Убийственно тихая жизнь (Что скрывал покойник)

Этим утром Гамаш поднялся еще до восхода. Его маленький походный будильник показывал 5:55. Старшему инспектору всегда доставляло удовольствие смотреть на это цифровое табло, когда на нем выскакивали одинаковые цифры. Полчаса спустя, одевшись как можно теплее, он на цыпочках спустился по лестнице к входной двери гостиницы, но не успел ее открыть, как услышал шум с кухни.

– Bonjour, M. l’Inspecteur, – сказал Габри, появляясь в темно-фиолетовом халате и пушистых тапочках, с термосом в руке. – Я подумал, что перед уходом вам неплохо выпить cafй au lait.

Гамаш был готов его расцеловать.

– И съесть парочку круассанов. – Габри, державший одну руку за спиной, теперь предъявил ее Гамашу вместе с пакетиком.

Гамаш был готов жениться на нем:

– Merci, infiniment, patron.

Несколько минут спустя он сидел на подернутой ледком деревянной скамье в центре деревенского луга. Он полчаса оставался там, созерцая тихое, мирное темное утро и светлеющее небо. Чернота сменилась темно-синим цветом, потом к нему примешался золотой оттенок. Наконец-то метеорологи дали точный прогноз. Забрезжил рассвет – яркий, хрустящий, ясный и холодный. В окнах стал зажигаться свет. Это были несколько спокойных минут, а Гамаш ценил каждое спокойное мгновение. Он налил себе крепкий густой кофе из термоса в маленькую металлическую чашку, вытащил из пакета все еще теплый рассыпчатый круассан.

Гамаш прихлебывал кофе и жевал круассан. Но главным образом наблюдал.

Без десяти семь зажегся свет в доме Бена Хадли. Несколько минут спустя Дейзи проковыляла по двору, виляя хвостом. Гамаш знал, что большинство собак, даже умирая, лизнут хозяина или будут вилять хвостом при виде его. В окно он видел, как ходит по дому Бен, как готовит себе завтрак.

Гамаш ждал.

В деревне началось движение, и к семи тридцати большинство домов ожило. Морроу выпустили из дома Люси, и она обошла территорию при доме, принюхалась. Подняла голову, медленно повернулась и пошла, а потом побежала по тропинке через лесок к своему дому. К мамочке. Гамаш проводил взглядом золотистый хвост, исчезнувший среди деревьев. У него кольнуло сердце. Вскоре появилась Клара и позвала Люси. В ответ Люси тявкнула один раз, и Клара вошла в лесок, а несколько минут спустя появилась вместе с Люси – голова у собаки была опущена, хвост неподвижен.

Клара плохо спала прошедшую ночь, через каждый час просыпалась, обуреваемая тяжелым чувством, которое в последние дни не отпускало ее. Утрата. Тот крик в ушах, который не давал ей покоя прежде, превратился в непреходящий стон в глубинах ее души. Они с Питером снова поговорили за мытьем посуды, пока остальные сидели в гостиной, обсуждая вероятность преднамеренного убийства Джейн.

– Извини, – сказала Клара с полотенцем в руке, забирая теплые влажные тарелки у Питера. – Я должна была рассказать тебе о моем разговоре с Гамашем.

– Почему же не рассказала?

– Не знаю.

– Это нехорошо, Клара. Может быть, ты мне не доверяешь?

Он повернулся к ней, его голубые с ледком глаза смотрели проницательно и холодно. Она знала, что должна сказать ему: как сильно она его любит, верит ему, нуждается в нем. Но что-то удерживало ее. И вот опять. Молчание между ними. Что-то не высказанное словами. «Может быть, так оно и начинается?» – подумала Клара. Трещины между супругами заполняются не уютом и близостью, но множеством слов, которые не были произнесены и которые были произнесены.

Опять ее любимый закрылся. Окаменел. Стал неподвижен и холоден.

В этот момент к ним и вошел Бен, застав их за действом более приватным, чем секс. Их злость и боль были как на выставке. Бен запнулся, остановился, забормотал что-то и наконец вышел, как ребенок, застукавший родителей в постели.

Вечером, когда все ушли, Клара сказала Питеру то, что он давно хотел услышать. Сказала, как верит ему, как его любит. Как она сожалеет, как благодарна ему за терпение, которое он проявил, когда она была в отчаянии после смерти Джейн. Она попросила у него прощения. И он простил ее. Прижал ее к себе, и они лежали так, пока их дыхание не выровнялось, пока они не стали дышать глубоко и как один организм.

И все же что-то осталось недосказанным.

На следующее утро Клара поднялась рано, выпустила Люси, приготовила Питеру оладьи, кленовый сироп и бекон. Неожиданный запах канадского бекона, свежего кофе и дымкб разбудил Питера. Он проснулся и принял решение позабыть о прошлых обидах. Вчерашний день лишний раз показал Питеру, насколько опасно проявлять свои чувства. Он принял душ, надел чистое, посмотрел на себя в зеркало и спустился в кухню.

– Как ты думаешь, когда Йоланда переедет? – спросила у него Клара во время завтрака.

– Наверное, когда будет оглашено завещание. Через несколько дней. Может, через неделю.

– Не могу поверить, что Джейн оставила дом Йоланде. Хотя бы только потому, что ей было известно, как я ненавижу ее племянницу.

– Возможно, ты тут ни при чем, Клара.

Опа. «И возможно, ты все еще злишься», – подумала Клара.

– Я наблюдала за Йоландой последние два дня. Она привозит вещи в дом Джейн.

Питер пожал плечами. Он уже начал уставать от необходимости все время утешать Клару.

– Разве Джейн не написала новое завещание? – попробовала она еще раз.

– Что-то я такого не помню.

Питер хорошо знал Клару: она использовала перемирие, чтобы попытаться отвлечь его от обид и перетянуть на свою сторону. Он отказывался подыгрывать ей.

– Нет, ты вспомни, – сказала Клара. – Когда Тиммер поставили диагноз и стало известно, что она неизлечима, они вроде бы разговаривали между собой о том, что нужно переписать завещания. Я точно знаю, что Джейн и Тиммер ездили к этому нотариусу в Уильямсбург. Как ее зовут? Ты же знаешь. У нее еще ребенок недавно родился. Она занималась со мной в одном фитнес-классе.

– Если Джейн составила новое завещание, то полиция об этом узнает. Это их работа.

Гамаш поднялся со скамьи. Он увидел то, что ему нужно было увидеть. То, о чем он догадывался. Это, конечно, было не окончательно, но наводило на размышления. Как обычно наводит на размышления ложь. Теперь, пока дневная текучка не затянула его в водоворот дел, он хотел еще раз увидеть скрадок. Но пожалуй, не подниматься в него. Гамаш пересек деревенский луг. Его ботинки оставляли следы в хваченной морозцем траве. Он поднялся по холму, прошел мимо прежней школы и свернул в лес. И опять остановился под этим деревом. Его первый – и он надеялся, единственный – подъем в скрадок ясно показал, что убийца им не пользовался. И все же…

– Бах! Вы убиты.

Гамаш развернулся, но сразу же узнал голос.

– Ты как кот на мягких лапках, Жан Ги. Придется мне надеть на тебя коровий колокольчик.

– Что, опять?

Бовуар не часто позволял себе пошутить над боссом. В последнее время он начал беспокоиться: вот пошутит он над шефом, а у того случится инфаркт – и что тогда? Придется признать, что шутка не удалась. Он волновался за старшего инспектора, хотя его рациональный ум, который обычно брал верх над чувствами, знал, что это глупо. Старший инспектор слегка оброс жирком, и ему перевалило за пятьдесят пять, но такое происходило со многими, и все они обходились без помощи Бовуара. С другой стороны, у Гамаша была такая напряженная работа, что и слона могла свалить. И работал он, не щадя себя. Но по большому счету чувства Жана Ги Бовуара были необъяснимы. Он просто не хотел потерять старшего инспектора. Гамаш похлопал его по плечу и предложил остаток кофе из термоса, но Бовуар уже съел завтрак в гостинице.