Убить и умереть

Он пробежал через двор, перемахнул через ограду небольшого сквера, нырнул в дыру в заборе, которую сам накануне и проделал, и через минуту уже спокойным шагом вышел в Фанельный переулок, где стояла его «девятка». Сев за руль, он закурил, подождал еще пару минут, давая никитинским людям шанс его разыскать и сесть ему на хвост и, так их и не дождавшись, включил мотор.

«Это становится скучным, в конце концов, – подумал Иван. – Что я маньяк какой-нибудь, что ли, – убивать всех этих людей? Нет, Никитин, теперь я буду разговаривать только с тобой!»

Иван тронул машину, выехал на Андроньевскую, потом на Таганскую и поехал к театру. Он знал, что это нелогично с точки зрения его преследователей, именно потому так и поступал.

В районе Товарищеского переулка дорогу ему преградили гаишники.

– Проезд закрыт! – лениво сообщил Ивану толстяк-автоинспектор. – Поворачивай обратно...

– А в чем дело? – возмутился Иван.

– Вали отсюда! – поменял тон гаишник. – Тебе не все равно? Говорят – поворачивай!

Иван не стал спорить, тем более, что он-то хорошо знал, почему закрыт проезд. Гораздо лучше гаишника, которому задавал этот вопрос.

Развернувшись. он по Абельмановской и Крутицкому валу спустился к Москве-реке, переехал на замоскворецкую сторону и не спеша покатил к станции Москва-Товарная, где у него была тихая квартирка в трехэтажном доме старой постройки. Там можно было отдохнуть, расслабиться и подумать, как быть с генералом Никитиным.

А сам Никитин в это время сидел в кабине осветителя, где он провел весь концерт до «выступления» Ивана и мрачно смотрел на пустую сцену. Герасимов нарезал круги по кварталам вокруг театра в поисках Ивана и боялся попадаться генералу на глаза.

Никитин тяжело поднялся, наконец, и пошел к выходу. В фойе, засыпанном осколками стекла, он увидел бегущего ему навстречу Герасимова.

– Ну? – спросил Никитин.

– Ушел! – ответил тот, понимая, что спрашивает Никитин про Ивана.

– Мы оцепили весь район через три минуты после того, как он выскочил из театра, – зачастил Герасимов в свое оправдание, но Никитин резко перебил его:

– Знаете, Герасимов, чем отличается профессионал от таких как вы? – сказал ему Никитин. – Профессионалу всегда требуется на одну минуту меньше, чтобы уйти, чем вам, чтобы его взять.

– Но товарищ генерал... – залепетал Герасимов.

– Пошел вон! – процедил Никитин сквозь зубы. – Сопляк!

Он отвернулся от Герасимова и не говоря больше ничего вышел из театра. Генка видел, как генерал направился к своей машине.

«Напрасно ты так со мной, Никитин! – билась в голове Герасимова злая мысль. – Очень даже напрасно...»

Глава восьмая

После неудачного спектакля в театре на Таганке Герасимов попал в опалу.

Никитин не замечал его, общаясь все больше с другим своим заместителем, командиром «Белой стрелы» Сергеем Коробовым.

Генке же пришлось разбираться с дирекцией театра и заместителем министра культуры, с которыми он вместе подсчитывал нанесенный театру ущерб. Расплатиться он должен был сам, поскольку Никитин передал ему через секретаршу, что все, что театр выставит в счет ФСБ, должен оплатить Герасимов из своего кармана. Своих денег у Генки было немного, а из тех сумм, которые стекались в ФСБ подпольными путями, он получал всегда немного, Никитин говорил, что все почти уходит наверх и многозначительно показывал пальцем на потолок, а у Генки не было возможности проверить, соответствуют ли слова генерала действительности.

Сумма, которую насчитали ему в театре была не столь уж и большая, как можно было подумать – в основном за стекла в фойе, остальное – по мелочам. Но для Генки и это были деньги.

Никитин последнее время сильно прижимал его с деньгами не давая «жировать», как он выражался. «На сытый желудок работа на ум не идет» – говорил генерал. Он и сам, кстати, жил так, что нельзя было утверждать, что он врет о том, что от подпольных денег ему самому перепадает очень мало. Разве что – складывал их дома в чулок. Хотя, опять же – откуда у Никитина дома возьмется чулок, если у него и жены-то никогда не было...

Но как бы там ни было, Герасимов нашел-таки способ выкрутиться.

Позвонив своему другу-сокурснику по академии права, который работал не последним человеком в налоговой полиции, он объяснил ему ситуацию и попросил помощи. Друг ответил, что такой суммой не располагает, хотя врал, наверняка, но это дело, конечно, его личное.

Зато друг предложил другой выход. Он пригласил Герасимова с собой в рейд по фирмам, на которые уже была получена информация от оперативного отдела полиции. Герасимов поездил с ним по Москве часа три-четыре и к концу рабочего дня на руках у него было даже больше, чем нужно... Он даже слегка позавидовал своему сокурснику, нашедшему в Москве такое хлебное место.

С театром он расплатился. Но на Никитина обиделся смертельно. И даже не столько за то, что тот наказал его материально, сколько за тесное общение с Коробовым, которого совершенно справедливо считал гораздо тупее себя и вообще к которому испытывал постоянное раздражение, а последние дни – даже откровенную ненависть.

Генерал не хотел его замечать и тем самым формировал у Генки Герасимова все более стойкое убеждение, что настала пора действовать более активно, иначе так не долго и совсем из управления вылететь. Прощайте тогда мечты о большой и громкой карьере!

Никитин же вовсе не собирался совсем избавляться от своего заместителя-аналитика. он даже и не винил его в провале последней операции. Никитин сам разрешил ее проведение, сам завизировал план, представленный Герасимовым и даже сам наблюдал за ее проведением... Сам и виноват! А Генка... Ну. что ж? Сыроват, конечно! Надо бы еще его понатаскать. Но это не уйдет.

Пусть пока понервничает! Никитин наказывал Герасимова исключительно в педагогических целях...

А сам постоянно обдумывал ситуацию, сложившуюся с Иваном Марьевым. Конечно, того нужно было обезвредить, и чем быстрее, тем лучше. Иван слишком много уже натворил в Москве и больше ему позволять свободно по ней гулять – нельзя. Это было ясно, неясным оставалось – как это сделать реально, не впадая в оторванное от жизни прожектерство, чем часто страдал Герасимов.

Генерал понимал, что больше всего сейчас Ивана Марьева интересует он, никитин. Он помнил разговор с Иваном в машине, когда они поклялись, что убьют друг друга, как только Крестный будет убит. Крестного Иван убрал уже давно. Иван не такой человек, чтобы забывать свои клятвы. Да и сам Никитин зря слов на ветер не бросал. Его останавливала лишь надежда на то, что Ивана удастся уговорить перейти на службу в ФСБ. Никитин просто мечтал о таком преемнике и серьезно вынашивал эту мысль, хотя однажды от подобного предложения Иван уже отказался.