Убийства в «Маленькой Японии»

Меня сразу же стали одолевать сомнения. Оками-сан выглядела слишком хорошенькой и совершенно безвредной, чтобы подобное создание могло жить бок о бок с жестокими убийцами, у которых на совести бойня в «Маленькой Японии».

– Мы всегда рады зарубежным гостям, хотя я не говорю ни на одном иностранном языке, – произнесла она. – Вы понимаете по-японски?

– Немного, – ответил я.

– Какой у вас примечательный акцент, словно вы из Токио.

Нода стал с преувеличенным интересом изучать стены постройки – сплетенные из прутьев и оштукатуренные сверху панели. Хозяйка правильно восприняла это как намек и, еще раз радушно улыбнувшись, проводила нас в номер – просторную комнату с бумажными жалюзи на окне и задвинутым в угол приземистым столиком. Сквозь открытые жалюзи виднелась бамбуковая роща за задним двором гостиницы. До нас доносилось едва слышное журчание воды среды камней.

Подоткнув полы кимоно, Оками-сан встала коленями на одну из лежавших рядом со столиком подушечек и налила нам чаю, а потом достала из складок кимоно авторучку и регистрационные карточки. Поставив наши сумки в противоположный угол, мы с Нодой присоединились к ней.

Заполнив карточку, я передал ее через стол вместе с фотографией лингвиста и его жены.

– Не сочтите за труд посмотреть на этот снимок.

– Koko ni tomatta no wa watterun da, – сказал Нода своим обычным ровным, но неизменно несколько ворчливым тоном. «Он останавливался у вас. Это нам точно известно».

Женщина всмотрелась в фото, но никаких эмоций на ее лице не отразилось.

– Помню его. Это господин Мори. Тоже из Токио.

– Он рассказывал, зачем приехал сюда? – спросил Нода.

– Нет.

– Упоминал какие-нибудь имена?

– Нет.

– А вы не могли бы порекомендовать, с кем лучше поговорить о нем?

– Простите, ничем не могу помочь.

– И вам нечего больше нам сообщить? – произнес Нода уже гораздо резче.

Я снова показал ей снимок.

– Рядом с ним – его жена. Ей двадцать три.

– Мне очень жаль.

Сожаление и бессилие действительно звучали в ее голосе, словно она извинялась за поведение своего непутевого родственника.

– Он вернулся в гостиницу?

– Нет.

С каждым отрицательным ответом ее голова клонилась все ниже, а у меня исчезала надежда на лучшее. Мне теперь не было видно полностью ее лица, но у кромки волос кожа стала бледнее, а глаза напряженно прищурились. Она явно что-то скрывала.

– У вас прежде происходило нечто подобное? – спросил я.

Избегая встречаться со мной взглядом, Оками-сан снова посмотрела на снимок.

– Его жена действительно такая добрая, какой кажется на фотографии?

– Она – воплощенная доброта, – сказал я. – Но вы, кроме того, видите перед собой новобрачную и будущую мать.

– Это заметно.

Хозяйка потянулась за чайником – белым глиняным сосудом с нанесенным кобальтом рисунком в виде хижины, окруженной зарослями бамбука, и вновь наполнила наши чашки. Она сделала это машинально. Ее мысли витали где-то далеко.

– Вам повезло, что вы приехали к нам в Обон, – произнесла Оками-сан после паузы. – Почему бы вам не прогуляться по деревне?

– Насколько я понимаю, люди у вас пропадают уже не в первый раз.

Она поставила чайник на стол, поклонилась, поднялась и направилась к выходу из номера. Пряча регистрационные карточки в складках кимоно, хозяйка привычным жестом открыла раздвижную дверь, вышла за порог, еще раз нам поклонилась и сказала, прежде чем удалиться:

– Отправляйтесь на праздник. Там сегодня будут все.

Глава тридцать третья

Как и по всей стране, в Сога-джуджо шли приготовления к поминовению покойников.

Японцы верят, что души усопших предков и недавно умерших членов семьи продолжают наблюдать за живущими, неведомыми способами руководят их судьбами, а в середине каждого лета ненадолго возвращаются на землю. К Обону могилы близких приводят в порядок и украшают свежими гирляндами цветов. А с наступлением вечера делают все, чтобы порадовать явившихся домой духов. Торжественные церемонии с песнями и танцами проходят повсюду. Звучит музыка, царит веселье, спиртное льется рекой.

Такая же атмосфера царила этим вечером и в Сога-джуджо. Вступив на главную торговую улицу деревни, мы оказались среди моря потемневших от загара лиц. Повсюду можно было видеть простых, но добродушных с виду деревенских людей. И только когда их взгляды случайно встречались с нашими, они мгновенно делались настороженными и глаза отводились в сторону.

От этого веяло холодом. Ничего похожего на обычаи этой страны. Японцы от природы – народ застенчивый, однако когда доходит до праздничного веселья, сдержанность изменяет им, и они с радостью приветствуют любого гостя. Традиции гостеприимства не схожи в разных регионах, но в самом худшем случае я бы ожидал сдержанного, однако вежливого обращения с церемонными поклонами и смущенными улыбками. Здесь же нас встречали словно прокаженных – обитатели деревни смотрели на нас с беспокойством, подозрительностью, почти враждебно.

– Ты тоже это чувствуешь? – обратился я к Ноде.

– Конечно.

– Значит, они тут?

– Вероятно.

– Ты уже кого-нибудь заметил?

– Нет.

– Я тоже.

Толпа становилась все гуще. Впереди раздались глухие и ритмичные удары в барабаны таико. По обе стороны улицы торговцы из временных палаток бойко продавали собу с гриля, жареных кальмаров и игрушки для детей.

Нас увлек за собой общий поток. Посреди всеобщего веселья люди натыкались друг на друга, но беззлобно смеялись, громко приветствовали, вступали в оживленные разговоры. Но меня не покидало ощущение клаустрофобии и уязвимости. Прокладывая себе путь сквозь толпу плечами, мы слышали, как к звукам барабанов присоединились трели бамбуковых флейт. Раздался гонг, и в отдалении полилась мелодия песни во славу будущего урожая.

Мы с Нодой продолжали идти, осматривая толпу, но пока не различая ничего примечательного. Вот трое мужчин в длинных белых летних накидках хаппи и с головными повязками с пуговицами-застежками наблюдают за нашим приближением сквозь прищуренные глаза. Передавая друг другу бутылку саке на специях, троица пристроилась в дверях закрытой сейчас мастерской деревенского краснодеревщика.

– Gaijin da, – произнес один из них, стряхивая пепел с сигареты под ноги. «Иностранец».

– Большой и сильный.

– И недурен собой. Спрячь от него свою дочь.

– Интересно, откуда он?

– Однажды я видел русских моряков-краболовов. На них не похож.

– Наверное, американец или англичанин.

– Ты заметил его приятеля? Вот с таким я бы точно не стал связываться.

– Этого с бульдожьей мордой? Чем он тебя так напугал?

Трое крестьян беседовали между собой беззастенчиво громко, словно принадлежали к некому закрытому клубу и их не могли слышать не принятые в число избранных.