Убийство под аккомпанемент

— Это твой дядя всего лишь, — пояснила для Карлайл леди Пастерн.

— Мне следует пойти прямо туда и извиниться перед Карлосом за то, как гадко с ним обращались, — бушевала Фелиситэ, но в ее голос вкралась нотка неуверенности, и она обиженно посмотрела на Карлайл.

— Если кому-то и причитаются извинения, — возразила ее мать, — то как раз Карлайл. Извини, дорогая, что тебе пришлось претерпеть эти… — она сделала брезгливый жест, — эти поистине невыносимые знаки внимания.

— Господи Боже, тетя Силь, — начала в остром смущении Карлайл, но спасла ее Фелиситэ, которая разразилась слезами и выбежала вон из комнаты.

— Наверное… — Мисс Хендерсон встала.

— Да, пожалуйста, пойдите к ней.

Но не успела мисс Хендерсон подойти к двери, которую Фелиситэ оставила открытой, как в коридоре раздался голос Риверы.

— В чем дело? — отчетливо произнес он, а Фелиситэ, задыхаясь, ответила:

— Мне надо с тобой поговорить.

— Ну разумеется, если хочешь.

— Тогда сюда.

Голоса стихли и снова неотчетливо зазвучали в кабинете. Дверь между кабинетом и гостиной с грохотом захлопнулась с той стороны.

— Думаю, их лучше оставить в покое, — сказала леди Пастерн.

— Если я пойду в свою комнату, она, когда все закончится, возможно, поднимется ко мне.

— Тогда идите, — безотрадно согласилась леди Пастерн. — Спасибо, мисс Хендерсон.

— Что вы затеяли, тетя? — спросила Карлайл, когда мисс Хендерсон вышла.

Чуть отвернувшись, чтобы пламя камина не дышало ей в лицо, леди Пастерн объяснила твердо:

— Я приняла решение. Полагаю, избранная мной линия поведения в этом вопросе была ошибочной. Предвидя мое неизбежное сопротивление, Фелиситэ встретила эту личность в его собственном окружении и, как, думаю, сказала бы ты, утратила перспективу. Трудно поверить, что она не одумается теперь, когда видела его в нашем доме и могла наблюдать его чудовищные выходки, его нескончаемую вульгарность. Уже очевидно, что она заколебалась. Я не устаю напоминать себе, что в конце концов она де Футо и де Суз. Разве я не права?

— Это заезженный трюк, дорогая тетя. И не всегда срабатывает.

— Но сейчас срабатывает. — Леди Пастерн поджала губы. — К примеру, она увидела его рядом с милым Эдвардом, к которому всегда была привязана. О твоем дяде как желанном контрасте ничего не могу сказать, но по крайней мере его костюм не выходит за рамки приличий. И хотя я глубоко негодую, милое дитя, что ты в моем доме вынуждена терпеть знаки внимания этого животного, это, безусловно, произвело должное — и к тому же неприятное — впечатление на Фелиситэ.

— Вот именно неприятное, — отозвалась, розовея, Карлайл. — Но, тетя Сесиль, он ведь повел себя так со мной, чтобы сыграть гадкую шутку с Фелиситэ, приструнить ее и заставить образумиться.

Леди Пастерн на мгновение прикрыла глаза. Карлайл вспомнилось, что такова у нее обычная реакция на сленг.

— И боюсь, — добавила она, — Фэ на нее клюнула.

— У Фелиситэ она может вызвать только отвращение.

— Не удивлюсь, если она откажется пойти сегодня в «Метроном».

— На это я и надеюсь. Но боюсь, она пойдет. Думаю, она не уступит так легко. — Леди Пастерн встала. — Что бы ни случилось, я разорву этот роман. Ты меня слышала, Карлайл? Я положу ему конец.

За дверью в дальнем конце комнаты голос Фелиситэ взвился пронзительным крещендо, но слова остались неразборчивы.

— Они уже ссорятся, — удовлетворенно сказала леди Пастерн.

III

Эдвард Мэнкс сидел с бокалом портвейна в руке, на столе остывала чашка кофе, а его мысли бродили кругами, все расширяющимися от освещенного свечами стола. Он смутно подметил, что Морено и Ривера подсели к лорду Пастерну. Голос Морено, громкий, но как будто дряблый, тянул и мял фразу за фразой.

— Ну да, конечно. Не волнуйтесь, все у нас в кармане. Они просто со стульев попадают. Ладненько, пройдемся еще раз. Будет.

Лорд Пастерн ерзал, запинался, хмыкал, жаловался. Ривера, откинувшись на спинку стула, молча вертел в руке бокал. Мэнкс, отметивший, как часто в него доливали, задумался, а не набрался ли аккордеонист.

Так они и сидели в клубах сигарного дыма, освещенные свечами, — несуразная группа. Он увидел их как три диссонантные несовместные фигуры в центре невыносимой композиции. «Морено, — сказал он самому себе, — торговец весельем. Весельем!» Каким модным, размышлял он, это слово было до войны. Будем веселы, говорили все кругом и, мрачно обняв друг друга, топали и шаркали, пока такие, как Морри Морено, издавали шумные звуки и улыбались за них. Они нарекали детей «Гей» [16] , пересыпали этим словечком беспечные комедии и навязчивые, гнетущие шлягеры. «Веселье! — бормотал про себя раздраженный и сердитый Эдвард. — Слово, может, и ничего, но чувство, пока его испытываешь, названия не имеет. Вот кузен Джордж, который, нет сомнений, чуточку не в себе, сидит как рупор своего класса между торговцем буги-вуги и хамом. А Фэ выкамаривает в адском кругу, в то время как кузина Сесиль торжественно раскачивается наперекор ритму. Во внешнем кругу — хотелось бы надеяться, что поневоле — Лайл, а вот я, трезвый как черт, на периметре». Подняв глаза, он увидел, что Ривера на него смотрит, но не прямо, а краешком глаза. «Глумится, — подумал Эдвард, — как инфернальная карикатура на себя самого».

16

Gay (англ.) — веселье.

— Встряхнись, Нед, — улыбнулся ему лорд Пастерн. — Надулся как сыч, ни словечка от тебя не слышно. Надо вылезать из скорлупы. Чуток веселья, что скажешь?

— Как пожелаете, сэр, — отсалютовал Эдвард и, подобрав выпавшую из вазы посреди стола белую гвоздику, продел цветок себе в петлицу. — Безупречное веселье, а?

С визгливым смешком лорд Пастерн повернулся к Морено.

— Ну, Морри, если все, как вы говорите, я закажу такси на четверть одиннадцатого. Как по-вашему, найдете, чем себя занять до тех пор? — Он подтолкнул к Морено графин.

— Конечно-конечно, — отозвался Морено. — Нет-нет, спасибочки, больше не надо. Отличное вино, право слово, но мне надо быть пай-мальчиком.

Эдвард пододвинул портвейн Ривере, который, улыбнувшись чуть шире, налил себе еще.

— Покажу вам револьвер и холостые, когда пойдем, — сказал лорд Пастерн. — Они в кабинете. — Он капризно глянул на Риверу, который медленно пододвигал к себе стакан. Лорд Пастерн не любил, когда его заставляют ждать. — Позаботься о Карлосе, Нед, ладно? Вы не против, Карлос? Я хочу показать Морри холостые. Пошли, Морри.

Мэнкс открыл перед кузеном дверь и вернулся к столу. Сев, он стал ждать, что Ривера сделает первый ход. Вошел Спенс, помедлил и снова удалился. Последовало долгое молчание.

Наконец Ривера вытянул ноги и, подняв повыше бокал, посмотрел на свет портвейн.

— Я человек, — сказал он, — который любит переходить к сути. Вы кузен Фелиситэ, да?

— Нет.

— Нет?

— Я в родстве с ее отчимом.

— Она называла вас кузеном.

— Простоты ради.

— Полагаю, вы к ней привязаны?

Эдвард молчал три секунды, потом сказал:

— Почему нет?

— Это неудивительно. — Ривера залпом выпил половину налитого. — Карлайл тоже называет вас кузеном. И тоже простоты ради?

Эдвард отодвинулся вместе со стулом.

— Боюсь, не понимаю, в чем суть.

— Суть? Ах, ну да. Я человек, — повторил Ривера, — который любит переходить к сути. А еще я человек, которому не нравится, когда его принимают холодно или… как это говорится… когда его водят за нос. А в этом доме, я нахожу, меня принимали весьма холодно… неприветливо, да… Это мне неприятно. В то же время я знакомлюсь с леди, которая мне не неприятна. Совершенно напротив. Я заинтересован. Я тактично осведомляюсь. Например, я спрашиваю, в каких отношениях означенная дама состоит с моим хозяином, почему бы и нет?