Убийство церемониймейстера
Шрифт:
Он вызвал Ефима Цыферова и спросил:
– Ты знаешь, как погиб твой брат?
Отставной егерь нахмурился:
– Знаю! Ваши убили, на Гутуевском.
– Это тебе Снулый так сказал?
– И Снулый, и Серега.
– Поехали со мной.
Сыщик с арестантом сели в дежурный экипаж и направились с Фонтанки на Офицерскую. Они ехали не спеша. Ефим жадно вдыхал воздух города, воздух свободы… Когда прибыли на место, Лыков повел парня в морг при Казанской части. Им открыли ледник и показали невостребованные тела.
– Простись с братом.
Сыщик вышел и вернулся через пять минут. Ефим беззвучно плакал и гладил Ивана по заиндевевшим волосам. Как они похожи!
– Ваше высокоблагородие, а куда его дальше?
– Похоронят. Хоть умер он без покаяния, я распоряжусь,
– А можно?
– Я разрешаю. Только дай слово, что не попробуешь сбежать.
– Святой истинный крест! Век не забуду вашей доброты! Братка ведь…
– Теперь, Ефим, погляди вот сюда. Для чего я тебя привез? Чтобы ты понял, кто убил твоего брата. Видишь маленькое пятно в ляжке? Это и есть моя пуля. После того как Иван дважды выстрелил в меня картечью, я ответил.
Егерь слушал молча, не понимая, и ждал разъяснений.
– Вот. Целил я ближе к земле, чтобы попасть в ногу. Эта пуля Ивана только ранила, причем легко. Но он захромал, и Снулый испугался.
– Чего? – напряженным голосом спросил Ефим.
– А зачем ему раненый сообщник? В больницу его везти нельзя. Одна обуза. И он убил твоего брата ударом ножа в сердце. Вот, смотри. Видишь? Понимаешь разницу между пулей в ноге и клинком в сердце?
Цыферов долго молчал, колупал пальцем рану на груди брата.
– Убедился теперь? Я был сзади. Если бы догнал Ивана, то взял бы его живым. Зачем он мне мертвый? И никуда бы твой брат не делся. Вас вон трое было в сторожке, а я один всех повязал. Помнишь?
– Да уж…
– А твой Снулый на расправу крут. Где Васька Питенбрюх? Наверняка он и его прикончил, чтобы следы замести! Так?
Но отставной егерь еще сомневался. Тогда сыщик сказал:
– Поехали обратно. Вызовем Серегу, и спросишь у него, как было на самом деле на Гутуевском.
Они вернулись в департамент, и Лыков велел привести Серегу. Это оказался дезертир гвардейского саперного батальона по фамилии Халдеев. В прошлом году, находясь в увольнении, он изнасиловал и убил купеческую дочь и с тех пор числился в розыске. По подложному виду Халдеев устроился сторожем на мусульманское кладбище. С того времени в Волынкиной и Тентелевой деревнях случилось несколько ограблений. Жертвы были сильно избиты, один человек потом умер в больнице. Выживших сейчас искали люди Вощинина. Дела Сереги были плохи, но он пока не сознавался.
Ввели дезертира. Он посмотрел в мрачное лицо Цыферова и сразу съежился.
– Скажи, как погиб брат.
– Да я в лодке сидел, там темно было…
– Ты говорил мне, что его застрелили сыскные.
– Ну, там пальба была… И не видно было ни лешего, ночь же!
– Не ври. Сейчас ночи светлые.
Халдеев молчал.
– Серега! Я только что из покойницкой! Видал мертвого Ивана, его ножом в сердце зарезали. Это ты его?
Цыферов шагнул к дезертиру и схватил его за ворот. Сыщик даже не пошевелился.
Халдеев побледнел и выдавил хриплым голосом:
– Это Снулый…
– А ты? Ты что молчал?
– Он велел сказать на сыскных, я и подтвердил. Спужался. Ты ж его знаешь… Брату твоему пуля в ногу попала, он охромел. Я сразу-то и не понял. Только стон раздался… И плеск: Снулый тело в воду столкнул. Потом сиганул в лодку ко мне и кричит: «Сгреби!» Еле-еле уплыли…
– Ну?
– В Чекушах осмелился я спросить, что с Иваном. И Снулый велел: «Ефиму скажем, что попали в засаду. Фараоны его и застрелили». Иначе, мол, придется другого сторожа на кладбище искать. Я и сдрефил…
Егерь отошел к стулу, брезгливо вытер руки об куртку.
– Сволочь… Ну вас всех к такой матери! Я даю показания. Расскажу как есть, никого не пожалею. Брата убили, теперь ответите! Я-то поверил! А вы!
С Ефимом началась истерика. Он бился головой об стену и рвал на себе волосы. Пришлось отпаивать его водой. Успокоившись, Цыферов заявил:
– Хочу показать место, где закопали Ваську Питенбрюха! Это там, в холерном ряду.
– Эх! Тогда и я сознаюсь! – не выдержал Халдеев. – Пишите, ваше высокоблагородие! Все как на исповеди…
И Серега с Ефимом дали полные признательные показания.
Они наговорили Снулому на бессрочную каторгу, а себе – на первый разряд [49] . К вечеру по их наводке раскопали труп барыги, и на Агейчеве теперь числилось пять убийств. Можно было начинать с ним работать.Подручные Снулого содержались во внутренней тюрьме Департамента полиции. Маза пришлось положить в госпиталь Дома предварительного заключения. Надзор там слабый, но это никого не беспокоило. На одной ноге далеко не убежишь! Во время схватки в сторожке Лыков расколол ему пополам надколенник. Снулому закрепили ногу в гипсовой лангете и велели месяц не шевелиться.
49
Первый разряд каторжных – осужденные на срок от 12 до 15 лет.
Алексей зашел в палату. Агейчев лежал, как всегда, с сонным видом. При появлении сыщика глаза его не подобрели.
– На, читай! – сыщик швырнул мазу на грудь кипу исписанных листов. Тот начал смотреть, но скоро отложил бумаги. И так все ясно.
– Погонянка [50] тебе светит, Спиридон. Пожизненная!
– И в аду обживешься, так и ничего, – философски сказал арестант. – Заслужил – отвечу.
– А не хочешь компанию завести? Скучно одному в каторге!
50
Погонянка – каторга (жарг.).
– Компанию? Из этих, что ли? – Снулый харкнул на идеально выскобленный пол. – Не люди, а вши! Обгадили меня, думают, это им поможет…
– Я говорю о твоем заказчике, об Арабаджеве.
– Не знаю я никакого Арабаджева!
– Брось, Спиридон. Для чего ты его выгораживаешь? Думаешь, он тебе туда деньги будет высылать? Василий Мансурович сам гол как сокол!
– Говорю же: я такого не знаю. Чего его спасать? Знал – сказал бы. Я имел дело с посредником.
– Назови посредника!
– Полячок один, по фамилии Янович-Яновский.
– Где его найти?
– В Седьмой Рождественской улице, номер дома не помню. Там внизу кухмистерская.
– Расскажи мне о поляке.
– Ну, он пришел к Питенбрюху, сказал: надо сложить одного. Дерьмовый такой. Живут вдвоем с лакеем, больше на квартире никого нет. Лакей дурак, через него можно подобраться. Тут они стали спорить о деньгах.
– Не сошлись, что ли?
– Сначала не сошлись. Мой прейскурант – пять тысяч, а заказчик давал только три с половиной. Я отказался. По мокрому делу возни много, оно дешево стоить не может… К тому же заказ особенный: не просто кончить, а еще чтобы ложный след был – того же дурака-лакея подставить в убийцы. Ну, прошел чуть не месяц, поляк снова явился в «Малинник». Там я его и увидал впервые. Он сказал: цена та же, три с половиной. Больше нет. Но тот хлюст разжился деньгами. Что в доме найдете, все ваше. Я подумал и согласился. Иван Цыферов взялся лакея обработать. Он языкастый был, не то что Ефим. Уболтал дурака. Сходили они пару раз в портерную и стали лучшие друзья. Иван сказал, что будто бы нашел ему другое место. Ну и явились к новому хозяину представляться. Представился, халдей! Я тогда полдома снимал на Пороховых, там его и сложили. Поехали сразу на Кабинетскую. У нас уж ключи были, с лакея сняли. Зашли с черной лестницы… Хлюст так ничего и не услышал. Быстро помер, можно сказать, в один миг. Ну, посмотрели мы вещи… Поскольку задумали на алёшку [51] повесить, то делали все аккуратно. Словно бы он сам шарил. И купон ему под кровать подбросили для верности. Поиск удался: нашли мы в бюро две с лишним тысячи, все новыми билетами! Не обманул заказчик. Вышли так же тихо, как и вошли.
51
Алёшка – лакей (жарг.).