Убийство в музее восковых фигур

На меня навалилась влажная духота перехода. Там царила абсолютная темнота, насквозь пропитанная воображаемым запахом убийства. Зеленоватый призрак с ножом в лапе, конечно, не таится там, в глубине, молча поджидая меня. Но даже сама мысль об этом не вдохновляла. Здесь царила не только темнота, но и полная тишина. Интересно, не бродит ли сейчас по своему музею старый Огюстен? Ну что ж — вперед. Хорошо бы знать, включают ли обычно посетители освещение, когда вступают сюда. Видимо, да, потому что лишь только за ними защелкивается замок, становится еще темнее, хотя это вряд ли возможно. Выключается свет, скорее всего с другой стороны, из помещения клуба. Я нажал на кнопку. На покрытый каменными плитами пол пролился бледный лунный свет, источник которого был искусно спрятан под крышей. Пол в одном месте, точно напротив двери в музей, был тщательно выскоблен. И это светлое пятно кричало для меня громче, чем сама кровь.

Звук моих шагов гулко отдавался под невысокой крышей перехода. Я на ходу натянул на лицо маску. Это означало, что пути назад нет. Маска поставила последнюю точку. Инстинктивно я бросил взгляд на дверь музея. Она была плотно закрыта. Воображение провело меня через зеленые гроты к насквозь фальшивому показному входу с буквой «О» из электрических ламп на потолке. Сейчас там, наверное, нет посетителей, однако мадемуазель пока не покинула свой пост в стеклянной будке. Она выглядит уныло в своем черном платье, перед ней рулон голубых билетов и чуть сбоку коробка с денежной мелочью. Толпы любителей ужасов осаждали музей весь день, и мадемуазель утомилась. Какие мысли роятся за непроницаемым взглядом?

Но что это? Кто-то поворачивал ручку музейной двери. Было видно в неярком свете, как она медленно вращается то в одну, то в другую сторону. Ничто не таит в себе ужасного больше, чем скрипнувшая в глубокой тишине ночи дверная ручка. На мгновение я заколебался. Может быть, лучше выждать? Нет. Смешно полагать, что это убийца. Скорее всего какой-то член клуба. Но тогда почему он не открывает дверь? Почему остановился в нерешительности, медленно вращая ручку? Я не могу ждать, не имею права вызвать подозрения. Закрепив маску, я решительно направился к двери в правой стене перехода.

Когда я вставил ключ в замочную скважину, перед моим мысленным взором проносились странные образы. Мне показалось, что, повернув ключ, я выпущу на свободу всех духов зла и ненависти и окажусь в наглухо закрытой камере один на один с багровым носом Галана. Я даже услышал вкрадчивый, кошачий голос негодяя. Но нет, слишком поздно, пути назад нет. Я толчком распахнул дверь.

В ту же секунду свет в переходе погас, выключатель сработал автоматически. Я оказался в фойе. Стараясь сохранить под маской спокойное выражение лица, я лихорадочно воспроизводил в уме план первого этажа.

Это был просторный зал высотой футов в двадцать. Потолок поддерживался колоннами из белого, с голубыми прожилками, мрамора, пол был покрыт мозаичной плиткой, голубой с золотом. Источники света, скрытые в капителях колонн, оставляли нижнюю часть помещения в приятном полумраке. Слева от меня находился гардероб, справа — дверь под аркой с орнаментом из купидонов в тяжеловесном стиле времен короля Эдуарда. Эта дверь (насколько я помнил из плана) вела в комнату отдыха. Сейчас из-за нее доносился шорох, как будто десятки ног двигались по толстому ковру, долетали отголоски смеха и приглушенные звуки оркестра. Воздух был насыщен тяжелым ароматом пудры. Роскошь, скрытая за унылыми стенами на убогой улице, отравляла, словно ядовитые яркие орхидеи, сознание и порождала в воображении экзотические картины. Она как бы внушала: забудь обо всем, раскрепости свое сердце.

Я сделал несколько шагов. Мне навстречу поднялись фигуры, казавшиеся в полумраке гигантскими. Они совершенно бесшумно передвигались по блестящему мозаичному полу. Охрана! Я должен выдержать проверку со стороны возникших из ничего духов.

— Ваш ключ, мсье, — произнес один из них.

На стражниках были корректные вечерние костюмы и белые маски. У всех до единого у левого рукава смокинга, там, где обычно крепится кобура, была заметна выпуклость. (Бенколен сказал, что они вооружены автоматическими пистолетами с глушителями.) Я всей кожей ощущал на себе взгляды охранников. Люди уголовного подполья. Казалось, что они крадутся пригнувшись (хотя они стояли вполне прямо) и их глаза суетливо бегают за прорезями масок. Мысль о глушителях делала их для меня еще более отвратительными.

Скинув пальто на руки гардеробщика и передав ему цилиндр, я протянул ключ одному из охранников. В это время второй сумел одним ловким движением проверить, нет ли при мне оружия.

— Девятнадцать, — пробормотал охранник, взглянув на ключ. Другой сверился с какой-то книгой. Я боялся, что они услышат бешеный стук моего сердца. Но вдруг кольцо белых масок вокруг меня исчезло — они растворились в тени. До меня донесся щелчок застегиваемой кобуры. Двинувшись вперед, я все еще ощущал, как их глаза сверлят мою спину.

Итак, первая задача решена — я в клубе. Стрелки моих часов показывали одиннадцать восемнадцать.

Комната отдыха представляла собой удлиненный зал, довольно узкий и еще более скудно освещенный. Стены были завешены черным бархатом. Единственным источником света было алое сияние, исходившее изо ртов и глаз двух бронзовых сатиров, сжимающих в своих объятиях нимф. Размером в рост человека, эти фигуры напомнили мне о Сатире из музея. Красный свет из их глаз и ртов бросал зловещие трепещущие блики на черные драпри. Примерно в десяти футах слева от меня находились большие стеклянные двери, которые, как я знал, вели через крытый пассаж в большой зал. Моих ноздрей коснулся запах оранжерейных цветов. Пассаж был украшен ими, как и гроб Одетты.

Бормотание оркестра стало слышнее. До меня доносился ровный шум голосов. Кто-то заливисто хохотал. Мужчина и женщина, держась за руки, проплыли через комнату отдыха к стеклянной двери. На обоих были черные маски. Казалось, что они загипнотизированы игрой черных и алых теней. Губы женщины застыли в слабой улыбке. Она была немолода. Беспутник выглядел гораздо моложе и, казалось, сильно нервничал. Еще одна парочка угнездилась в углу с коктейльными бокалами в руках. Оркестр неожиданно сменил темп. Он задышал в чувственном ритме танго, и невидимая толпа задвигалась в такт музыке. И тут во мраке я обратил внимание еще на одну фигуру. У подножия лестницы в дальнем конце зала, скрестив на груди руки, неподвижно стоял человек. Над ним высился один из бронзовых сатиров, красноватый свет лился на широкие, мощные плечи и на алую маску, скрывающую лицо. Нос маски был срезан, чтобы дать свободу кривому багровому хоботу. Человек улыбался…

— Ваш номер, мсье, — тихо прозвучал голос мне в ухо.

Я с трудом проглотил слюну. Багровый нос что-то подозревает, именно поэтому мне и задан этот вопрос. Галан не двигался, но мне показалось, что он стал выше ростом. Повернувшись, я увидел рядом с собой женщину в белой маске (знак служащего) и коротком черном наряде.

Ее духи источали опьяняющий аромат. Из-под длинных ресниц на меня сквозь прорези маски смотрела пара карих глаз.

— Девятнадцать, — ответил я.

Голос мой оказался на удивление громок, и я подумал, не может ли Галан расслышать его, даже находясь на порядочном расстоянии. Однако я тут же сообразил, что во время его беседы с Бенколеном я не проронил ни слова. Но если он был хорошо знаком с подлинным Робике…

Женщина подошла к стене и отодвинула черный занавес, за которым скрывался небольшой альков. Там я увидел светящийся пульт с рядами пронумерованных кнопок. Она нажала одну из них и задернула занавес.

— Дверь вашей комнаты открыта, мсье. — Мне почудилось, что она посмотрела на меня испытующе, хотя вполне возможно, что в ее взгляде была тревога или подозрение — не знаю.