Убийство Морозного Короля

— Если я хочу остаться до жертвоприношения, чтобы узнать тебя получше, то тебе придется кое-что сделать для меня. — Это также даст ей время подготовиться к тому, как покончить с ним раз и навсегда.

Морозко ухмыльнулся и приподнял бледную бровь.

— И что же это, птичка?

— Инструменты и припасы.

Он почесал подбородок и наклонился ближе, так что его пряный аромат коснулся ее носа.

— Сначала тебе придется кое-что сделать для меня.

9. МОРОЗКО

Глаза Эйры расширились от его слов, и она нахмурила брови. Если она хотела освободиться от его магии, то должна была сделать именно то, что он хотел. Морозко не доверял ей настолько, насколько мог, и это чувство было взаимным, в этом он был уверен. Она должна была умереть от его руки — что в этом может быть надежного? И все же он не верил, что Эйра окажется настолько смелой, чтобы схватить его клинок.

Морозко с минуту молчал, а потом она вздохнула и опустила плечи.

— Что тебе от меня нужно? — спросила она низким голосом.

Он указал на Людо, на слугу, который стоял в углу столовой, а сам выскочил через заднюю дверь.

— Да так, мелочь… — Морозко поднял руку, показывая пальцами, насколько она мала.

— Это не ответ.

— Может, лучше посмотришь, что еще я могу сделать своими пальцами? — Он изогнул бровь, наклоняясь ближе. До его слуха донесся приятный аромат лаванды.

Эйра нахмурилась, ее взгляд сузился.

Шаги прервали нарастающее напряжение: вернулся слуга. Он поставил на стол прозрачный кубок, затем повернул кресло Эйры лицом к нему, и золотой ободок сверкнул в свете позднего полудня.

Людо поднял золотой кувшин с выгравированными на нем листьями остролиста. Он вылил содержимое в ожидающий ее сосуд, и насыщенная рубиновая жидкость наполнила кубок.

Морозко наклонил голову, его улыбка широко расплылась, когда он изучал Эйру.

— Выпей это, птичка, и я принесу все, что тебе нужно.

Как только слова слетели с его губ, челюсть Эйры сжалась, а руки вцепились в ручки кресла.

— Нет, я не буду, — сказала она. — Ты отравил его. Иначе зачем было ставить ультиматум, чтобы я выпила таинственную жидкость? — Темные глаза Эйры скользнули по рубиновому содержимому, и она покачала головой.

Морозко опустился на стул, его губы сжались, когда она отвергла его просьбу. Яд — это трусливый способ убить человека, а он не был трусом.

— Не говори глупостей, Эйра. Я никогда не любил яды. Во-первых, я предпочитаю, чтобы моя цель знала, что я собираюсь ее убить. А во-вторых, мне пока не нужна твоя жертва.

— Это совсем не обнадеживает, — пробормотала она и снова посмотрела на кубок. Мускулы на ее челюсти напряглись, прежде чем она поймала его взгляд. — Развяжи меня, и я выпью.

Морозко захихикал, барабаня пальцами по груди.

— Прости? Ты хочешь, чтобы я освободил тебя, чтобы ты могла убежать или попытаться проткнуть меня одним из этих ножей? Боюсь, что нет. — Он указал на накрытый обеденный стол.

Может, в вине и не было яда, но что-то было. Его кровь. Выпив ее, он установит с ней связь и, надеюсь, расшифрует, кто она такая, в том числе и то, как она унаследовала магию. Если Эйра окажется замышляющим врагом, он покончит с ней прежде, чем у нее появится шанс выступить против него. Но если это не так, если она может стать союзником…

Он сжал пальцы в ладони и уперся костяшками в деревянный подлокотник своего кресла. Союзник всегда желанен, но это все равно не решало вопроса с печатью и подменышами. Если она может быть полезной, то, возможно, она не предназначена для жертвоприношения. А значит, ему нужно было подумать о ком-то другом. И он — Фростерия — отчаянно нуждался в решении проблемы.

— У меня нет возможности выпить ее.

Морозко встал, отодвинув стул, ножки которого заскрипели по полу.

— Ты так плохо обо мне думаешь? — мягко спросил он, шагнув к ней. Его пальцы скользнули под ее подбородок, но она не отстранилась, даже когда ее красивый пухлый рот сложился в тонкую линию. — Я поднесу чашу к твоим губам. — Он наклонил голову к ее уху и усмехнулся. — Открой мне рот, ладно?

Он потянулся к кубку и схватил его, прежде чем поднести к ее рту. Она, конечно же, не разжала губы.

Морозко вздохнул. Его терпение истощилось, и хотя он был не против зажать ей нос или заставить открыть рот, ему хотелось, чтобы она сама сделала этот шаг.

Он слегка откинул голову назад, но кубок по-прежнему стояла перед Эйрой.

— Я обещаю исполнить твое желание и немедленно принести тебе инструменты. В противном случае мы можем продолжать сидеть здесь, пока ты сама не решишь.

Эйра облизала потрескавшиеся губы. Часы, проведенные в теплой комнате, несомненно, утолили ее жажду. Наконец она кивнула — единственный намек на покорность, который она ему продемонстрировала.

Морозко скользнул к ней за спину и погладил рукой ее стройное плечо. По ней пробежало напряжение — несмотря на тепло, она была непреклонна, как гора. Он поднес кубок к ее полным губам, и, к его удивлению, она открыла свой прекрасный рот и выпила.

Его свободная рука легонько коснулась макушки ее головы.

— Вот так, вот так, птичка… — ворковал он. Эйра отхлебнула вина, и он отстранил кубок. Он переместился и встал рядом с ней. — Наша сделка скреплена, и ты можешь передать список своих потребностей Ксезу или Ульве. — Морозко взял со стола салфетку и медленными, затяжными движениями вытер следы вина с уголков губ.

— О, у меня будет много всего в списке, Ваше Величество.

Морозко покачал головой. Взмахнув рукой, он заставил крепления исчезнуть. В тот же миг вернулся слуга с тарелками жареной перепелки, кабаньей колбасой, сыром и чашкой зимника.

— Во что бы то ни стало, ешь, пока не насытишься. О— н обошел вокруг стола, сел и взял вилку и нож. Ела ли она, не имело для него никакого значения, потому что на данный момент у него было все, что он хотел. Оставалось лишь подождать, пока все прояснится, и он узнает, кем и чем была Эйра из Винти.

На следующее утро Морозко завтракал в одиночестве, перебирая в дневнике события своего видения. Это был лучший способ расшифровать их — он научился этому еще в детстве. Это был секрет, который он хранил от матери до самого конца, и именно поэтому она не думала о том, чтобы наложить на Фростерию — ее сына — проклятие. Он видел ее гибель тысячу раз. Возможно, если бы его мать была добрее, он бы передал ей это знание, но он был свидетелем и даже испытал на себе ее жестокость, чтобы знать лучше.