Убить ворона

Они вместе с Турецким не выдержали и засмеялись.

– Ну что, Валентин Дмитриевич, пора наведаться к Бурчуладзе? – весело сказал Турецкий.

Он был рад тому, что не пришлось давать лишних объяснений в связи с его ночными посещениями Савельевой.

Александр достал керамическую фигурку женщины, которую купил в самолете. Сабашов настороженно взглянул на нее.

– Это что, тоже вещественное доказательство? – спросил Валентин Дмитриевич.

– В какой-то степени да, – строго сказал Турецкий. – И оно может уличить нас в употреблении спиртных напитков на рабочем месте.

Турецкий снял с головы «женщины» шляпку, под которой оказалось горлышко бутылки, запечатанное пробкой.

– Давайте, Валентин Дмитриевич, перед дорожкой по пятьдесят граммов?

Он налил водку в стаканы.

– Возможно, вам удастся отыскать у него и Савельева. – Турецкий поднял стакан. – Успехов вам!

Они чокнулись и выпили.

– Вы знаете, это у меня первое такое крупное дело, – растроганно сказал Сабашов.

– Дай бог, не последнее! – снова налил в стаканы Турецкий.

– А давайте в следующий выходной на рыбалку поедем! – с воодушевлением предложил Сабашов. – Я, вы и Юрка. Это внук мой. Он будет счастлив.

– С удовольствием, – откликнулся на предложение Турецкий.

– Настоящая зимняя рыбалка. Хотя уже весна, но в наших краях лед в реке кое-где еще до мая продержится, – увлеченно объяснял Сабашов.

Турецкий никогда еще не видел его таким радостным и вдохновенным.

«Настоящий рыбак», – подумал Александр.

– Даже воскресенья ждать не будем, – сказал Турецкий. – Вернетесь с Бурчуладзе, возьмем отгул и сразу на рыбалку.

– Да, конечно. Я вам покажу, какая у нас рыба ловится, какая у нас красота кругом.

Через полчаса Сабашов уехал.

Глава 40. «БРОСАЙ ЭТО ДЕЛО»

Меркулов бегло осмотрел кабинет Болотова. Взял медаль с профилем вождя, которая придавливала к столу бумаги, и с глубокомысленной серьезностью взвесил ее в руке. Болотову было стыдно за убогий интерьер, за улыбающиеся под стеклом фотографии, за Ленина тоже было неловко.

– Под тяжким гнетом у вас дела, – сказал Меркулов, возвращая медаль на прежнее место.

Болотов вздохнул, не зная, что бы сказать. Меркулов по-хозяйски сел на место следователя, Болотов примостился на стуле подле него. Ввели подследственного. Чирков недоуменно посмотрел на Меркулова, перевел взгляд на Болотова и снова вернулся к человеку, сидящему за столом.

– Вы желали дать показания в прокуратуре, – пояснил Меркулов с непроницаемой серьезностью, – наша встреча сорвалась по независящим от меня причинам, но тем не менее я готов удовлетворить ваше желание. Я заместитель Генерального прокурора Меркулов.

Чирков сел против Меркулова, щурясь от яркого света.

– Павел Викторович любезно ознакомил меня с обстоятельствами вашего дела. Мне показались небезынтересными ваши рассказы не только в художественном отношении, как Павлу Викторовичу…

Меркулов слегка склонил голову в сторону Болотова.

– …но и в интересующем нас аспекте. Последнее из рассказанных вами дел меня особенно заинтересовало.

– А что в нем интересного? – сипло осведомился Чирков.

– Да в общем-то оно ничем не выделяется среди прочих. Я понимаю, что вы можете нанизывать один рассказ на другой, покуда найдутся заинтересованные слушатели. Если бы вопрос стоял только о художественной…

Меркулов опять поклонился Болотову.

– …стороне, вполне можно было бы обойтись крысой. Все это были заурядные убийства разной степени кровавости, которыми полна история криминалистики. Как я вам сказал, меня интересует не эстетическая сторона вопроса. Мой первый вопрос связан с мотивами последнего убийства. Вы изволили выразиться о них весьма туманно. За что вы убили этих людей?

– За что, – туповато отвечал Чирок, – ясно все. Молчать не могли – вот и умерли.

– А почему они должны были молчать? И почему вы, такой словоохотливый, не желаете назвать нам обстоятельства этого убийства? Насколько я понимаю, вам терять нечего, привязанностей в этом мире у вас нет. Что заставляет вас терять ваше красноречие?

– Я друзей не закладываю, – угрюмо буркнул бандит.

– Друзей или друга?

Взгляды Меркулова и Чиркова встретились. Казалось, лютая злоба вспыхнула на мгновение в глазах Чирка, но тотчас угасла, вытесненная прежней вялой тупостью.

– Какого друга? Не было никакого друга.

– Вот это тоже заставило меня заинтересоваться, – подхватил Меркулов. – Во всех ваших рассказах, начиная с крысы, вы изволили упоминать некоего друга, весьма вами ценимого. И только в последнем вашем повествовании он остался в тени. Не могли бы вы подробнее осветить эту личность? Что это за друг, что с ним стало?

– Да какая разница, вам-то что?

– Разница есть. Вы изволили называть крысу вашим первым преступлением. Павел Викторович воспринял ваш рассказ как величайшую над собой иронию, я же в простоте душевной отнесся к нему серьезно. Да, я действительно считаю, что ваш преступный путь начался с этой губительной для детской души истории. Исследуя это дело, мне бы хотелось знать, кто выступал сообщником преступления.

– Да какого преступления? Пацанами крысу пожгли…

– Самого настоящего преступления, как вы и изволили его справедливо квалифицировать. Я руководствуюсь вашими же словами, зафиксированными в протоколе, вами подписанном. Вы изволите называть крысу преступлением, из чего явствует, что друг ваш был сообщником преступления, даже организатором, если не ошибаюсь. Ведь он был вас старше?

– Ну, старше, – неуверенно отвечал Чирков.

– Я, должно быть, верно предполагаю, что он состоял воспитанником того же детского дома в Яхроме, что и вы?

– Да какая разница, – стал раздражаться Чирков. – Пацаны мы были, что вам крыса эта далась? Я это все рассказал, чтобы ему рыло утереть, – Чирков сделал нетерпеливый жест в сторону Болотова.

– Вы извольте ваши физиогномические наблюдения до поры оставить, – притормозил Меркулов готовый прорваться поток брани со стороны подследственного. – Осмелюсь предположить, что в анналах детского дома сохраняются некоторые сведения, которые прояснят нам личность вашего загадочного друга.

Чирков раздвинул рот в недоброй улыбке:

– Это вам «мамка» Надя рассказала бы, да только она уж четвертый год за меня в небесах Бога молит, от вас, легавых, меня отмазывает.

Меркулов замолчал, что-то обдумывая, потом кивнул:

– Да, вы правы. За давностью лет, пожалуй, мы этот факт не уточним. Что же… а вот вы давеча говорили, что свидетелей убирали, друзей спасая. Мысль о «друзьях» я отметаю, как ни с чем не сообразную, и позволю себе пофантазировать опять про друга – вы мне простите такую игру воображения?