Убийство в приличном обществе

Как будто в ответ на мою безмолвную мольбу из-за кустов вышел О’Рейли и преградил беглецу путь. Фосетт бежал так быстро, что не успел уклониться. Они столкнулись, послышался глухой удар. Оба упали на землю и покатились. Тут подоспели мы со Стайлсом. Мы схватили Фосетта и рывком поставили его на ноги, оставив запыхавшегося О’Рейли приходить в себя без посторонней помощи.

— Джеремия Бассет! — загремел Стайлс. — Вот ордер на ваш арест!

Фосетт не сводил с меня дикого взгляда. Последние остатки лицемерия слетели с него. Передо мной было затравленное существо, загнанное в ловушку, запыхавшееся, растрепанное. Его нарядные сюртук и панталоны запачкались землей и пятнами травы. Рукав сюртука оторвался — скорее всего, когда он вылезал в окно.

— Я этого не делал! — взвыл он.

— Вас, — сказал я, — обвиняют в мошенничестве в Манчестере, где вы обманом вытягивали из людей деньги. Наверное, проделывали там примерно то же, чем вы занимались здесь! Запирательство вам не поможет. Рука закона вас настигла!

— Да, деньги я брал! — почти прорыдал Фосетт. — Но того, другого, не делал! Клянусь, мистер Росс! Я не имею отношения к смерти Аллегры и Изабеллы Марчвуд. Перед Богом клянусь, я не убийца!

О’Рейли наконец поднялся на ноги и достал из кармана наручники.

— Действуйте, — приказал Стайлс.

Фосетт ошеломленно посмотрел на свои закованные руки, а потом вскинул взгляд на меня:

— Ведь вы мне верите, мистер Росс?

Глава 16 Инспектор Бенджамин Росс

Стайлсу и О’Рейли позволили увезти Фосетта в Манчестер. Мы не сомневались, что там ему предъявят обвинения. Перед отъездом Стайлс, как и обещал, предоставил мне возможность еще раз допросить Фосетта об Аллегре Бенедикт, пока негодяй еще находился на нашем попечении. Я продолжал называть его тем именем, которым он пользовался в Лондоне. По-моему, непросто будет выяснить, как мошенника зовут на самом деле. Может быть, Стайлс убедит его признаться — а может, Фосетт так долго менял вымышленные имена, что и сам запутался. Он показался мне актером, который переиграл слишком много ролей.

В воскресенье утром наш щеголь являл собой печальное зрелище. Обычно по воскресеньям он упивался своей властью над толпой, купался в обожании почитателей, ловко управлял их чувствами и подчинял своей воле. Сейчас же он сидел в голой камере, где сами стены навевали тоску, и в отчаянии смотрел на меня. Теперь он совсем не напоминал прежнего щеголя. Его с трудом можно было узнать. Растрепанный, изможденный, он казался карикатурой на себя — прежнего. И допрос проходил совсем не так, как предыдущий.

— Я не убийца, — повторил он. — Клянусь! — Он чуть не плакал.

— Я не обвиняю вас в убийстве — во всяком случае, пока, — ответил я. — Но вы намеренно чинили препятствия в расследовании двух убийств: Аллегры Бенедикт и Изабеллы Марчвуд. Как вам, наверное, известно, такие действия также считаются преступлением.

— Каким образом я мог чинить вам препятствия?! — воскликнул он, закрывая голову руками. — Я совершенно ничего об этом не знаю!

Я наклонился вперед:

— Фосетт, я должен знать наверняка, был у вас роман с жертвой, Аллегрой Бенедикт, или нет. Наверное, вам казалось, что вы вели себя осторожно. Но ваши отношения невозможно было сохранить в тайне! Я не говорю о том, что обо всем знала Изабелла Марчвуд, которая с самого начала была вашей соучастницей. Возможно, о вашем романе узнал кто-то другой… или другие. Они написали миссис Бенедикт записку от вашего имени, чтобы заманить ее в тот день в парк. Вы хотите, чтобы нашли настоящего убийцу?

— Конечно хочу! — закричал Фосетт. — До тех пор, пока убийце не будет вынесен приговор, я остаюсь подозреваемым! Как по-вашему, что я сейчас чувствую? Я не желаю болтаться на виселице за преступление, которого не совершал!

— Тогда помогите мне найти настоящего убийцу! — сказал я и, откинувшись назад, стал ждать.

Он вздохнул и пожал плечами, но затем ссутулился, словно признавая свое поражение.

— Что ж, извольте. Не скрою, я поступил глупо, но… да, у нас с Аллегрой Бенедикт был роман. Как правило, я не иду на такой риск. Раньше я никогда так не поступал. И не потому, что у меня не было возможностей. — Он криво улыбнулся. — Я не хвастаюсь, инспектор Росс, но поймите: женщины определенного типа неизбежно попадают под обаяние успешного проповедника или любого мужчины, облеченного властью. И дело не только в том, что они безоговорочно верят тому, что он говорит… Они проникаются страстью к нему как к мужчине. Не знаю, почему так получается, но я сталкивался с этим довольно часто. Я всегда помнил об опасности, которую представляло такое положение, и поэтому всеми силами старался его избежать. Но Аллегра — дело другое…

Он замолчал. Я не торопил его. У него на лице появилось выражение, которого ни я, ни, как мне кажется, кто другой раньше не видел: выражение неподдельного горя.

— Росс, вы не видели ее при жизни. Она была не просто красавицей, хотя и красота ее была примечательна. Она была полна страсти… нерастраченных желаний; она сулила такое блаженство, которое никому и не снилось! — Он смущенно усмехнулся. — Наверное, я сейчас говорю, как автор бульварного романа, но поверьте, все именно так и было. Помните сказку о Спящей красавице? Так вот, Аллегра чем-то напоминала мне Спящую красавицу. Все мужчины мечтают разбудить ее поцелуем… — Теперь в его улыбке сквозила печаль. — Так я и поступил.

— Оказалось, что вы разбудили не только красавицу, но и дремлющие в ней опасные страсти? — предположил я.

— О да! — кивнул он. — Я не сомневался: пройдет совсем немного времени, и ее муж догадается, что происходит. Как только ему все станет известно, он предпримет решительные меры. У него обширные связи; он вполне мог начать бракоразводный процесс, в котором неизбежно всплыло бы мое имя… Я пытался объяснить Аллегре, как велик риск, убеждал, что мы должны быть предельно осторожными, хитрить, быть начеку… Но она ничего не желала понимать. Хитрить она не умела, об осторожности не желала слышать. Риск возбуждал ее! — Фосетт вздохнул. — Несмотря ни на что, мне в самом деле казалось, что о наших отношениях никто не знает… Кроме Марчвуд, конечно! — Он досадливо пожал плечами. — Изабелла Марчвуд была нам необходима, но во всем остальном мне казалось, что бояться нечего. Я понимал, что рано или поздно мне придется бежать. Но я не думал, что такое время уже настало. Я убеждал себя, что еще могу подождать.

— Вы были влюблены, — тихо сказал я, удивив себя самого и Фосетта.

— Да, — ответил он, подумав, — наверное.

— Вы когда-нибудь встречались с ней в Грин-парке?

— Да, несколько раз. Потом мы брали кеб и ехали в один небольшой отель, где не задают лишних вопросов.

В Лондоне немало подобных заведений; отелями они являются только по названию. По сути же они представляют собой настоящие притоны. Если клиент попросит, ему приведут и девушку. Такие места хорошо известны тайным любовникам и всем, кому нужно увидеться вдали от посторонних глаз. Чаще всего номера там снимают всего на час-другой. Но на это смотрят сквозь пальцы, и «служащие отеля» (как называет себя мадам — содержательница притона — и вышибалы) не распространяются о своих «гостях».

— Услышав о ее гибели, я пришел в ужас, — серьезно продолжал Фосетт. — Но я не мог показать своих чувств. Я должен был изображать хладнокровие и вести себя как всегда. Росс, вы и не представляете, как тяжело мне пришлось! Вы скажете, что я привык обманывать и изворачиваться, но в последнее время мне приходилось напрягать все силы! Да, я действительно убеждал мисс Марчвуд никому не рассказывать о… о моей дружбе с Аллегрой. Если угодно, Марчвуд была слабым звеном, но мне казалось, что она слишком запугана и ни в чем не сознается…

Значит, вот чему была свидетельницей Лиззи после собрания. Я смотрел на Фосетта и думал: «Ты не утешал расстроенную женщину, а приказывал ей молчать, держать язык за зубами». Тщетно Лиззи уговаривала несчастную компаньонку довериться ей. Наверное, Изабелла Марчвуд еще хорошо помнила приказы Фосетта. И все же на следующий день она села на поезд и поехала в Лондон. Зачем? Наверное, в последнюю ночь своей жизни она много думала… Я сильно подозревал, что она собиралась пойти в полицию… или хотела разыскать Лиззи.