Убить сову

— Все вы слышали мои слова в церкви. Ральфа поразила болезнь, потому что он виновен в грехе похоти. Он сознался. Но Бог не карает невиновных. Джоан и дети не сделали никакого зла.

— Она так же виновна, как и муж! — выкрикнул кто-то из толпы. — Она скрывала болезнь, прятала его в доме, врала, что это лихорадка. Она позволяла своим детям играть с нашими и не сказала ни слова.

— Верно, — поддержал другой. — Если бы Летиция не влезла к ним в дом, пока Джоан не было, мы ничего не узнали бы. Если хочешь знать, отче, ей повезло, что она получит только немного стука и шума.

— Но я говорил, — продолжил я, — что вам незачем опасаться Джоан или её детей. Я сам осмотрел их, на них нет ни следа болезни. Вам не нужно их сжигать.

Алан протолкнулся вперёд.

— Это всё годится для тебя, отче, у тебя нет детей, тебе не о ком беспокоиться. А моя жена говорит, ей не будет покоя, пока каждое бревно и каждый камень этого дома не превратятся в пепел.

— А д'Акастеру это известно? — возмутился я. — Это всё же собственность Поместья.

— Думаешь, мы такие идиоты — делать это без его согласия?

Кто-то позади толпы громко завопил:

— А те женщины провели Ральфа назад, через всю деревню, и это после того, как ты сказал, что ему даже ступать сюда запрещено. И ты собираешься это терпеть?

Юный Уильям настойчиво дёргал край моего облачения.

— Мой отец сказал, Мастера Совы быстро избавились бы от этих женщин, едва взглянув на них, так, отче?

В толпе раздалось бормотание в знак согласия, люди закивали.

Я стиснул зубы. В этой деревне сплетни разносятся быстрее воды при паводке. Я понимал, что думают люди: если священник не может заставить слушаться даже женщин, почему мы должны ему подчиняться?

— Они не подчиняются нашей церкви потому, что дом женщин стоит за деревней. Эти женщины взяли к себе Ральфа из христианского милосердия. Это доброе дело, только очень неразумное. И я не сомневаюсь, они ещё пожалеют о своём поступке.

— Значит, говоришь, ты ничего сделать не можешь, — сказал Алан. — Мой парень прав — если ты не можешь, то Мастера Совы — вполне могут.

Тут все разом заговорили, и мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать их.

— Если Ральф войдёт в деревню, я с ним разберусь. Но пока он остаётся в доме женщин, он вне деревни, и вам нечего бояться за своих детей. И если вы и вправду заботитесь о ваших семьях, то не станете обращаться к Мастерам Совы. Сила их — нечестива и опасна, и чем скорее порядочные люди вроде вас поймут, что в деревне им не место, тем лучше. Нет ничего сильнее Бога и церкви. Если поверите в это — вам больше не понадобятся Мастера Совы.

Алан упрямо покачал головой.

— А, ладно, отче, ты чужак и ничего не понимаешь.

— Я понимаю, что тот, кто не вверяет себя воле Христа и церкви, попадает в лапы дьявола. Мастера Совы пошли против божьих законов, — я строго взглянул вниз, на сына Алана. — А ты, Уильям, знаешь, что случается с теми, кто водится с дьяволом?

Мужчины смотрели на меня с вызовом и рассерженно переговаривались. Я чувствовал, как в них растёт ярость. Бороться было бесполезно. Если д'Акастер дал разрешение сжечь дом или даже приказал Мастерам Совы это сделать — что вполне возможно, если он решил, что Ральф виновен в распутстве — тогда я не в состоянии это предотвратить. Самое большее, я могу убедиться, что Джоан и детей нет в доме, прежде чем его охватит огонь.

— А теперь расходитесь. Я поговорю с Джоан, постараюсь убедить её уйти и без этого грохота. И если услышу, что кто-то наложил лапы на этот дом, прежде чем семья Ральфа его покинет — этот кто-то будет отвечать перед Богом.

Жители деревни глядели друг на друга. От толпы стали отделяться маленькие группы по два-три человека, и постепенно все разбрелись по тёмным улицам, большинство — в сторону таверны «Старый Дуб».

Я обошёл вокруг дома Джоан и убедился, что никто не скрывается в тени. Даже в темноте видно было, что сад уничтожен, всё сломано или втоптано в грязь. Я постучал в дверь и стоял, дрожа от холода, прислушиваясь к звукам внутри дома. Дул холодный ветер, а я так торопился, услышав грохот, что не набросил плащ.

— Джоан, это отец Ульфрид, открой дверь. Не бойся, все ушли.

Последовало долгое молчание, потом послышался скрежет, как будто от двери оттаскивают что-то тяжёлое. Наконец, дверь чуть приоткрылась.

— Я один. Впусти меня, Джоан.

Дверь открыли ровно настолько, чтобы я мог протиснуться внутрь, тут же захлопнули и заперли на засов. Передо мной предстала Джоан, укутанная в дорожную одежду. За юбку цеплялись два маленьких сына и дочь Марион, испуганные, с заплаканными лицами. Джоан пыталась поднять на плечи тяжёлый узел.

— Неужели ты собралась на ночь глядя в дорогу, Джоан?

— Нас предупредили, отче, — лучше уйти этой ночью, а не то... будет хуже.

Как и Ральф, она старалась не смотреть мне в глаза.

— Согласен, оставаться здесь на ночь небезопасно. Идём ко мне, немного поедите и отдохнёте. Дети, должно быть, умирают от голода.

Она решительно покачала головой.

— Большое спасибо, отче, только мы уйдём этой ночью. У меня есть кузина в Норвиче, может, она нас примет. Это далеко, и там не слышали про... — она умолкла, не сумев произнести это слово.

— Но это в многих милях отсюда. Нельзя женщине путешествовать в темноте и одной. Кругом полно всяких бандитов и сумасшедших. Бог знает, что они могут сделать с одинокой женщиной. А что насчёт твоего брата в деревне, может, он вас примет?

— Чтобы и его семью вместе с нами сожгли? Он и близко к нам не подходил с тех пор, как все узнали, и я не виню его за это. Ему нужно думать о собственных детях.

— Тогда ты должна пойти со мной. Никто не посмеет обидеть тебя в моём доме. Обещаю, я помогу тебе добраться до Норвича. Я...

— Так же, как помог моему мужу, отче? Так, как ты защитил Ральфа?

Услышав ярость в материнском голосе, дети испуганно сжались, они цеплялись за её ноги и прятали лица в её юбках. Малышка Марион расплакалась.

— Ральф был твоим другом, отче. Он всегда защищал тебя, что бы ни говорили о тебе, он в это не верил. А ты... ты протащил его через всю деревню, как зверя. Ты связал его. Заставил его стоять в могиле, пока засыпал землёй. И ты объявил его мёртвым, отче. Живого человека, моего мужа... ты сказал, что он мёртв, перед его друзьями, перед соседями, семьёй... перед его собственными детьми. Ты сказал им, что отец умер.

В первый раз за этот вечер она взглянула прямо на меня, в глазах блеснули слёзы ненависти, и она гневно смахнула их рукой. Если бы она ударила меня кулаком в живот, мне не было бы больнее. У неё нет права ненавидеть меня после всего, что я сделал, пытаясь защитить её и Ральфа.

Ещё в тот день, когда пролил на руку Ральфа горячий воск, я понял, что у него страшная болезнь. Я пытался сохранить тайну, но как только об этом пронюхала мерзкая сплетница Летиция, скрываться стало невозможно. Не успел я прочесть «Отче наш», как новость разнеслась по деревне. Если бы я не объявил при всех Ральфа умершим, как наказывает церковь, д'Акастеры донесли бы на меня епископу. Филипп только этого и ждет. А епископ Салмон поступил бы просто — если я так или иначе не исполню свой долг, на этот раз меня ждёт более суровое наказание, гораздо более суровое.