Убийца ищет убийцу
Шрифт:
«Нельзя же так откровенно, Гена! — думал в этот момент Никитин. — Ну, хочешь ты сделать карьеру, хочешь. ну и хоти. Я тоже когда-то хотел. И сделал. Но зачем же вслух об этом говорить. Я это и без того знаю… Я, ведь, и держу-то тебя возле себя только потому, что никаких реальных шагов для осуществления своего желания не делаешь. Наверное, понимаешь, что первый же шаг будет и последним для твоей карьеры. Я тебя в такую дыру зашлю, откуда ты до пенсии не выберешься…»
Герасимов сильно покраснел, но не сбился, продолжал свой доклад.
— … это означает, что нам вообще не нужно готовить какие-либо планы поимки Ивана. Вернее, не надо строить ему ловушки. Потому, что он все равно будет отрабатывать свой сценарий, и ловушки будет
— Выходит, нам вовсе ничего делать не надо? — Никитин прикинулся непонимающим, хотя хорошо разобрался в ситуации и, в принципе, был согласен с Герасимовым — Продолжать сидеть на жопе, как до того сидели? Чего нам ждать-то? Так мы дождемся, что он еще кого-то грохнет, чтобы нас расшевелить…
— Я не говорил, что мы должны занимать пассивную позицию…
— Пассивная позиция это когда мужик сверху, а баба снизу, — перебил его Никитин. — Не люблю умных слов, хотя и знаю их немало. Умные слова хороши, когда начальству в Кремле докладываешь… А мы с тобой дело обсуждаем. Говори проще!..
Герасимов смутился. Он не понял этого демарша генерала в отношении своей лексики. Генерал и сам иной раз выражался так заковыристо, что Генка и понимал-то его не сразу. Хотя и материться любил, словно компенсируя этим свое равнодушие к женщинам…
«Не понял… — недоуменно подумал Герасимов. — В чем дело-то?»
«Куда же тебе на мое место дружок? — размышлял тем временем Никитин. — Ты же разговаривать еще не умеешь. Научился пока только мысли свои излагать. И то — позаковыристей обычно выразиться норовишь. Очень хочется, видно, в своих глазах выглядеть умным, интеллектуалом… А вот, как ты с Коробовым, к примеру, разговаривать будешь, особенно, когда он подставит тебя, как меня в Лужниках?.. Теории ему объяснять начнешь? Мораль читать? Нет, Геночка, рановато тебе на мое место… Впрочем, и я еще на покой не собираюсь. Так что — не торопись…»
— Мы в любом случае должны оказаться сверху, — нашелся, наконец, как ответить смущенный Герасимов. — Иначе Иван нас постреляет, как куропаток. Это он умеет, спорить не буду… Я только хотел сказать, что действовать мы должны активно, это — без всякого сомнения, но действовать внимательно и осторожно.
— Ну, а на десерт у тебя какой-нибудь вывод остался? — спросил Никитин, явно ожидая еще чего-то. С напряжением ожидая.
«Ждешь? — подумал в ответ Герасимов. — ну так получай!..»
— Третий вывод касается лично вас, товарищ генерал, — ответил он вслух. — Считаю, что вы должны принять личное участие в операции.
— Эка невидаль! — воскликнул Никитин. — Мало я, что ли, в них участия принимал? Боишься, что без меня не справится Коробов?
— Дело не в том, справится он или нет… — прояснил Герасимов. — Хотя в данном случае — он наверняка, не справится… И любой другой — не справится. Можете провести операцию — только вы. Ни к кому другому Иван просто не выйдет… К другому у него нет интереса. Ивану нужен только генерал Никитин, хотя зачем он ему нужен, бог свидетель, я не понимаю…
— Ты что это заговорил, как поп? — разозлился вдруг Никитин. — «Бог свидетель…» Не понимает он! Хули тут понимать? Замочить он меня хочет, что тут непонятного!? Иначе — зачем ему меня на улицу вытаскивать? Я же в последнее время только пару раз из управления выбрался… В Лужники и… Да и все! Один раз — недели за три, наверное. А он в это время и воспылал ко мне страстью… И выманить так хочет, чтобы со мной можно было поговорить прежде, чем на тот свет меня отправить. Если бы он просто — убить меня хотел, в Лужниках бы и шлепнул — прекрасная возможность для этого была. Стреляет он мастерски, лучше любого снайпера, Взял бы карабинчик и ебнул бы по мне метров так с трехсот! Никто бы даже не понял — откуда выстрелили… О встрече заранее узнать можно
было свободно. Вынюхал же этот старый хрыч, Крестов, пришел… Не верю я, что он случайно там оказался. точно так же мог и Иван прийти… По мою душу. Но не пришел. Почему? Уже ответил — не просто убить меня хочет, а что-то то ли сказать мне, то ли от меня услышать хочет… Странно все это. Не любил раньше Марьев с теми, кого резал, как баранов, разговаривать. Он быстро всегда действовал — как говорится — «сунул, вынул и пошел»… Я — нож, имею в виду, сунул… Что это на него охота поболтать напала… Чувствую я за всем этим происки Крестова. Это его работа. Он на меня Ивана натравил. Только вот — как!? Иван никогда не мстит с таким упорством тем, кто ему лично причинил какой-то вред, пусть даже ранил серьезно. Значит — что-то с ним случилось, раз Крестов получил возможность им управлять, или я вообще ничего не понимаю…— Боюсь, что узнаете вы об этом только от самого Марьева, — вставил Герасимов.
— А твое дело — думать, а не бояться, — оборвал его генерал. — Тебе-то чего бояться? Тебе под пулю не лезть… Хорошо еще, если под пулю… А то вон он что с толстым с этим сотворил, с украинцем — представишь себя на этом столе — сухо во рту становится и сразу поссать тянет… Извращенец!..
— Вас никто не сможет заменить в этой операции, — настаивал Герасимов. — Если при вашем участии есть шансы и, надо сказать, довольно высокие, что она окончится удачно, то в любом другом случае это — явный провал… Операция просто не состоится…
— Как ты сказал? — разозлился Никитин. — «…Надо сказать, довольно высокие шансы…» Ты хотя бы понимаешь, о чем ты говоришь? Я не про свою смерть. Это каждый в одиночку переживает… Я про то, что если меня Иван убьет — процентов семьдесят за то, что тебя на мое место поставят… а ты же не готов совсем! Рано тебе! Тебя еще надо пару лет мордой по грязи повозить, чтобы ты узнал откуда кровь у человека течет… Теоретик сопливый… Под пулю он меня толкает… Будто я боюсь под нее лезть… Конечно, боюсь! А кто не боится? Только идиоты…
Никитин уже не разговаривал со своим заместителем, он что-то бормотал сам себе, все меньше обращая внимание на продолжавшего стоять столбом Герасимова. Тот понимал, что Никитина нужно оставить одного, но не мог же он выйти без разрешения генерала…
— Я могу… — начал он говорить в затылок Никитину, потому что тот отвернулся и шарил в своем книжном шкафу, вероятно в поисках припрятанной от самого себя бутылки «Корвуазье».
— Можешь! — рявкнул на него генерал, не дав договорить.
«Если я сейчас не напорюсь, как свинья, — думал Никитин, через секунду забыв о существовании пулей выскочившего из кабинета Герасимова, — я не смогу пойти на встречу с Иваном… Это ж почти то же самое, что самому себе пулю в лоб пустить…»
Глава семнадцатая
…Напиться Никитину, конечно удалось. Напиться и почувствовать себя вновь молодым и безрассудным, как в Сальвадоре или в Чили, когда жизнь не была для него такой привычной и расстаться с ней он мог в любой момент. Это, кстати, придавало операциям, в которых он участвовал, особую дерзость и изящество. Он любил «ходить по лезвию» и поражать своих противников, совершая то, что на их взгляд совершить было просто невозможно…
Никитин был готов к встрече с Иваном. Главное теперь было — «не просыхать». Он погрузил в свою машину две коробки своего любимого «Корвуазье», объявил охране, что не нуждается в их помощи, и, рискуя вписаться на каждом перекрестке во впереди идущую машину, приехал к Быковцу на Большую Красноказарменную площадь, куда тот перенес на ближайшие дни свой штаб Восточной зоны.
Коробов побледнел, когда увидел Никитина, вылезающего из машины и едва держащегося на ногах. Он решил, что опять где-то прокололся, и сейчас генерал просто голову с него снимет. Но все, к его удивлению, обошлось для него самым благоприятным образом.