Убийство арабских ночей
Шрифт:
— Денег? Бог мой, нет! Ведь это будет шантаж, не так ли? О нет, нет, нет; вы меня неправильно поняли! Честное слово, мне не нужно ни пенни! Я не угрожаю, что, мол, кому-то что-то расскажу…
— Отлично, — сказал Джефф. — Вот дверь. Убирайтесь.
— С удовольствием, дедуля, — просияв, хихикнула миссис Рейли, но у нее снова участилось дыхание. — Понимаете, все, что я скажу, будет выложено перед судейской коллегией. Это вам объяснит адвокат. На самом деле я хочу лишь убедиться, что вы тот человек (или им была Мириам), которому теперь, когда Раймонд мертв, я могу передать его вещи. Но конечно, если девушка не была за ним замужем и не сможет доказать свои права…
Готовясь торжественно покинуть кабинет, она пыхтела
— Понимаете, этот бедняга не уплатил мне ни пенни за свое содержание. Десятки людей могут вам это подтвердить. И в результате его чемоданы — со всем их содержимым — остаются в моей собственности, пока счет не будет оплачен. И от этого вам никуда не деться. Я думаю — еще не уверена, но мне так кажется, что в его саквояже хранятся кое-какие письма от нашей Мириам, когда она узнала, что подзалетела. Я в этом не уверена, да письма меня и не интересуют. Но я знаю, что у меня есть право держать при себе его вещи, пока их кто-то не выкупит.
Джефф бесстрастно оценивал ее.
— Вы далеко пойдете, — сообщил он, — если вас тюрьма не остановит… Сколько он вам задолжал?
— Н-н-ну… — миссис Рейли облизала ярко-красные губы и склонила голову набок, — боюсь, что немало. Весьма немало. Значит, за три месяца, и к тому же Раймонд обладал завидным аппетитом. Я пока не могу вам назвать в точности всю сумму, разве что она будет весьма Высокой. Если вас не затруднит позвонить в один из ближайших дней, я успею все подсчитать. А тем временем ни полиция, ни кто-либо иной ничего из его вещей не вынесут из дома; вы знаете, что таков закон, и порой даже полиция должна его уважать. Всего хорошего, джентльмены. Была рада получить удовольствие от нашего знакомства.
— Миссис Рейли, — сказал Джефф, — вы когда-нибудь слышали о герцоге Веллингтоне? Вы знаете, что он говорил в подобных случаях?
— Нет, и кроме того, не знаю, что говорил Гладстон в 1876 году, — холодно отрезала миссис Рейли. — Но я слышала о Ватерлоо, которое имеет к вам самое прямое отношение.
— Он сказал: «Публикуйте и идите к черту», — не моргнув глазом ответил Джефф. — Именно это я и говорю вам сейчас. Будете ли вы меня шантажировать или нет, но я собираюсь по отношению к вам поступить точно так же. Это заместитель комиссара полиции. Займись ею, Берт.
Так я и поступил, вселив в эту женщину страх божий. Я врезал ей с одной стороны и с другой стороны (фигурально выражаясь), я разложил ее по всем правилам геометрии. Она забилась в истерике, но была совершенно права, утверждая, что не угрожала шантажом, — и она это знала. Было только одно, на чем ее можно было зацепить, но делать это следовало очень тонко. Мне не хотелось заходить слишком далеко, ибо, если она и дальше будет держаться в рамках законности, у нас не появится возможности разобраться с этим делом.
Поскольку речь идет об убийстве, наши люди смогут «позаимствовать», а не изъять вещи покойного для изучения. На случай, если она где-то спрятала письма, ордер на обыск позволит перевернуть ее хозяйство вверх дном и конфисковать их. Скорее всего, изучать их придется довольно долго. Кроме того, хотя я не юрист, ее утверждение, что вещи покойного принадлежат ей по нраву, показалось мне довольно сомнительным. Исходя из ее слов, которые она выкладывала налево и направо, Пендерел не снимал у нее комнату, а жил на правах гостя. В книге записи постояльцев упоминания о нем не было, не имелось ни письменного договора, ни его расписок; он был ее гостем. Следовательно, домоправительница не имела права присваивать вещи гостя после его смерти — тем более если какой-то родственник покойного потребует их возвращения. Кто-то утверждал, что мать Пендерела — персиянка из Ирака. Пока вещи Пендерела будут конфискованы нами для изучения, Джефф свяжется с местным адвокатом, который, в свою очередь, найдет его мать и, получив от нее доверенность на право распоряжения
имуществом ее бедного сына, сделает Джеффри своим представителем. Джефф явится к нам и предъявит свою доверенность. «Отлично, — скажем мы. — Вот они перед вами». — «Но он должен мне деньги!» — завопит миссис Рейли. «Хорошо, — скажет Джефф. — Вот вам пятьдесят фунтов. Если вы считаете, что он задолжал вам большую сумму, отправляйтесь в суд и предъявите мне иск на стоимость двух саквояжей».Так что в завершение встречи я успокоил миссис Рейли, которая ушла хоть и в слезах, но с надеждой. Затем я закрыл двери и объяснил Джеффри ситуацию. Теперь-то у него начали дрожать руки, и лицо обрело мертвенно-бледный цвет, сливаясь с воротничком.
— Слава богу хоть за это, — сказал Джефф. Он не мог даже встать из-за стола. — Порой ты бываешь очень полезен. Да, у него есть мать в Ираке; я слышал о ней. Я висел на волоске, и мне пришлось блефовать. Как ты думаешь, сработает?
— Если постараемся, то сработает. А теперь успокойся и слушай! Эти письма сами по себе, если они вообще существуют, гроша ломаного не стоят…
— Ты так думаешь? — хмыкнул Джефф. — Хотел бы я быть на твоем месте.
— Не начинай заново все эти разговоры. Я хочу сказать, что, коль скоро вся эта история вышла на поверхность, они уже не имеют такого значения. Рано или поздно об этом будут знать все и всюду — если только не случится чуда. Давай оценим факты. Как ни ужасно, но допустим, что они могли стать поводом для убийства Пендерела. Но лишь…
Мне показалось, что Джефф готов что-то разломать, дабы выпустить пар. Им владела холодная ярость, и в таком настроении человек готов превратить стул в шейки.
— Но лишь, — уточнил я, — если они соответствуют истине. Так ли это?
— Да, конечно, все так. Я не знал, что мне делать — то ли убить эту потаскушку, то ли… Я… я и сейчас не знаю. Понимаешь, я не обладаю такой широтой мышления и терпимостью, как сегодняшнее поколение, но тем не менее я бы смирился, будь это кто другой, но только не Пендерел. Ты не знал его, Берт. Он из тех типов, которые, называя женщину «моя дорогая леди» и изящно целуя ей руку, в то же время не спускают глаз с ее колец. Ну да. Я испытываю глубочайшую симпатию к мужчине и женщине, которые не могут жить в разлуке, но такие вещи — особенно если речь идет о твоей собственной дочери… в одном Рейли была права. Я, как и Мириам, считал, что этот человек находится не ближе чем за тысячу миль от Лондона.
— Теперь давай думать! Перед нами следующий и самый важный вопрос. Как много людей знают об этой истории — я имею в виду — о ребенке?
— Вот этого я и сам не знаю! Черт возьми, можешь ли ты хоть что-нибудь вбить себе в башку? Эта девчонка Кирктон, конечно. Насколько мне известно, больше никто. Но как я говорил, утверждать невозможно. Я потратил тысячи, чтобы скрыть все следы, но все равно происходят утечки. Я так и не знаю, что себе думают эти ребята…
— Джерри знает?
— Хм-м… Этот может. Но он никогда не был особенно близок с Мириам, он не был в тех проклятых местах, так что ни от меня, ни от нее он ничего не слышал. Все же, хоть я и сомневаюсь, что-то он мог прознать. Все они могут догадываться — что-то не так. Пусть даже сомнительно, знали ли они о существовании Пендерела.
— Бакстер или Маннеринг?
Джефф мрачно усмехнулся:
— Я бы не поручился, что Маннерингу ничего не известно. Согласен? Бакстер. Хм-м… Н-нет, хотя он и был в Каире. Я принял все меры предосторожности, и секретным агентам, шныряющим по подвалам, ничего не удалось разнюхать. Господи, Берт, ну надо же такому случиться! Из тысячи лондонских актеров они выбрали единственного!..
— Ну, это не так уж странно, как все остальное; для театрального агентства их требования были достаточно необычными. Тем не менее вот что важно: много ли человек, поймай они Пендерела на попытке шантажа, хотели бы и могли его убить?