Убитая в овечьей шерсти

— Она и была доброй, — подчеркнула Урсула. — Она бесконечно заботилась о нем.

— Эта забота, — возразил Фабиан, — была какая-то вымученная и покровительственная.

— Я так не думаю. И он не думал.

— Он так не думал, Терри? — спросил Фабиан.

— Он был крайне лоялен. Он говорил только: «С ее стороны это так мило, так заботливо». Но, безусловно, быть объектом такой заботы не слишком приятно. И потом… — Теренция запнулась.

— А что потом, Терри? — поинтересовался Фабиан.

— Ничего. Это все.

— Но это не совсем все, не так ли? Что-то ведь произошло? Что его тревожило в последние две недели до ее смерти? Он был чем-то обеспокоен. Чем именно?

— Он плохо себя чувствовал. Миссис Рубрик была заметно расстроена. Теперь я понимаю, что неприятности с Клиффом и Маркинсом вывели ее из себя. Она ему не рассказала, в этом я уверена, но обронила несколько туманных намеков на неблагодарность и разочарования. Она всегда так делала. Она говорила, что одинока, что другой женщине в ее положении есть к кому обратиться, а у нее никого нет. Он сидел у окна, заслонив глаза ладонью, молча внимая тому, что она говорила. Я готова была ее убить.

Последняя реплика вызвала возмущенное шиканье.

— Банальное преувеличение, — прокомментировал Фабиан. — Я часто сам так говорил о Флосси: «Я готов ее убить». Очевидно, она довольно метко щелкала по носу дядю Артура? Как щелкают орехи, не так ли?

— Да, — откликнулась Теренция, — именно так.

— Забавно, — неожиданно сказал Фабиан. — Мне казалось, что она как бы кокетничала с дядей Артуром на протяжении последней недели. Вела себя как-то игриво, что, на мой вкус, не слишком вдохновляло. И вообще, было не в ее духе. Вы, наверное, все это заметили. Чего она добивалась?

— Честное слово, дорогой Фабиан, — произнесла Урсула, — тебе нелегко угодить. Ты упрекаешь тетю Флосси за недостаток внимания к дяде Артуру и тут же утверждаешь, что она была с ним слишком любезна. Что же она должна была делать, бедняжка, чтобы ублажить тебя и Терри?

— Сколько ей было лет? — выпалил Дуглас. — Сорок семь, кажется? И она, по-моему, очень хорошо выглядела для своего возраста. Я хочу сказать, что… я думаю…

— Проехали, Дуглас, — добродушно сказал Фабиан. — Мы поняли, что ты имеешь в виду. Но не похоже, чтобы эмоциональный подъем у Флосси был вызван какими-то видимыми или даже невидимыми причинами; просто посягнули на ее собственность. И она вела себя словно самка, да простится мне такое выражение, защищающая брачное ложе.

— Это уже чересчур, — промолвила Урсула. — Ты ужасен, Фабиан.

— Хорошо, дорогая, не буду. Но ты не можешь отрицать, что она изменилась в последнюю неделю. Кислая, как лимон, со всеми нами и такая любезная с дядей Артуром. К тому же она следила за ним. Честное слово, она смотрела на него как на добычу, к которой уже прицелилась, и вдруг появился кто-то еще и увидел, что этот объект — ну, ценен и по-своему достоин. Что-то в этом роде, да, Терри?

— Не знаю. Я думаю, что она вела себя жестоко, попрекая его нездоровьем. К этому все сводилось, на мой взгляд, и этого я не могла не заметить.

— Но разве ты не согласна, — упорствовал Фабиан, — что в ней появилось определенное, как бы это сказать, ну черт побери, она давала авансы. Она стала, как кошка. Она стала домашней и ручной. Не так ли?

— Я не заметила, — холодно ответила Теренция.

— Заметила, Терри. Не могла не заметить. Послушай, Терри, — сказал Фабиан очень серьезно, — не думай, что я твой враг. Мне жаль тебя, и я понимаю, что неправильно судил о тебе. Я думал, что твой флирт с дядей Артуром просто так, от скуки. Я думал, ты строила из себя роковую женщину, чтобы заиметь свою сферу влияния. Я знаю, это нестерпимо слушать, но он был несравненно старше тебя и совершенно не годился тебе. Конечно, он был явно неравнодушен к тебе, а ты вполне благоволила к нему. Я знаю, что тебе все равно, что думают о тебе, но я прошу прощения. Ладно. Когда я предложил пригласить сюда мистера Аллейна, мы все согласились, что, чем терзаться постоянно страхами и догадками, мы лучше рискнем, каждый из нас, стать объектом подозрения. Мы согласились, что ни один из нас не подозревает остальных троих, и, невзирая на жуткие воспоминания о местной детективной службе, мы считаем, что правда, вся правда, пусть самая неприятная, никому из нас не повредит. Правы ли мы в этом, мистер Аллейн?

Аллейн заерзал в кресле и сложил свои ладони.

— Рискуя быть банальным, должен напомнить, что даже в случае, когда известны все факты, весьма возможна ошибка правосудия. В действительности полиции крайне редко удается докопаться до истины в делах об убийствах. Иногда они узнают достаточно, чтобы закончить дело и произвести арест. Чаще всего они располагают обилием существенных и малосущественных фактов, а также безумным количеством домыслов. Если вы по-прежнему придерживаетесь вашего оригинального плана, я думаю, вы добьетесь замечательного, совершенно небывалого эффекта.

Такой пассаж польстил им и вдохновил их, так как они были достаточно молоды.

— Ну вот! — торжествующе сказал Фабиан.

— Но, — продолжал Аллейн, — я не совсем убежден в успехе. Сколько занимает у психоаналитика проведение курса лечения? Месяцы, не так ли? Его цель, насколько я понимаю, добраться до потаенного, сделать его явным, добыть, так сказать, клиническую правду. И вы, Лосс, пытаетесь идти этим путем. Если так, я уверен, что вам это не удастся, и как полицейский я бы не пожелал вам успеха. Как полицейскому, мне ни к чему вся клиническая правда. Если, обсуждая характер миссис Рубрик и ее мужа, мы сможем хоть в какой-то степени напасть на след неизвестного убийцы, ударившего ее сзади, удушившего ее, обернувшего ее тело в шерсть и скрывшего его с помощью пресса, тогда, с официальной точки зрения, наши усилия имеют ценность.

— Мы понимаем, — сказал Фабиан.

— Понимаете? Вы говорили вначале, что ни у кого из вас не было мотива для убийства. Вы по-прежнему так считаете? Давайте посмотрим. Капитан Грейс был наследником миссис Рубрик. Это обстоятельство, совершенно очевидно, не вызывает сомнений ни у вас, ни у полиции. Вы, Лосс, выдвинули теорию, согласно которой вы сами напали на миссис Рубрик в припадке беспамятства и убили ее. Более того, когда вы углубились в эту тему, появился и мотив: сопротивление миссис Рубрик вашей помолвке с мисс Харм. В процессе саморазоблачения мисс Линн тоже обнаруживается мотив. Самым мужественным образом она заявила нам, что испытывала глубокую привязанность к мужу убитой, и вы, Лосс, утверждаете, что, очевидно, не без взаимности. Второй довольно банальный мотив явствует из вашего и ее утверждения. Вы отважно сказали, что всем вам нечего бояться ваших откровений. Вы уверены, что вправе утверждать подобное? Вы превратили эту комнату в некое подобие исповедальни, но я облечен правами отнюдь не исповедника. Все, что вы говорите, я рассматриваю с практической точки зрения и могу впоследствии использовать в рапорте, который отправлю в полицию. Я бы пренебрег своим долгом, если бы не напомнил вам об этих обстоятельствах. — Аллейн сделал паузу. — Все это звучит помпезно, но это так. Мы с вами отвергли традиционную процедуру. Мне кажется, вряд ли еще когда-нибудь группа подозреваемых решалась на то, что мисс Харм удачно назвала словесным стриптизом перед офицером, ведущим расследование. — Он взглянул на Теренцию. — А теперь, мисс Линн, если вы не желаете продолжать…

— Не потому, что я боюсь, — ответила она. — Я не совершала этого, и никому не удастся доказать противоположное. Я, видимо, должна испытывать страх, но я его не испытываю. Я нисколько не опасаюсь за себя.

— Очень хорошо. Лосс предположил, что отношение миссис Рубрик к мужу в последнюю неделю изменилось. Он предположил, что вы можете объяснить это. Не так ли?

Она не ответила. Медленно и, казалось, неохотно она подняла взгляд на портрет миссис Рубрик.

— Терри! — сказала Урсула. — Она знала? Она обнаружила это?

Фабиан вскрикнул, и Теренция повернулась не к Урсуле, а к нему.

— Ты идиот, Фабиан, — произнесла она, — ты неповторимый идиот.

Огонь горел низко, ив комнате стало душно от табачного дыма.

— Я сдаюсь, — громко сказал Дуглас. — Я не очень хорошо разгадываю загадки, и будь я проклят, если понимаю, к чему вы клоните. Ради Бога, давайте проветрим здесь.

Он прошел в дальний конец помещения, отдернул занавески и распахнул окно. Ночной воздух хлынул в комнату, — легкий, спокойный, чистый. Аллейн присоединился к Дугласу, стоявшему у окна. «Если бы я заговорил, — подумал он, — мой голос устремился бы к горным вершинам, к вечным снегам».