Убийство в состоянии аффекта

– Куда уж дальше взрослеть? Парню двадцать шесть лет! Взрослый мужик. В таком возрасте нужно отвечать за свои поступки, а он привык, что мы все за него решим, все его проблемы урегулируем.

– Ну, так мы же родители, это наша обязанность – решать его проблемы.

– Мои проблемы никто не решал. Ни родители, ни знакомые, я сам всего добился. Зубами и когтями цеплялся, в люди выбился, – негодовал Павел Ильич.

– Ненавижу, когда так говорят. Мол, если мы в грязи жили, пускай и дети наши мучаются, – сердилась Анна.

– Я же не говорю, что он должен мучиться. Но в таком возрасте парень должен за что-то отвечать. Да за все его выходки его убить мало, а мы с ним нянчимся, как с маленьким.

– Он маленький был, глупый, в такие годы все ошибки совершают. Теперь он взрослеет, становится умнее. Мы им еще гордиться будем.

– Боюсь, что я уже до этого не доживу, – уставал спорить с женой Павел Ильич.

От таких размышлений настроение Павла Ильича окончательно испортилось. «Упустил парня, – с горечью думал премьер-министр России, – даже не заметил, как упустил…»

Кроме того, предстоящая встреча с Максимом зарождала в душе Разумовского самые тяжелые предчувствия. Премьер-министр не любил ездить к сыну, так как эти визиты обычно заканчивались скандалом. Повод всегда был один – Разумовский пытался направить своего бесшабашного отпрыска на путь истинный, а тот только пренебрежительно отмахивался от отца фразами типа:

– Отец, не учи! Я так живу – мне нравится.

– Совесть у тебя есть? – бушевал Павел Ильич. – Ты, взрослый мужик, бездельничаешь, на мои деньги живешь! Я же не деньги жалею, мне за твою судьбу страшно!

– Скажем так, батя, только малая часть из тех денег, на которые мы живем, действительно твоя, остальные вы у российского народа воруете. Простой рабочий люд обуваете, – хихикал Максим.

– Не ерничай! Не смей! Я всего сам добился: и денег, и положения своего. Мне мамы-папы не помогали. Я из такого дерьма вылез, которое тебе и не снилось. А ты, мальчишка, сопляк! Отца критикуешь. Да где бы ты был сейчас, если бы не я? В тюряге бы сидел давно, и то в лучшем случае, – багровел от злости и хватался за сердце Разумовский.

Тут Максим переставал насмехаться, тащил валокордин, отпаивал отца, и тот, размякший, заканчивал неприятный разговор, оставлял сыну внушительную сумму денег и уезжал.

В этот раз Разумовский заранее готовил себя к визиту к сыну. Он обещал себе, что сегодня не сорвется, как обычно, на скандал, не будет учить Максима жить. Сейчас у него совсем другая цель, ему предстоит серьезный разговор с сыном. Теперь его действительно нужно вытаскивать. Иначе, еще немного, и его арестуют. Что-что, а служба информации у премьер-министра России работала исправно…

Но как только машина остановилась возле высокого железного забора, укрывавшего дом сына от внешнего мира, Павел Ильич понял, что никакое самовнушение на него не подействует и сейчас разразится очередной грандиозный скандал. Даже перед воротами были видны и слышны приметы развеселой жизни. Музыка орала так, что в машине Разумовского дрожали стекла, судя по всему, у Максима были гости. И причем в таком количестве, что их машины не уместились в подземном гараже на восемь мест и рядком выстроились вдоль забора. Полуголые парни и девицы бродили по участку, не обращая никакого внимания на вновь прибывших. Газон сплошняком был усыпан пустыми бутылками из-под спиртного. Кое-где отдельные парочки занимались любовью, не стесняясь посторонних глаз. Сына среди пирующих не было. Шофер вышел из машины и удивленно присвистнул:

– Ну и ну, вот это вечеринка! Павел Ильич, давайте я с вами пойду. Смотрите, они датые все, обдолбанные какие-то, не дай Бог, случится что.

– Не лезь не в свое дело! – зло прикрикнул Разумовский. – Ступай на кухню, кофе себе свари или поешь что-нибудь. Я скоро.

Саня, аккуратно обходя бесчувственные тела, лежащие прямо на траве, поплелся выполнять приказание хозяина. Сам Разумовский, сжав кулаки, тоже двинулся в сторону дома.

– О, какой к нам мужчинка приехал! – какая-то пьяная деваха вцепилась Павлу Ильичу в рукав. – Куда же ты так бежишь, милый? Поговори со мной, – она громко захохотала и затянула пьяным голосом:

– «Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная, вся душа полна тобой, а ночь… А ночь такая лунная!…»

Разумовский с трудом расцепил цепкие пальцы и с силой оттолкнул ее от себя.

– Дядя, ты чего? – оторопела девица. – Ты чего женщине грубишь? Кость! Иди сюда, – крикнула она кому-то, – тут дурак какой-то пристает. Он мне ноготь сломал. И рожа у него какая-то знакомая, где-то я его видела.

– Сейчас разберемся, – из-за стола, стоявшего неподалеку, поднялась мужская фигура и стала приближаться к Павлу Ильичу и девушке. Разумовский узнал в ней Константина, бывшего однокурсника сына.

Подойдя ближе, тот изменился в лице и чуть слышно пролепетал:

– Здравствуйте, Павел Ильич.

Затем, обращаясь к девушке, зло бросил:

– Пошла вон отсюда, идиотка. Скройся, чтобы я тебя не видел.

– Совсем мужики очумели сегодня, – пробормотала та и, шатаясь, побрела к бассейну.

– Костя, что здесь творится? Ты мне можешь объяснить? – укоризненно спросил Разумовский. – И где Максим, почему я его не вижу?

– Павел Ильич, понимаете, у друга нашего день рождения. Мы вот здесь собрались отпраздновать. А Макс в доме, наверное, я сейчас его найду.

– Да нет уж, спасибо, я сам справлюсь.

ГЛАВА 14

Выйдя из здания тюрьмы, Гордеев привычным жестом бросил папку с бумагами на заднее сиденье. Потом передумал и положил бумаги рядом с собой. Потом – упаковал папку в кейс, а кейс спрятал под сиденье. Стало немного легче. Гордеев поежился. Просто прохладно. Да нет – было бы сейчас на улице плюс тридцать пять – все равно, наверное, знобило бы. Нервишки. Может, действительно на покой пора? В неполных-то сорок лет? Нервы нервами, а чушь-то нечего городить.

Интересно, сколько бы заинтересованные люди дали за эту папочку, которая лежит сейчас под сиденьем автомобиля частного адвоката Гордеева? Полностью, от начала до конца, в несколько приемов записанный обстоятельный рассказ обычного сотрудника научно-исследовательского института Владимира Коробкова. Преступление и наказание. Роман в восьми частях с эпилогом. Посильнее, чем «Фауст» Гете. Бомба, а не показания обвиняемого. Конечно, сюда неплохо было бы присовокупить те самые материалы «наружки», которые изобличали Мелентьева и Разумовского… Ну, положим, Мелентьеву уже все равно (Царствие ему небесное), а вот Разумовский… Да еще и его отец.