Убить Зверстра

— И вся она была из жаб? — с ужасом спросила я.

— Не знаю, проверка покажет, — пообещал он.

— Я понимаю, что это ложь, — сказала Валентина, когда он ушел. — Ее запустили к нам из общества охраны морей, чтобы увеличить рождаемость благородных рыб. Но решиться на покупку красной икры больше не могу. Причем давно. Еще до этих слухов. Из-за безденежья.

— Так зачем ты тогда расстраиваешься? — намекая этим вопросом на неразумность своей коллеги, успокоила ее я.

— На всякий случай. Обидно, что теперь верить никому нельзя.

— Я предлагаю в виде эксперимента не верить Насте. Ты же знаешь, какая у нее космическая фантазия.

— А вдруг это правда?

Мы, кстати, и в это утро обсуждали проблему с красной икрой, когда мимо нас прошелестела Дарья Петровна и скрылась из глаз.

— Что случилось, я вас спрашиваю? — повторила Настя, не получив ответа на первый вопрос.

Она не могла смириться с тем, что мы знаем что-то ей неизвестное.

— Может, ее вчера угостили красной икрой? — лукаво посмотрев на Настю, высказала я предположение.

— Дура! — фыркнула Настя.

— Конечно, дура, кто спорит, — согласилась я. — Тем более что ты ее предупреждала.

— Ты о ком?

— О Дарье Петровне. А ты о ком? — я вовремя поймала летящий в меня веник.

— Прекратите, — осадила нас Валентина. — Надо узнать, в чем дело. Ира, к тебе она благоволит больше других, иди на разведку.

— А наши незыблемые традиции? — спросила я, передавая Насте оружие возмездия, являющееся заодно и ее рабочим инструментом.

— В них время от времени надо вносить коррективы. С учетом ее болезни, — весомо добавила Валентина.

— Да, если приравнять это к вселенскому катаклизму.

— Настя, задай ей еще раз, — фаснула она.

Но до откровенной расправы со мной дело не дошло. В события вмешался рок в лице Ясеневой, потому что именно она задавала темп его ходу, не то, что мы — мелкота пузатая.

— Ира! — позвала она меня, приоткрыв дверь кабинета. — Иди, побудь со мной.

Мы с тревогой переглянулись, и я заторопилась из зала. Летела через коридор, заставленный пачками книг, сбивая на ходу все, что попадалось под ноги, потому что из нас троих одна я знала о вчерашнем происшествии и неизвестно почему винила в нем себя.

— Мне нехорошо, — сказала Ясенева, когда я на всех парах залетела в кабинет.

Я это и сама увидела. Ее лицо посерело, во впадинах и складках залегла чернота, под глазами появились отеки, край которых опускался ниже скул и окаймлял их, проходя по верхней половине щек. На нее было жалко смотреть.

— Что случилось? — процитировала я Настю. — Может, давление подпрыгнуло?

— Скорее всего, да.

Дарья Петровна щурила глаза, говорила короткими фразами, и было видно, что даже они даются ей с трудом.

— Надо вызвать «скорую», — я схватила трубку.

— Не сейчас. Потом. Сначала я хочу переговорить с Москвой.

— Опять? — возмутилась я. — Вы что, снова сидели у окна?

— Набери мне номер, — вместо ответа четко и требовательно попросила она.

— Прекратите, вам в больницу надо.

— Мне снился плохой сон…

— Это ассоциативное, — намекнула я на вчерашние треволнения, которые вполне могли проскользнуть и в сон.

— Нет, где-то витает реальная беда. Вдруг что-то с ним. Надо позвонить.

— Вы больны, он это поймет по голосу. Зачем волновать человека? Ему надо быть в форме, чтобы много работать, — пыталась я урезонить ее мнимой с моей стороны заботой о том, кого подразумевала Ясенева. Будьте покойны, он свое нигде не упустит и себя из любого дерьма вытащит, обливаясь при этом лучами славы. Что уж говорить о здоровье?

— Я буду краткой. Не поймет. Ему не до меня.

— Дурак он, что ли? — возмутилась я.

Как же! — подумала я. — В свои пятьдесят лет где он еще возьмет такую преданность.

Но ей этого не сказала, молча набрала номер.

— Слушаю? — прозвучал в трубке баритон, воспетый в ясеневских поэмах.

Я передала трубку шефине.

— Это я, — сказала она. — Здравствуй, дружок.

Можете мне не рассказывать, я и так знаю, что он ответил. Сколько раз мне приходилось быть невольной свидетельницей этих душераздирающих свиданий по телефону! Что они вкладывали в свои словесные формулы? Что прочитывали в интонациях друг друга? Чем наполнялись при этом их сердца? Что выплескивали из себя? Знали только они двое.

— Ой! — наверняка, воскликнул он, застигнутый неожиданностью. — Ну, как ты там? Господи, как я рад тебя слышать!

— По-прежнему. Как у тебя дела?

— Работаю, — он всегда так отвечал на этот вопрос. Другие, видите ли, гуляют.

— Это понятно. Тебе в марте сдавать «Триаду», ты успеваешь?

— Да, и уже нарабатываю материал на новую вещь. Как ты? — допытывался он. — Меня тревожит твой голос.

— Вне серий? — она пропустила мимо ушей его вопрос.

— Нет, это будет третья книга из цикла «Бывалые парни».

— Молодец. Да, там есть о чем пописать. Как здоровье?

— Немного сердце беспокоит, но это пустяки. Что с тобой? Главное, я рад тебя слышать.

— Я знаю. Береги себя.

Весь разговор. Можно чокнуться возле них. Как дети. Нет, но какой накал!

— Вызывай «скорую», — поступило разрешение от Ясеневой позаботиться о ней.

Не думайте, что Ясеневу баловали вниманием городские власти, так уважали ее, как она того стоила, заботились о ней. Ничего подобного — она им была не в масть. Наши власти — не тех кровей, не к ночи будь сказано. О ней, конечно, слышали, при встречах узнавали, но лишь куксились от невозможности укусить ее, не более того.

Поэтому «скорая» не везла Дарью Петровну в элитные больницы, расположенные в затемненно-тихих центральных кварталах города, где чинно обитали застарелые недуги и лихорадочно собирала незапланированный урожай старуха в белом.

Нет, Ясенева просила везти себя в больницу, где командовала парадом ее старинная знакомая. Больница располагалась на берегу живописной реки. Проложенные там дорожки терренкуров, подстриженные кустарники, тенистые заросли жасмина и барбариса, цветники — с окончанием благословенных времен пришли в запустение. Больнице еле-еле удавалось выжить, но там все еще по-настоящему лечили людей.