Убийство в музее восковых фигур

— Четвертый департамент, центральное управление, — пропел чей-то голос.

— Бенколен. Кто ведет дело «А-42», убийство?

— «А-42»? Инспектор Лютрелл.

— Если он в здании, соедините меня с ним.

За окном уже опускались мрачные осенние сумерки. Я уже долго не виделся с Бенколеном. Перед ленчем его вызвали на службу по какому-то рутинному делу, и я появился во Дворце правосудия лишь после четырех часов. Но и тогда я не нашел его в большом, почти пустом, освещенном лампами с зелеными абажурами кабинете, где он обычно проводит допросы. Где-то под самой крышей здания у него есть еще одна комнатенка, нечто вроде личного убежища от гама и суеты Дворца. Эта берлога соединена батареей телефонов со всеми отделами Сюрте и префектуры, расположенной неподалеку. Остров Сите, который и в самом деле является островом, похож по форме на узкий корабль, растянувшийся по Сене чуть ли не на милю. На корме корабля возвышается громада собора Парижской Богоматери, а на носу, выступая, как бушприт, расположился скучный сонный сквер. Между этими достопримечательностями высятся, не снисходя до суеты Нового моста, здания, отданные правосудию. Окна убежища Бенколена смотрят из-под крыши на Новый мост и поверх него через бушприт парка — на темную реку. У вас создается иллюзия, будто из этой комнаты вы можете следить за всем Парижем. Убежище Бенколена выглядит жутковато, с кошмарными реликвиями в стеклянных шкафах, страшными фотографиями в рамках на стенах и ковром, протертым до основы от непрерывного расхаживания Бенколена.

Мы сидели в темноте, если не считать слабого света у книжных полок, громоздящихся в алькове. На фоне желтого светового пятна четко вырисовывался силуэт Бенколена, сидевшего у окна с телефонной трубкой в руке. Мое кресло стояло напротив — тоже у окна. На мне были наушники, соединенные с телефонным аппаратом. Я слышал щелчки, посвистывание, таинственные голоса, звучавшие во всех помещениях здания. Мои пальцы касались всех тянущихся из этого кабинета струн. Их малейшее натяжение немедленно и неизбежно отзывалось во многих домах Парижа.

В ответ на последний вызов Бенколена последовало продолжительное молчание. Длинные пальцы детектива выстукивали нетерпеливую дробь на подлокотнике кресла. Окна слегка дребезжали от порывов ветра над темной рекой. По стеклам стекала вода, иногда в них ударяла изломанная ветром тяжелая дождевая струя. Я видел расплывающийся свет фонарей на Новом мосту, кишащем пешеходами, слышал гудки машин и гул автобусов. Еще дальше, на мысе, мерцал огонек, дробно отражающийся в ряби реки. Все, что было за ним, таяло, словно призрак в ночи. Холодный свет фонарей, выстроившихся по обоим берегам, становился с расстоянием все слабее и слабее, пока совсем не растворялся в дожде.

— Говорит инспектор Лютрелл, — зазвучало в наушниках.

Мы, отгородившись от холодного города камнем и стеклом, привели в движение огромный механизм. Мы сделали это, не покидая пропитанной сигарным дымом комнаты с ковром, протертым до дыр шагами Бенколена, преследующего убийц.

— Лютрелл? Бенколен говорит. Что у вас по убийству Дюшен?

— Пока все как обычно. Рутинная работа. Я побывал у матери. Она сказала, что уже беседовала с вами. Говорил с Дюрраном. Он, кажется, занимается делом Мартель? Дюрран считает, что оба убийства связаны с «Клубом цветных масок» на бульваре Себастополь. Я намеревался организовать туда налет, но Дюрран сказал, что вы приказали держаться от клуба подальше. Это так?

— Да. Временно.

— Ну что ж, если инструкции таковы, будем им следовать, — ворчливо произнес голос, — хотя я не улавливаю идею. Тело нашли прижатым течением к одному из быков моста Шанж. Мост не позволил реке унести тело. Видимо, его сбросили примерно там, где и выудили. А мост — точно в конце бульвара. Труп могли принести к реке прямехонько из клуба.

— Наткнулись на что-нибудь подозрительное?

— Нет. Опросили всех в округе. Ни черта!

— Что говорит лаборатория?

— Ничего определенного. Тело довольно долго пробыло в воде. Следы на одежде уничтожены. У нас есть одна идея, но если вы настаиваете на иммунитете клуба…

— Вы имеете в виду порезы осколками стекла, не так ли? Видимо, стекло не совсем обычное — наверняка матовое и, возможно, цветное, — и вы хотите мне сообщить, что лаборатория их обнаружила. Да, инспектор, Дюшен или выбросилась из окна, или ее выбросили, а окна в клубе, по всей вероятности, окажутся…

Телефон донес до нас несколько раздраженный голос инспектора:

— Да, в некоторых порезах обнаружены мелкие частицы. Стекло темно-красное и весьма дорогое. Значит, вы видели осколки? Мы провели опрос во всех стекольных магазинах в радиусе одной мили от ворот Сен-Мартен. Владельцы предупреждены, что, если будет заказ, они нам сообщат… Инструкции?

— Пока ничего. Продолжайте работать, но учтите, никаких действий в отношении клуба без моего особого разрешения.

Инспектор выразил согласие и отсоединился. Бенколен опустил трубку и возобновил нервное постукивание кончиками пальцев по подлокотнику. Мы молчали, вслушиваясь в глухой шум коридора и стук бешеного дождя по окнам.

— Итак, — начал я, — девица Дюшен была убита в клубе. Но Клодин Мартель… Бенколен, неужели ее прикончили, потому что она слишком много знала о первой смерти?

Он медленно поднял на меня глаза:

— Почему вы так решили?

— Прежде всего исходя из ее поведения дома в ночь после исчезновения Дюшен. Плач, возбужденное состояние и слова, обращенные к матери: «Ты не сможешь мне помочь. Мне никто не поможет». Совершенно необычно. Она всегда являла собой тип самоуверенной, эгоцентричной юной леди. Как вы полагаете, они обе состояли в клубе?

Он нагнулся, чтобы придвинуть к себе тумбочку, на которой находились графин с коньяком и коробка сигар. Свет из алькова косо упал на его лицо, подчеркнул впадины щек и вспыхнул янтарным сиянием, преломившись в содержимом графина.

— Ну что же, попробую высказать хитроумную догадку. Одетта Дюшен, по моему мнению, не состояла в клубе. Однако мадемуазель Мартель, бесспорно, была его членом.

— Почему «бесспорно»?

— Этому есть масса доказательств. Ну во-первых, ее определенно знала Мари Огюстен, и знала хорошо. Правда, ей могло быть неизвестно имя. Клодин Мартель, видимо, обычно входила в клуб через музей.

— Минутку. Предположим, лицо Клодин было знакомо мадемуазель Огюстен и запечатлелось в ее памяти лишь потому, что она видела ее мертвой.

Налив себе коньяку, Бенколен задумчиво посмотрел на меня.

— Другими словами, Джефф, вы даете понять, что наша хозяйка музея в преступных целях скрывает свою осведомленность об убийстве? Вполне возможно. Чуть позже мы всесторонне обмозгуем эту идею. Что же касается членства мадемуазель Мартель, об этом говорит (и это во-вторых) черная маска, которую мы нашли рядом с телом. Нет никаких сомнений в том, что маска принадлежала Клодин.

Я с недоумением посмотрел на него и сказал:

— Так какого же черта вы доказывали инспектору Дюррану и доказали, что маска принадлежит другой женщине?

— Точно, — ответил он с усмешкой. — Совершенно верно. Мне пришлось ввести в заблуждение вас обоих, чтобы обмануть инспектора. Правда, я боялся, что он увидит прореху, зияющую в системе моих доказательств.

— Но с какой целью? Зачем?

— С какой целью обманул? Да потому что инспектор Дюрран — сугубо человек действий и не способен проявить выдержку. Он полагает, что невинную девушку хитростью заманили в клуб, где и убили при неудачной попытке покуситься на ее честь. Я хочу, чтобы все верили именно в его версию. Если бы Дюрран узнал, что она была постоянным членом этого заведения, то без раздумья кинулся бы к ее родителям, ее друзьям, ко всем без разбору и растрезвонил бы все известные нам факты. Результат — родители и друзья впадают во вполне понятное негодование и вышвыривают нас из своих домов или, в лучшем случае, не пускают на порог, что, в сущности, одно и то же. Так или иначе, мы теряем доступ к информации и лишаемся содействия. Надеюсь, вы заметили, что ни в одной, ни в другой семье я ничем не дал понять о возможной связи обоих происшествий или о том, что девушки имели отношение к клубу.