальний конец стола, выложив перед собой ружья. Потекли первые минуты трехчасового ожидания.

– Хотите еще что-нибудь съесть?
– спросила Эмили Питера.

– Нет, благодарю.

Линда чуть повернулась. Дьюк не отрывал от нее глаз. Должно быть, она знала, что ждало ее, во всяком случае, в воображении Дьюка. Все более отчетливо ощущал Питер близость с обеими женщинами и стариком. Опасность рождала единение, привязанность, сплачивала людей, не имевших ранее ничего общего. То же самое испытывал он и на войне.

Питер взглянул на Линду. Внешнее спокойствие давалось ей нелегко. Мечта фотографа: высокие скулы, гладкая кожа, выразительные, все понимающие серые глаза. И он, беспомощный, одноногий калека.

– Бедный Тьюзди, - внезапно прервала молчание Эмили.
– Прожить всю жизнь, следуя определенным принципам, и в самом конце предать все, во что верил, обмануть друзей, склониться перед ненавистной силой. Интересно, как бы он поступил, если б не было меня.

– И что бы он сделал?
– откликнулась Линда.

Они разговаривали, словно не замечая присутствия Телицки и Лонга.

– У него был бы выбор. Я отняла у него эту возможность.

– Я наблюдала за вами и завидовала.

Темные брови Эмили поползли вверх.

– Завидовали?

– Как бы все это не закончилось, вы столько лет любили друг друга. Такое достается немногим.

– У вас есть в городе кавалер?

Линда покачала головой.

– Тот, кого я любила, погиб во Вьетнаме.

– Вам повезло. Разумеется, не в том, что его убили, а потому, что он не ждет вас в Барчестере, не находя себе места, думая о том, что с вами случилось или случится. На себя Тьюзди наплевать. Но он боится за меня, и это убивает его.

Рука Линды с такой силой впилась в край стола, что покраснела кожа под ногтями.

– Я стараюсь оставаться такой же невозмутимой, как и вы, Эмили.

Взгляд Эмили скользнул по бандитам.

– И правильно. Наш страх только порадует этих дьяволов.

Телицки ухмыльнулся.

– Ты еще помолишь о пощаде, когда придет срок, мамаша.

– Они ждут нашей смерти, как нормальные дети - прихода гостей на день рожденья. Что произошло с ними, Стайлз? Что случилось с нынешней молодежью? Я допускаю, что наша ситуация - это крайность, но юность что-то утеряла. Никаких традиций, никаких грез, ничего из того, что было в наше время.

– Возможно, то же самое говорили и о вас, Эмили, когда вы были натурщицей в Париже, - ответил Питер.
– Позировали художникам без одежды, жили в грехе с Тьюзди. В те дни тоже спрашивали, что случилось с молодежью.

– Вы говорите о социальных нормах, - возразила Эмили.
– Тьюзди и я их нарушали, но Тьюзди - самый нежный, самый добрый мужчина из встреченных мной. Он всегда ненавидел насилие. Он никому не причинял зла. А сегодняшние подростки наслаждаются насилием. Они сбиваются в толпы вместо того, чтобы становиться личностями. Перед ними открыты все пути: образование, работа, творчество. Но это не для них. Знаете, как они развлекаются? Поджигают людей и смотрят, как те горят. Но даже эту забаву они придумали не сами. Вычитали в газете и повторили у себя.

– Кончай, мамаша, - лениво бросил Телицки.

– Жить мне осталось недолго, мальчик. Не зря же ты сидишь передо мной с ружьем. Возможно, единственное удовольствие, оставшееся у меня, высказать все, что я думаю о тебе и о твоих дружках.

– Я же сказал, заткнись!

– Было время, когда я могла читать о таких чудовищах, как ты, мальчик, и испытывать к ним жалость. Можете ли представить? Я говорила себе, что у них не было дома, не было любящих родителей, заботящихся о том, чтобы они выросли порядочными людьми. Никто из вас не нашел цели в жизни. Кто в этом виноват? Войны, бомбы, что-то еще? Но знайте, те же преграды стояли и перед Тьюзди. Первая мировая война, вторая - и, будь у нас дети, их послали бы в Корею и во Вьетнам. Отец Тьюзди участвовал в испано-американской войне, дед - в гражданской. Всем доставались и войны, и бомбы. Но никто из них и представить не мог, что насилие станет развлечением. Они боролись за правое дело и отдали плоды побед вам, а вы надругались над ними. Вы приняли образ врага, мальчики, да и, клянусь богом, вы стали нашими врагами! Но придет день, когда всех этих доброжелателей и болтливых теоретиков, утверждающих, что детям дисциплина не нужна, отодвинут в сторону, а вас как следует высекут, и поделом. А может, бог пошлет нам еще один потоп, ибо он знает, что мы должны начать все заново.

– И этот потоп будет называться водородной бомбой, - вставил Питер.

Эмили с силой поставила чашку на стол.

– Я не уверена, что мне полегчает, если я выговорюсь, но в одном можете не сомневаться, мальчики, - мне вас не жаль. Умрете ли вы здесь, на этой горе, или, если вам сейчас повезет, позже, в газовой камере, где бы я ни была, вы услышите мою благословенную молитву.

Дьюк захлопал в ладоши.

– Жаль, что вы не сможете выступить на сцене, мамаша. Ваш монолог украсил бы любой водевиль.