Убийственно хорош

Хмыкнул.

— Да дело-то простое. Вот этот вот, Перфильев, значит, приехал к вам сюда. Видно, уже был на взводе. Потому что, как только увидел вашу Наташу с этим Ивановым, так сразу ему в морду и дал. Да силу-то не рассчитал. Те-то двое на террасе были. Потом дочка ваша объяснила — скорую они для вас стояли высматривали. Говорили. Она, Наташа-то, плакать принялась, воспитатель ваш вроде успокаивать, а тут и Перфильев этот подоспел. И говорю, как увидел — сразу в морду. Ну, а тот не ожидал, должно быть, такого поворота. Даже и не понял, видно, бедняга, ничего, только от удара этого кувырнулся через перила и вниз на бетон… Так-то вот.

Глава 29

В следующий раз я очнулась уже в больнице. Боже, как не хотелось приходить в себя! Лучше бы я умерла, так ничего и не узнав! Ванечка! Бедный мой Ванечка! Взглянула за окно — светает. Потянулась к кнопке вызова медсестры.

— Я хочу позвонить. Где мой телефон?

Пожала плечами, позевывая:

— Его не было с вами. Попозже, если захотите, кто-нибудь из родственников вам его подвезет.

— Где я?

— Склиф.

Вскинулась:

— Я хочу знать. Одновременно со мной должны были доставить человека. Раненого. Иван Иванович Иванов. Узнайте, пожалуйста. Это очень важно.

— Хорошо. Только лежите.

Вернулась через пять минут.

— Есть такой, — быстро назвала отделение и номер палаты, и я ухватилась за эту информацию с маниакальной жадностью. — Состояние тяжелое. Спите. Слезами горю не поможешь.

— Я не засну.

— Заснете.

Укол, который она сделала, и правда вскоре погрузил меня в сон. Поздним утром, когда я открыла глаза, рядом сидела Наташа.

— Где Вася?

— Арестован, — заплакала.

— Я имела в виду твоего брата.

— А… Он у деда с бабушкой. Приехали, забрали. Как ты себя чувствуешь?

— Невнятно.

— Я привезла твой телефон и так кое-что.

— Спасибо… Наташа, сходи, пожалуйста, узнай о состоянии Ивана.

— Я уже узнавала недавно. Говорят, состояние тяжелое, но стабилизировалось. Я даже не поняла, как все это, собственно, произошло, — слезы одна за другой катились из ее глаз, и она не пыталась вытирать их, будто не замечала.

Ей было лучше. Я плакать, похоже, просто не могла.

— Мамочка, прости меня, пожалуйста. Я вела себя так ужасно… Я не хотела, просто…

— Да ладно, что уж теперь. Все мы иногда бываем… Лучше расскажи, что все-таки произошло после того, как я отключилась?

— Васька поднял крик. Мы с Иваном прибежали, он поднял тебя и уложил на диван, попытался привести в чувство, не смог, отправил меня вызывать врачей, а Ваську на кухню за водой. Я позвонила, потом постояла возле тебя, ты все не приходила в себя, и я испугалась. Тут Иван отправил меня на улицу, встречать скорую. Через какое-то время вышел сам. Я разревелась. Он стал меня утешать, обнял. А тут Василий…

— Он что-то говорил, как-то объяснился?

— Сказал: «Ах ты сволочь!» и все…

— Ничего не понимаю. Конечно, Васька младший порол ему какую-то чушь по телефону…

— Какую?

— Ну он спросил, что мы делаем, а Василек ему — мол, мы с мамой телевизор смотрим, а Иван в своей комнате тебя ремнем порет. Это как раз тогда было. Он принялся орать на меня: совсем с ума посходили, а потом хлопнул трубку. Вот и все.

— О господи!

— Чего его черт понес к нам? Что он себе в голову вбил? Почему драться полез? Глупость какая-то. И закончилась-то как ужасно! — я откинулась на подушку, прикрыла глаза, потом собралась с духом и осторожно села. — Проводи меня к Ивану. Я должна…

Наташка кинулась на меня и так стремительно, что я не успела опомниться, как уже снова оказалась лежащей на постели.

— Тебе нельзя вставать. Врач сказал — категорически. А потом к нему все равно никого не пускают. Правда. Я пыталась.

Не знаю, что бы я стала делать, если бы в этот момент в палату не вошел Незнающий. Осмотрелся, кивнул.

— Нормально. Хорошо другой раз быть накоротке с Министром здравоохранения и Главным врачом Склифа.

— Так вот почему я оказалась здесь.

— Да, моя дорогая. А то бы валялась сейчас в палате на восьмерых в местной больничке. Наташа, вы совершенно правильно сделали, что сразу позвонили мне. Какая-то совершенно дикая история. Уж всего ждать было можно. Любых страстей, начиная от заложенной бомбы и заканчивая снайперами на соседней крыше, но такого… Вечно ты, Мария… М-да. И что это на Перфильева нашло?

Наташка опередила меня с ответом:

— Это совершеннейшее недоразумение, Максим Александрович. Он не хотел… — и вдруг закончила умоляющим, каким-то униженным тоном, таким странным в ее устах: — Нельзя ли похлопотать, чтобы его отпустили из тюрьмы? Под подписку или еще как-нибудь? Он ведь не нарочно… Это я во всем виновата!

Тут Наташка не выдержала, заревела в голос и выскочила из палаты. Максим потоптался и сел на ее место.

— Почему это она считает виноватой именно себя?

— Она поругалась со мной, я — в обморок. А тут все и произошло. Может, из-за этого?

— Ерунда какая-то… А ты-то чего, голуба душа, с детьми, что ли, никогда не ссорилась, чтобы так реагировать на их выкрутасы?

— Да нет. Не в этом дело. Мне, понимаешь, позвонили…

Глаза Максима сузились:

— Неужто твой дружок из ФСБ?

— Он самый. Не представлялся, конечно, но пообещал смешать с дерьмом, причем в самых доходчивых выражениях. Да, а перед этим звонил другой. Тот, знаешь ли, даже назвался. Крутых, говорит, Леонид Иванович. Этот посоветовал детей беречь. Хорошие они у вас, говорит. Сука!

Максим успокоительно похлопал меня по руке, лежащей поверх одеяла. Потом задумался, покусывая ноготь.

— Странно. Это что же получается? Они, что ли, не договорились, кому звонить и что говорить?

— Не знаю я, Максим. Не знаю! Пойми, сейчас совсем не этим голова занята.

— Да… История… Перфильев в кутузке… И воспитатель твой ни за что, ни про что… Теперь и на даче-то этой тошно будет после таких дел.

— Да черт с ней, с дачей! Ведь люблю я его, а он там при смерти лежит! А я тут, как бревно! О господи!

Максим растерялся, а я, похоже, все-таки смогла заплакать, хотя выходило это так мучительно и неловко, что лучше б не выходило вовсе. Как же больно! Как страшно и больно! Ну почему все у меня вечно так?! Да и у Ивана… Мало ему Энских дел, так еще это! Глупо, до обидного глупо! Васька… Всегда такой милый, добродушный… Даже тогда, когда и следовало бы применить силушку, предпочитавший все спустить на тормозах, на хохмачестве. Что с ним-то случилось? Как же все сплелось, скрутилось. Не распутать… Полный букет радостей земных! Полный?! Господи!