Убийственная красота

— Подожди! Кто разрушил? Олег?

— Бояринов. Давай еще по коктейлю.

— Подожди. То есть я закажу, конечно, ты выпей и постарайся рассказать, что там у вас произошло на этих съемках.

— Ты уже в курсе? — Подруга подняла глаза.

— Я как раз не в курсе. Но слухами Москва полнится. Какие-то разговоры дурацкие доносятся. Я и хочу узнать от тебя, что правда, а что ложь.

— Все правда, и все ложь. Если по фактам, то Олег приревновал меня к Бояринову, завел интрижку прямо на съемочной площадке и ушел от меня. Но все не так просто. Все не так просто… Он дьявол, этот Бояринов. Сначала он соблазнял меня, как змий Еву. Именно соблазнял. Очаровывал, околдовывал. Я ведь отвыкла за десять лет от мужского внимания. Олег — и больше никого. Семья — и больше ничего. Но актриса остается актрисой, даже если она десять лет сидит дома. Актрисе нужны почитатели, поклонники, даже если она себе в этом не признается. А какой из Олега почитатель? Он — глава семьи, муж и отец. И никакой не почитатель. Он все это прекрасно знает, наш Бояринов. Ему ли бриллиантов не знать… Он так искренне восхищался мною, его так интересовала моя жизнь, он возлагал на меня такие надежды! Он говорил, что делает ставку именно на меня. На мою сексуальность, на мой талант… Господи, чего он только не говорил в те вечера, что мы проводили вместе!.. Его глаза, его голос, его интонации…

— Вы проводили вместе вечера?

— Ну да. Он так работает. Ты вообще знаешь, о чем наш фильм?

— В общих чертах. Сновидения, эротика, распад семьи. Ты же мне пересказывала сценарий перед съемками.

— Ну да. Только ты говоришь об этом тремя словами, а он говорил часами. Говорил увлеченно, завораживающе. Он просто околдовал меня. И — да, я приходила домой поздно. Мне трудно сейчас объяснить мое тогдашнее состояние. Но тогда, месяц-два тому назад, я была уверена, что это нужно для роли. Это репетиционный процесс.

— А как на это реагировал Олег?

— Ужасно. Бесился. Он ходил за нами на всяких там party, он следил за мной в бинокль, когда Бояринов привозил меня вечерами домой. Мы прощались возле дома, а Олег подсматривал в окно, как мы прощаемся. В бинокль.

— Твой Олег? Подсматривал? Я не верю своим ушам.

— Это еще не самое худшее. В один из таких вечеров он…

— Что? Ну что замолчала? Начала, так выкладывай все.

— Ах, Алина, я рассказываю тебе такие вещи, о которых никогда никому не сказала бы…

Официантка, симпатичная девчушка с каштановыми кудрями, принесла бокалы с коктейлем.

Вера опять выпила почти до дна.

— Олег изнасиловал меня. Так грубо, так мерзко… И вот тогда произошел перелом. Во мне как будто часы сломались. — Вера закурила. — У меня начинался нервный срыв. Тут и проблемы с Олегом, и десятилетний перерыв в съемках. Я вдруг поняла, что боюсь этого фильма, боюсь камеры. Это, видимо, какое-то инстинктивное чувство опасности было… Я была готова разорвать контракт. И если бы я предложила сделать это тогда, Олег поддержал бы меня. Но Бояринов уже видел меня насквозь. Он увез меня к себе на дачу. И там… — Вера глубоко затянулась, отвернувшись от Алины. — Понимаешь, он был так нежен… Он так бережно и трепетно…

— Понимаю, — тихо прервала ее подруга. — И Олег узнал об этом?

— Он это увидел. На следующий день, на съемочной площадке. Мои ощущения, они абсолютно совпадали с текстом роли… Олег все понял.

— И что?

— Он замкнулся. Никаких скандалов. Работа и работа. Съемки павильонные, никакой натуры. Не нужно ждать солнца или дождя. И мы действительно работали по десять — двенадцать часов в сутки. Бояринов — деспот, каких мало. Вся нежность и трепетность улетучились, как не было.

Вера допила коктейль.

— Знаешь что, давай закажем что-нибудь покрепче. Меня ничего не берет, просто ужас какой-то.

— Хорошо. Но только с условием: вместе с горячим. А то тебя развезет.

Вера кивнула. Алина снова подозвала официантку, сделала заказ.

— И что потом?

— Потом, через неделю или полторы, когда мы отсняли почти все мои эпизоды, заболела Сонечка. Она оставалась со свекровью, а та не знает, какой Соня болезненный ребенок. То есть теоретически знает, но она с ней никогда не сидела и, по существу, не знает. Короче, Соня заболела. Высокая температура, горло. И Бояринов, деспотичный и беспощадный, как Пиночет, вдруг отпускает меня на несколько дней домой. Потому что дальше идут эпизоды Олега. Его фантазии, его сны.

Официантка принесла коктейли «Зомби», составляющими которых были темный и светлый ром «Baccardi» и шашлыки из осетрины.

Вера тут же сделала большой глоток.

— Ого. Убойная штучка…

— Что дальше-то было?

— Дальше? Десять дней я живу дома практически одна, то есть вдвоем с Соней. Олега нет. Его привозят только ночевать. Но и приезжая домой, он не видит ни меня, ни Сони. То, что Бояринов проделал со мной, он проделал и с ним. Олег был словно закодирован. Знаешь, я даже думаю, может, он и с ним спал? — понизила голос Вера.

— Закусывай! Ты бредишь! — приказала Алина.

— Нет, я сначала закончу, а то потом… — Ее глаза заблестели от готовых выплеснуться слез. — И вот я возвращаюсь на съемки через дней десять и вижу, что мой муж преобразился. Никакой скованности, полная свобода. Он жил в своей эротической роли, словно плавал в теплом южном море: с легкостью и удовольствием. Он не видел меня в упор. Он был поглощен своей партнершей… этой молоденькой сучкой…

Вера отвернулась и всхлипнула. Алина сжала руку подруги.

— Я не помню, как мы закончили эти чертовы съемки. Как прошло озвучивание. Но сразу после их завершения Олег собрал вещи и переехал к ней. Бояринов скрывается от меня как злостный алиментщик. Он использовал меня, Олега, наш счастливый брак, наш дом-крепость. Он все это разрушил, разломал своми гнусными ручищами. И выбросил нас на помойку. Олег устроился. А что делать мне? Мне, которой через пару лет стукнет полтинник? За эти полтора месяца я похудела на десять килограмм. Я обвисла кожей, как пальто на вешалке. Ты же сама видишь эти морщины, эти складки. Кому я нужна?

Вера заплакала. Горько и безутешно, как девочка. На них оборачивались.

— Тихо! Перестань, слышишь? — Алина крепко сжала руку подруги. — Бояринов — сволочь, каких мало. Он циничен до мозга костей и разрушает на своем пути все, к чему прикоснется. Он и фильм такой придумал — о разрушении, о крахе настоящих, подлинных отношений. Но речь не о нем. Бог ему судья. Речь о тебе. Ты должна пережить это, и ты это переживешь. Ты не можешь в данный момент изменить ситуацию, но ты можешь изменить себя. Я не знаю, вернется ли к тебе Олег, — Вера на этих словах болезненно вздрогнула, — тихо, тихо! И не знаю, возможно ли это теперь для вас обоих. Но впереди еще жизнь, слышишь? И я знаю, что нужно сейчас сделать тебе. Прекрати плакать, лопай осетрину и слушай меня. Ты слышала о докторе Нестерове?

Турецкий припарковался возле дома с яркой неоновой вывеской «Hollywood Nites».

Вошел внутрь. Зал бара был снабжен довольно большим киноэкраном, над которым красовалась цитата из Юрия Левитанского: «Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!»

Стиль заведения и был выдержан в черно-белых тонах. На стенах — огромные черно-белые портреты кинозвезд, афиши премьерных показов знаменитых кинофильмов, заключенные в черные рамочки. Александр подошел к стойке, стал изучать меню. Алкоголь в заведении был представлен исключительно в виде коктейлей. Турецкий терпеть не мог всяких смесей, но в чужой монастырь… Для начала он заказал «В-52». Сел у барной стойки, закурил, присматриваясь.