Убийство под аккомпанемент

Дамы сели у большого окна. Карлайл, пунктуально подавая ответы на вопросы и замечания в затеянном леди Пастерн разговоре, с удовольствием скользила глазами по неброской лепнине и филенкам красивых пропорций, по стульям, столам и шкафчикам, которые, хотя и соответствовали в точности той или иной эпохе, благодаря долгому соседству складывались в приятную гармонию.

— Им всегда нравилась эта комната, — сказала она теперь. — Приятно, что вы ее не изменили.

— Я ее защищала, — сказала леди Пастерн, — от самых яростных атак твоего дяди.

«Ага, — подумала Карлайл, — со вступлением покончено. Сейчас начнется».

— Твой дядя, — продолжала леди Пастерн, — за последние шестнадцать лет периодически пытался поместить сюда молитвенные колеса, латунных будд, тотемный столб и худшие эксцессы сюрреализма. Я выстояла и одержала верх. Однажды я велела расплавить серебряное изображение какого-то ацтекского божества. Твой дядя приобрел его в Мехико. Помимо его отвратительного вида у меня были все причины полагать, что оно подделка.

— Дядя Джордж не меняется, — пробормотала Карлайл.

— Правильнее было бы сказать, дорогое дитя, что он постоянен в своем непостоянстве. — Леди Пастерн сделала внезапный и неопределенный жест. — Нелепо даже пытаться его понять, — добавила она твердо, — а жить с ним решительно невозможно. Если отвлечься от нескольких незначительных формальностей — чистой воды помешанный. Увы, медицинскому освидетельствованию он не подлежит. Будь он болен и имей я на руках диагноз, уж я бы знала, что делать.

— Ах тетушка!

— Повторяю, Карлайл, я бы знала, что делать. Не пойми меня неправильно. Сама я смирилась. Я оделась броней. Я способна терпеть вечные унижения. Я умею пожимать плечами при виде его возмутительного фиглярства. Но когда затронута моя дочь, — сказала, выпячивая бюст, леди Пастерн, — об уступчивости не может быть и речи. Я ставлю на своем. Я иду в бой.

— А что именно затеял дядя Джордж?

— В том, что касается Фелиситэ, он замышляет катастрофу. Не смею надеяться, что тебе неизвестно о ее романе.

— Но…

— По всей очевидности, известно. Профессиональный джазмен, который, как ты, без сомнения, услышала, войдя в дом, сейчас находится по приглашению твоего дяди в бальном зале. Почти наверное Фелиситэ слушает, как он играет. Крайне неподходящий молодой человек, чья вульгарность… — Леди Пастерн осеклась, губы у нее дрожали. — Я видела их вместе в театре, — сказала она. — Это выходит за рамки всего мыслимого… Невозможно даже пытаться описать. Я в отчаянии.

— Мне так жаль, тетя Силь, — смущенно шепнула Карлайл.

— Я знала, что могу рассчитывать на твое сочувствие, милая девочка. Надеюсь, что могу заручиться и твоей помощью. Фелиситэ тебя любит и тобой восхищается. Разумеется, она тебе доверится.

— Но, тетя Силь…

Где-то в недрах дома загомонили голоса.

— Музыканты уходят, — поспешно сказала леди Пастерн. — Так называемая репетиция окончена. Еще минута, и появятся твой дядя и Фелиситэ. Карлайл, могу я заклинать тебя…

— По-моему… — с сомнением начала Карлайл и, услышав на площадке голос дяди, нервно встала.

Леди Пастерн с гримасой глубочайшей многозначительности положила руку на локоть племянницы. Карлайл почувствовала, как к горлу у нее подкатывает истерический смешок. Дверь открылась, и в комнату бойко вошел лорд Пастерн-и-Бэготт.

Глава 3 Предобеденное

I

Он был низеньким, не большое пяти футов семи дюймов, но такого компактного сложения, что не создавалось впечатления малорослости. Все в нем было щеголеватым, хотя и неброским: одежда, бутоньерка в петлице, тщательно зачесанные на уши волосы. Светло-серые с розоватым белком глаза смотрели проницательно и остро. Нижняя губа чуть выпирала вперед, а на скулах играли два четко очерченных пятна старческого румянца. Он живо вошел в комнату, наградил тремя быстрыми поцелуями племянницу и обратился к жене:

— Кто обедает?

— Мы с тобой, Фелиситэ, Карлайл, разумеется, и Эдвард Мэнкс. И я пригласила присоединиться к нам сегодня мисс Хендерсон.

— Плюс еще двое. Я пригласил Морено и Риверу.

— Это совершенно невозможно, Джордж, — спокойно ответила леди Пастерн.

— Почему?

— Помимо прочих соображений, которые я не удостою даже перечислением, для двух дополнительных гостей не хватит еды.

— Скажи, пусть откроют консервы.

— Я не могу принять этих лиц за обедом.

Лорд Пастерн свирепо ухмыльнулся.

— Прекрасно, Ривера поведет Фелиситэ в ресторан, а Морено останется с нами. Получится то же число обедающих, что и раньше. Как поживаешь, Лайл?

— Прекрасно, дядя Джордж.

— Фелиситэ не будет обедать вне дома с этой личностью, Джордж. Я этого не допущу.

— Ты не можешь им помешать.

— Фелиситэ учтет мои пожелания.

— Не будь идиоткой, — отрезал лорд Пастерн. — Ты на тридцать лет отстала от времени, моя дорогая. Дай девчонке волю, а на ноги она сама встанет. — Он помолчал, явно упиваясь придуманным афоризмом. — А ты ведешь себя так, что они рано или поздно от тебя сбегут. Кстати, лично я против такого не возражаю.

— Ты впал в маразм, Джордж?

— Половина женщин Лондона душу бы продали, лишь бы очутиться на месте Фелиситэ.

— Мексиканский оркестрант.

— Отлично устроившийся молодчик. Разбавит твою старую кровь. Это ведь Шекспир, так, Лайл? Насколько я понимаю, он из прекрасной испанской семьи. Идальго или что-то в таком роде, — добавил он неопределенно. — Малый из приличной семьи случайно оказался музыкантом, а ты его за это осуждаешь. Просто тошнит от такого снобизма. — Он повернулся к племяннице: — Я всерьез подумываю отказаться от титула, Лайл.

— Джордж!

— Относительно обеда, Силь. Ты можешь раздобыть для них чего-нибудь съестного или нет? Говори же.

Плечи леди Пастерн передернулись и поднялись. Она глянула на Карлайл, которой почудилось, что во взгляде тетушки блеснула хитрость.

— Прекрасно, Джордж, — изрекла леди Пастерн. — Я поговорю со слугами. Я поговорю с Дюпоном. Очень хорошо.

Лорд Пастерн ответил жене крайне подозрительным взглядом.

— Рад тебя видеть, Лайл, — сказал он, садясь. — Чем занималась?