Убийство по-римски

— Я весь к вашим услугам, отец.

— Благодарю, сын мой. Понимаете, подобные неприятности у нас случались и раньше — при раскопках и всяком таком. Крысы. Хотя брат Доминик яростно с ними борется и мы полагали, что они уничтожены. Мы бы выглядели просто дураками, если бы потревожили синьора Бергарми и его отряд, у них и без нас дел хватает.

— Взглянем на место, где эта неприятность?

— Взглянем? Скорее, понюхаем. Но пойдемте, пойдемте.

Спускаясь в третий раз, Аллейн вдруг подумал, что ничего более странного не испытывал. Монах, церковный служитель и он сам шли как бы по вертикальному разрезу истории.

Когда они дошли до аркад на втором уровне, брат Доминик, который до сих пор не сказал ни единого слова, включил лампы дневного света, и вновь к своей неподвижной жизни вернулись Аполлон и Меркурий.

Вниз по винтовой лестнице: две пары сандалий и пара кожаных подошв и все нарастающий шум текущей воды. Нижний уровень, поворот направо. То самое место, где Кеннет Дорн расстался с Себастианом Мейлером. Налево была комнатка при входе в митрейон. Впереди — лампы вспыхнули — впереди саркофаг и огороженный колодец, к которым они пришли.

Саркофаг не был закрыт. Крышка стояла на боку, прислонясь к каменному гробу, куда так поспешно прятали Виолетту.

Отец Денис положил руку на руку Аллейна.

— Вот, — сказал он, и они остановились.

— Да, — ответил Аллейн.

Запах говорил за себя, сладковатый, невыносимый, не оставляющий сомнений.

Аллейн пошел дальше, склонился над перилами, на которых тогда обнаружил след ткани, и заглянул в колодец, светя себе фонариком, который ему дали монахи.

Вниз отвесно уходили стены, на дне была неопределенная темнота.

— В прошлый раз, когда я туда заглянул, — сказал он, — на дне что-то вроде бы замерцало. Я принял это за случайный отблеск на поверхности потока.

— Это возможно.

— А что там, внизу?

— Обломки каменной решетки, — сказал отец Денис, — такой «старой, как все строение. То есть ей семнадцать веков. Мы опускали фонарь и ничего, что бы вы назвали существенным, не обнаружили, но и глубина слишком большая, чтобы что-нибудь разглядеть.

— Решетка там над поверхностью потока?

— Да. В нескольких дюймах от воды. И это только обломки. Можно сказать, остаток.

— А может в ней застрять что-то, вытолкнутое течением?

— Такого пока еще не бывало. Вода чистая. Мы довольно часто спускаем консервную баночку и набираем немного для пробы. Ничего дурного в ней никогда не было.

— А можно туда спуститься?

— Ну, знаете…

— Я, кажется, вижу что-то вроде ступенек… да…

— Можно, — заговорил брат Доминик.

— Там есть и железные костыли?

— Есть.

— И они, без сомнения, насквозь проржавели и вываливаются, как гнилые зубы, при первом прикосновении, — возразил отец Денис.

— У вас есть веревка, отец?

— Конечно, у нас есть веревки для раскопок. Вы не собираетесь?

— Если вы мне поможете, я спущусь вниз.

— Доминик, принеси веревку.

— И шахтерскую лампу и комбинезон, — продолжил брат Доминик, глядя на безукоризненный наряд Аллейна. — У нас все это есть. Я принесу, отец.

— Давай.

— Здесь быть нехорошо, — сказал отец Денис, когда брат Доминик удалился. — Давайте пока отойдем.

Они вошли в митрейон. Отец Денис включил освещение, предназначенное для туристов. Алтарь засиял. В дальнем углу освещенный снизу бог уставился пустыми глазницами в никуда. Они опустились на одну из каменных скамей, где во втором веке, бледные от напряжения, сидели посвященные в отблеске алтарных огней.

Аллейн подумал, не спросить ли, что отец Денис думает о культуре Митры, но, когда он взглянул на него, увидел, что тот погружен в себя. Руки его были сложены, губы шевелились.

Аллейн подождал с минуту и потом, услышав в храме шлепанье возвращающихся сандалий, быстро вышел в дверь позади бога. Это был проход, через который он с Ван дер Вегелями покинул митрейон. Здесь было так темно, что баронесса тогда вскрикнула.

Два поворота направо привели его к колодцу — там уже стоял брат Доминик с веревками, старомодной шахтерской лампой, рабочим комбинезоном и странным шерстяным колпаком.

— Большое спасибо вам, брат Доминик, — сказал Аллейн.

— Попробуйте это надеть.

Аллейн попробовал. Брат Доминик всячески помогал. Он закрепил шахтерскую лампу на голове, умело обхватил концом веревки грудь Аллейна и протянул ее под мышками.

Аллейн переложил крошечный фотоаппарат из чемоданчика в карман комбинезона. Оглядевшись, брат Доминик попросил Аллейна помочь ему положить крышку на саркофаг. Она была массивная, но такому сильному человеку, как брат Доминик, это не стоило большого труда. Предварительно свободным концом веревки он обхватил крышку крест-накрест, как делают моряки, чтобы удержать тяжелый груз.

— Мы могли бы удержать вас вдвоем, — сказал он, — но так будет лучше. Где отец?

— В митрейоне. Кажется, молится.

— Это он всегда.

— Вот и он.

Отец Денис вернулся с несколько обеспокоенным видом.

— Надеюсь, все это правильно сделано, — сказал он. — Ты уверен, что она выдержит, Доминик?

— Да, отец.

— Мистер Аллейн, позвольте мне… повязать платком…

Он нервно походил вокруг Аллейна и, наконец, закрыл ему рот и нос большим полотняным носовым платком.

Оба доминиканца засучили рукава, поплевали на ладони и взялись за веревку — брат Доминик на аллейновой стороне саркофага, а отец Денис на дальней, ближе к повороту.

— Великолепно, — сказал Аллейн. — Надеюсь, я не доставлю вам неприятностей. Я спускаюсь.

— С Богом, — деловито откликнулись они.

Он еще раз осмотрел колодец. Железные костыли спускались с довольно правильными промежутками по обе стороны одного из углов. Сам колодец был шесть футов на три. Аллейн нырнул под перила, встал на угол спиной к колодцу, опустился на колени, повис на руках, сползая вниз, и попытался нащупать опору правой ногой.