Убийство по подсказке

– Почему именно сахар? – спросил Фойл.

– Просто идея, – ответил Базиль. – Может, глупость. Я еще не разработал ее до конца.

– Я вам помешала? – раздался чей-то голос у них за спиной.

Это была Полина. Она вышла из-за кулис. Волосы ее были в живописном беспорядке, глаза поблекли.

– За эту работу я должна получить премию от полицейского управления! Это ужасно! – устало сказала она, опустившись на стул, который ей любезно пододвинул Базиль. – И все же мне не удалось отыскать ваш длинный черный плащ. Вот, я составила опись.

– Давайте посмотрим, – Фойл несколько опасался этой подозрительной помощницы-любительницы.

Базиль стал за ее спиной, поглядывая на листок бумаги в ее руках.

– Итак, в гримуборной Ванды я обнаружила женский халат из желтого сатина, а также пеньюар из шерстяного крепа зеленоватого цвета. Ни то, ни другое не подходит. Федора не носит ни пальто, ни плащ в остальных актах пьесы. Так что это все. Леонард был в летнем пальто, когда вечером пришел на спектакль, – темно-серое твидовое пальто на рыбьем меху. Мундир, в котором он был одет на сцене, играя роль Греча, темно-голубой с серебряными галунами и серебряными пуговицами, которые были бы видны даже в самой кромешной темноте. Его халат – ярко-красного, пунцового цвета. Больше в его комнате нет носильных вещей…

Она помялась, помолчав в нерешительности, а затем нахмурилась.

– Ну а Родней Тейт?

– Я с самого начала была уверена, что здесь он вне «сяких подозрений… В противном случае я даже не стала бы и искать, – она улыбнулась. – Пальто, в которое он был одет по приезде в театр, бежевого цвета и сделано из верблюжьей шерсти. Его халат – из голубоватой фланели. Длинное пальто, в котором он играл на сцене доктора Лорека, – черное, но оно подбито мехом с блестящим серым воротником. При любом освещении этот воротник будет казаться бледно-серым, и каждому станет тут же ясно, что пришит он скорняком-профессионалом. Он не мог его отпороть, а потом быстренько пришить, так же как и Леонард не мог спороть серебряные галуны и пуговицы со своей темно-голубой шинели, а потом быстро пришить их. Я обошла все артистические, даже заглянула в кабинет Мильхау. Осмотрела все костюмерные и даже подсобные помещения, которыми пользуются рабочие сцены. Но нигде не удалось обнаружить длинный плащ черного цвета, даже темное пальто или, на худой конец, халат, которые в темноте могли выглядеть черными.

– А что вы скажете по поводу норкового манто, в которое была одета Ванда в первом акте? – спросил Базиль.

– Ах, я об этом и не подумала! – испуганно спохватилась Полина. – Я не была в ее артистической! Наверное, она в нем уехала домой.

– Оно было густого черно-коричневого цвета, – продолжал Базиль. – Она была в него закутана с головы до пят, и, насколько я помню, был еще и капюшон. Если бы она надела его поверх своего желтого халата, то был бы желтый сатин виден снизу?

– Вряд ли, – улыбка исчезла с лица Полины. – Я не люблю Ванду, но вряд ли она способна совершить преступление. Только подумайте, что это означало бы для нее. Провал премьеры, гибель пьесы, может, даже всей карьеры. Ну вот, инспектор, я передаю вам опись. На сегодня я сделала все возможное. Или вы не удовлетворены? Во всяком случае, я еду домой…

– Я подвезу тебя, – сказал Базиль. – Сегодня здесь больше нечего делать.

На улицах уже почти никого не было, за исключением редких прохожих. Базиль остановил такси, и они поехали домой к Полине, которая жила где-то в верхней части Ист-Энда.

– Как мне следует себя вести? Поблагодарить тебя за замечательный вечер, доктор Уиллинг? Мне так понравилось убийство, что мы просто обязаны повторить все с самого начала еще раз! – Она горестно улыбнулась и протянула руку.

– Но ведь это ты предоставила мне билет вместе с убийством! Мое представление о развлекательном вечере значительно менее амбициозно…

Он пожал ей руку и повернул ее тыльной стороной вверх. Ее перчатка была по-прежнему испачкана.

– Как же это произошло?

– Ах, это! – она посмотрела на свою перчатку с нескрываемой гримасой отвращения. – Должно быть, на пожарной лестнице. Скопившаяся там грязь превратилась в прессованную пудру черного цвета.

– Ты что, вышла поглазеть на звезды?

– Нет, сегодня их на небе не было. Мои часы остановились в 7.30, и я захотела поставить их по точному времени. Площадка пожарной лестницы – единственное место в театре, откуда видны часы, прославляющие ароматный чай компании Тилбери…

Вдруг она осеклась. Смех ее оборвался.

– Уж не думаешь ли ты, что я была той мистической фигурой в черном, которую ты заметил на верхней площадке пожарной лестницы?

– Нет. Твое пальто и платье – бледно-голубого цвета, а голубой цвет, как известно, темнеет значительно позже всех прочих, когда наступают сумерки. Вот почему безоблачное небо кажется голубым даже по ночам, когда нет никакого света.

Полина резко выдернула руку.

– Значит, ты все же думал обо мне? Базиль Уиллинг, что за страшно подозрительный, отвратительный, безобразный у тебя характер.

Он засмеялся.

– Ничего не вижу смешного! До свидания!

Базиль вернулся к себе домой уже после полуночи, в свой старомодный дом из коричневого кирпича на Первой авеню сразу за Большой центральной улицей. Пошарив в кармане пальто, пытаясь выудить оттуда ключи, он вдруг бросил взгляд на пол в вестибюле – мозаичное полотно из черно-белых каменных квадратов.

Эта картинка внезапно возродила в памяти деталь его похождений за сценой, которую он забыл в сумятице последовавших за этим событий. Подобно миниатюрному киноаппарату, его память начала распутывать кадр за кадром видение той женщины в платье с диагональными черно-белыми полосками, которая, открыв дверь, прошла по слабоосвещенной сцене и исчезла в проходе между кулисами. Эти двустворчатые двери вели в альков. Владимир в это время, очевидно, уже лежал в кровати, в своей спальне, так как до поднятия занавеса оставалось несколько минут, по словам Адеана, тот видел, как туда входил Владимир за три минуты до начала спектакля.

Таким образом, подозреваемых становится уже не три, а четыре. Может, нет смысла и доказывать, что Владимир был жив до какого-то момента во время первого акта? Возможно его закололи еще до поднятия занавеса? Он мог преспокойно лежать мертвым во время всей этой глупой кутерьмы в течение первого действия, и никто, ни на самой сцене, ни в зрительном зале, даже не догадывался од этом…

Глава пятая ЮНОША, ИГРАЮЩИЙ ГЛАВНУЮ РОЛЬ

Квартира Базиля становилась особенно привлекательной рано утром, когда солнце ярким светом заливало его комнаты. Он жил на широкой улице, а дома напротив были все приземистые, невысокие, так что выходящие на них его окна весь день были светлыми.

На следующее утро, сидя в залитой солнечным светом столовой, Базиль, принимаясь за грейпфрут, бросил взгляд на свежую газету: «Убийство на сцене. Хирургическим ножом убит человек во время премьеры Ванды Морли».

Лишь самые незначительные подробности вчерашнего убийства смогли попасть в утренние выпуски газет. Базиль посмотрел театральную страницу. Впервые какой-то критик обращал внимание на то, что происходило на сцене:

«Ванда Морли в «Федоре». Обозрение Мильвертона Троубриджа.