Убийство в теологическом колледже

Эмма опаздывала, и это значило, что ей не удастся избежать пробок – был вечер пятницы. Она задерживалась из раза в раз, поэтому обижалась на Джайлза за его тактику проволочек и была недовольна собой за то, что не сопротивляется более решительно. В конце прошлого семестра девушка начала понимать, что Джайлз становится собственником, требует больше времени и больше любви. Когда на горизонте замаячила перспектива возглавить кафедру одного университета на севере, он вдруг решил, что надо жениться: наверное, видел в этом подходящий способ увлечь ее за собой. Эмма знала: у него были собственные представления о том, что такое подходящая жена. И, к несчастью, она им, видимо, соответствовала… Ладно, хотя бы на следующие несколько дней надо выбросить это из головы, как и другие проблемы университетской жизни.

Еще три года назад Эмма обговорила условия работы в колледже. Как она поняла, отец Себастьян нанял ее в своей привычной манере: поднял свои кембриджские связи. Колледжу требовался преподаватель университета, по возможности молодой, чтобы в начале каждого семестра проводить три семинара по теме «Поэтическое наследие англиканства». Они хотели человека более или менее с именем, кто смог бы найти общий язык с молодыми студентами и приноровиться к духу колледжа Святого Ансельма. Каким был этот самый дух, отец Себастьян объяснить не потрудился. Ее должность, как позже рассказал директор, возникла непосредственно из пожеланий основательницы колледжа, мисс Арбетнот. В этом вопросе, как и во многих других, на нее оказали сильное влияние оксфордские друзья, принадлежащие высокой церкви, и женщина свято верила, что новопоставленным англиканским священникам просто необходимо быть в курсе своего литературного наследия.

Двадцативосьмилетнюю Эмму, которая недавно получила должность университетского лектора, пригласили, как выразился отец Себастьян, на неофициальную беседу, чтобы обсудить возможность работы в колледже. Позиция была предложена – и принята. Эмма выдвинула лишь одно условие: чтобы поэзия не ограничивалась писателями-англиканами и временными рамками. Она сообщила отцу Себастьяну, что хочет включить в программу стихотворения Джерарда Мэнли Хопкинса и увеличить рассматриваемый период, затронув современных поэтов, например Т.С. Элиота. Отец Себастьян, очевидно, убедившись, что Эмма – кандидатура подходящая, был не против оставить детали на ее усмотрение. Он появился лишь на третьем семинаре, где своим молчаливым присутствием произвел устрашающий эффект, и в дальнейшем не проявлял к курсу никакого интереса.

Эти три дня в Святом Ансельме, как и предшествовавшие им выходные, стали для нее очень важными, Эмма ждала их с нетерпением и никогда не оставалась разочарованной. В Кембридже были свои подводные камни. Она рано заняла пост университетского лектора, по ее мнению, даже слишком рано. Сложно было совмещать преподавание, которое она обожала, с необходимостью проводить исследования, организационными обязанностями и заботой о студентах, которые все чаще со своими проблемами первым делом приходили к ней. Кто-то, прежде успешно справившись с уровнем А, считал рекомендованные списки для чтения чрезмерно длинными, а кто-то страдал от тоски по дому, стыдился этого и чувствовал, что недостаточно подготовлен к новой необычной жизни.

Все было и так непросто, а тут еще Джайлз со своими запросами, да и в собственных чувствах Эмма слегка запуталась.

Размеренная и умиротворенная жизнь в уединенности колледжа Святого Ансельма стала для нее настоящим утешением. Там она могла поговорить о любимой поэзии с умными молодыми людьми, которым не требовалось еженедельно писать сочинения, бессознательно стараясь угодить ей приемлемыми идеями, и над которыми не висела угроза грядущего экзамена. Они нравились ей, а она, хотя и не одобряла их периодических романтических или амурных поползновений, знала, что нравится им. Ребятам было приятно видеть в колледже женщину, ждать ее приезда и считать ее союзником. Но ее с радушием принимали не только студенты. Эмму всегда встречали как друга. Отец Себастьян обычно приветствовал ее спокойно, даже формально, хотя не мог скрыть, что доволен своим выбором. Зато другие священники, когда Эмма приезжала в колледж, демонстрировали свою радость более открыто.

Возвращаясь в Святой Ансельм, она всегда предвкушала удовольствие, а вот регулярные поездки домой – дочерний долг – оставляли на душе лишь тяжесть. Ее отец, уйдя с должности в Оксфорде, перебрался в квартиру в доме возле станции Мэрилебон. Стены из красного кирпича по цвету напоминали сырое мясо, а громоздкая мебель, темные обои и окна с сеткой от мошки создавали неизменную атмосферу душевного уныния, которую отец, похоже, не замечал.

Генри Лавенхэм женился поздно, но вскоре после рождения второй дочери жена скончалась от рака молочной железы. Эмме на тот момент стукнуло всего три. Позже ей стало казаться, что отец перенес на новорожденную девочку всю ту любовь, которую испытывал к своей жене, еще и усиленную состраданием к беспомощности ребенка, лишенного матери. Эмма всегда знала, что ее любят меньше, но не испытывала ни обиды, ни ревности и возмещала недостаток любви, упорно работая и добиваясь поставленных целей. С юных лет она слышала о себе «замечательная» и «красивая». И то и другое налагало бремя: в первом звучало ожидание успеха, который пришел к ней слишком просто и потому не вызывал доверия; во втором – загадка, иногда даже настоящая мука. В красотку она превратилась лишь в подростковом возрасте и часто смотрелась в зеркало, пытаясь определить и оценить это достояние с явно завышенной стоимостью. Девушка уже тогда осознавала, что привлекательная внешность и миловидность – благодать, а красота – опасный и менее послушный дар.

Пока сестре Марианне не исполнилось одиннадцать, за девочками присматривала тетка со стороны отца, благоразумная, сдержанная и добросовестная особа, полностью лишенная материнского инстинкта, зато знающая, что такое долг. Она проявляла постоянство, но не выказывала сентиментальности, а как только решила, что Марианна достаточно взрослая, тут же отчалила в свой собственный мир, полный собак, бриджа и путешествий за границу. Девочки восприняли ее уход без особых переживаний.

Однако вскоре Марианна погибла – в тринадцатый день рождения ее сбил пьяный водитель, – и Эмма с отцом остались одни.

Когда она приезжала в гости, он настолько добросовестно старался быть любезным, что порой становилось невмоготу. Возможно, дефицит общения и попытки избегать демонстрации привязанности – грубо говоря, отчуждение, ведь они явно стали друг другу чужими – возникли потому, что отец понимал: сейчас, когда ему уже за семьдесят и вокруг никого нет, унизительно и нелепо требовать от дочери любви, которая раньше ему была без надобности.

Наконец она подъехала к пункту назначения. Узкой дорогой, ведущей к морю, пользовались редко, только летом по выходным. И в этот вечер Эмма была на ней единственным путешественником. Дорога бежала впереди, блеклая, вся в тени, немного зловещая в слабеющем свете дня. Как обычно, у девушки возникло ощущение, что она едет к растрескавшемуся побережью, дикому, загадочному и изолированному во времени и в пространстве. Поворачивая на проселочную дорогу, ведущую в колледж Святого Ансельма, где на фоне потемневшего неба уже мрачно вырисовывались высокие дымоходы и башня главного здания, она разглядела невысокую фигуру. Примерно в пятидесяти ярдах впереди устало перебирал ногами отец Джон Беттертон.

Притормозив, Эмма опустила окно и спросила:

– Вас подбросить, отец?

Он заморгал, как будто не сразу узнал ее. А потом на лице появилась знакомая приятная и детская улыбка.

– Эмма! Вот спасибо. Решил побродить вокруг озера и зашел немного дальше, чем хотел.

На нем было толстое пальто из твида, а на шее висел бинокль. Он сел в машину, и салон тут же наполнился влажным запахом солоноватой воды, пропитавшим тяжелую ткань.

– Ну как там птицы, отец? Повезло сегодня?

– Как обычно. Только неперелетные.

И они погрузились в дружеское молчание. В прошлом, хотя и очень недолго, Эмме было непросто общаться с отцом Джоном. Три года назад, когда она впервые приехала в колледж, Рафаэль сообщил ей, что священник сидел в тюрьме.

– Все равно тебе обязательно кто-нибудь расскажет, – начал он. – Не здесь, так в Кембридже. Будет лучше, если ты услышишь это от меня. Отец Джон признался, что совращал мальчиков из церковного хора. Обвинение использовало такую формулировку, хотя сомневаюсь, что все было именно так. Его посадили в тюрьму на три года.

– Я, конечно, в законах не очень разбираюсь, – сказала тогда Эмма, – но приговор слишком суров.

– Двумя мальчиками дело не ограничилось. Священник из соседнего прихода, Мэттью Крэмптон, посчитал своим долгом найти дополнительные улики и разыскал трех молодых людей, которые обвинили отца Джона в более чудовищных преступлениях. Судя по их показаниям, именно его жестокое обращение в столь юном возрасте сделало из них несчастных и замкнутых правонарушителей, неспособных найти работу. Они нагло врали, но отец Джон все равно признал свою вину. У него были на то свои причины.