Убийство в теологическом колледже

– Опять этот архидьякон, – раздраженно заметил Рафаэль. – Очень нужно о нем вспоминать?

– Ладно, ладно, не будем. Хотя в нем столько всего намешано, не находишь? Общеизвестно, что англиканство – это четыре разные церкви, а не одна, но к какой конкретно он принадлежит? Он не так прост: принимает библейское Евангелие, но вместе с тем приветствует женщин-священников. Повторяет, что нужно меняться, чтобы служить новому столетию, но самого его трудно назвать представителем либерального богословия. И непреклонен в отношении разводов и абортов.

– Он как будто из викторианской эпохи, – вставил Генри. – Когда приезжает архидьякон, я чувствую себя персонажем романа Троллопа, только вот роли распределены иначе. Отец Себастьян должен быть архидьяконом Грантли, а Крэмптон – Слоупом.

– Нет, какой из него Слоуп, – возразил Стивен. – Слоуп был лицемер. А архидьякону по крайней мере в искренности не откажешь.

– Да, конечно, он у нас такой искренний, – сказал Рафаэль. – Гитлер был искренним. Чингисхан был искренним. Все тираны – искренни.

– В своем приходе он вовсе не тиран, – тихо сказал Стивен. – Если честно, по-моему, он хороший приходской священник. Не забывай, на прошлую Пасху я неделю там стажировался. Его любят. И любят его проповеди. Как сказал один церковный староста: «Он знает, во что верит, и эту веру передает нам. В этом приходе не найдешь никого, в скорби или нужде, кто не был бы ему благодарен». Мы видим его с худшей стороны: он сильно меняется, когда приезжает к нам.

– Он преследовал коллегу-священника и засадил его в тюрьму, – сказал Рафаэль. – Это вы называете проявлением христианского милосердия? Он ненавидит отца Себастьяна: вот так братская любовь! И он терпеть не может это место и все, что оно символизирует. Он старается закрыть колледж Святого Ансельма.

– А отец Себастьян старается этого не допустить. Я знаю, на что идут мои деньги.

– А вот я не уверен. Смерть Рональда нам сильно навредила.

– Церковь не может закрыть теологический колледж из-за того, что помер один из студентов. Как бы то ни было, в воскресенье после завтрака он должен уехать. Видимо, ему надо возвращаться в приход. Нам осталось выдержать только ужин и завтрак. А тебе, Рафаэль, лучше вести себя прилично.

– Отец Себастьян уже погрозил мне пальцем. Ладно, постараюсь обуздать свою бурную натуру.

– А если сорвешься, то извинишься перед архидьяконом до того, как он уедет?

– Э, нет, – сказал Рафаэль. – У меня такое чувство, что утром перед ним не нужно будет извиняться.

Через десять минут юноши ушли пить чай в студенческую гостиную.

– Мисс, вы выглядите уставшей, – сказала миссис Пилбим. – Может, выпьете вместе со мной чайку? Вы удобно устроились, посидите в тишине.

– Спасибо, миссис Пилбим, с удовольствием.

Миссис Пилбим накрыла журнальный столик рядом, поставила на него большую чашку чаю и булочку с маслом и джемом. «Как здорово, – пришло на ум Эмме, – спокойно сидеть, когда рядом есть другая женщина, слышать, как скрипит плетеное кресло, когда в нем устраивается миссис Пилбим, чувствовать аромат булочек и смотреть на синие всполохи огня». Она жалела, что разговор зашел о Рональде Тривзе. Девушка не представляла, насколько эта смерть, все еще необъяснимая, омрачит будущее колледжа. И не она одна. Конечно, миссис Манро ушла из жизни мирно, ее смерть была естественной, и для нее, вероятно, стала благом. Но это еще одна тяжелая потеря для столь узкого круга людей, и разрушительное действие смерти не может здесь не сказаться. Генри прав, человек всегда чувствует вину. Она жалела, что не так сильно заботилась о Рональде, ведь могла бы быть подобрее и потерпеливее. Она так ясно представила себе, как он, спотыкаясь, выходит из коттеджа Сертиса, что никак не могла избавиться от этого видения.

А теперь еще и архидьякон. Неприязнь Рафаэля к нему становилась маниакальной. Это была уже не просто неприязнь. В его голосе сквозила ненависть – эмоция, которую Эмма совсем не ожидала встретить в Святом Ансельме. Она поняла, насколько сильно ей нравилось приезжать в колледж. В голову пришли знакомые слова из молитвенника: «Такой покой недостижим в миру». Но покой ускользал, стоило вообразить, как юноша открывает рот, стараясь вдохнуть воздух, а встречает лишь поток песка, несущий смерть. И колледж Святого Ансельма был частью этого бренного мира.

Да, преподавали здесь священники, а сами студенты ожидали рукоположения, но они все еще оставались людьми. Хоть колледж и стоял в символическом и дерзком уединении на границе между морем и незаселенным мысом, в его замкнутых стенах под строгим контролем текла насыщенная жизнь. Благодатная почва для разнообразных эмоций. А как же Рафаэль, воспитанный без матери, выросший в этом изолированном мире с передышками на начальную и среднюю школу: тот же мужской коллектив, те же контролируемые условия? Интересно, он на самом деле чувствовал призвание или просто платил по счетам единственно понятным для него способом? Впервые она мысленно осуждала священников. Наверняка им приходило в голову, что Рафаэлю нужно учиться где-нибудь в другом колледже.

Она считала, что отец Себастьян и отец Мартин наделены мудростью и добродетелью, которую вряд ли могут постичь люди, которые, как и она сама, видят в упорядоченной вере лишь правила для духовного роста, а не окончательное хранилище открывшейся истины. Но всегда возвращалась к одной и той же неудобной мысли: священники тоже всего лишь люди.

Поднимался ветер. Теперь она слышала его слабый неравномерный гул, почти неразличимый за более сильным гулом моря.

– Ветер будет сильный, – сказала миссис Пилбим, – хотя, наверное, совсем разыграется лишь к утру. Однако ночка предстоит неспокойная.

Они молча пили чай, а потом миссис Пилбим сказала:

– Понимаете, они неплохие ребята. Все до одного.

– Да, – сказала Эмма, – я знаю.

Девушке показалось, что именно миссис Пилбим отвечает здесь за хорошее настроение.

21

Отец Себастьян не любил послеполуденный чай. Он никогда не ел пирожных и придерживался мнения, что булочки и бутерброды только перебивают аппетит перед ужином. Он считал, что должен появиться в четыре часа перед гостями – так было правильно, – но обычно оставался ненадолго, только чтобы выпить пару чашек «Эрл Грей» с лимоном и поприветствовать вновь прибывших. В эту субботу он поручил прием отцу Мартину, но в десять минут пятого подумал, что будет невежливо не заглянуть. На полпути вниз по лестнице ему навстречу кинулся архидьякон.

– Морелл, мне нужно с вами поговорить. В вашем кабинете, пожалуйста.

«Ну что на этот раз?» – устало подумал отец Себастьян, взбираясь по лестнице вслед за архидьяконом. Крэмптон перешагивал через ступеньки и, заходя в кабинет, едва не выбил дверь. Отец Себастьян вошел более спокойно, пригласил гостя занять одно из кресел перед камином, но его проигнорировали. Мужчины оказались лицом к лицу, так близко, что отец Себастьян чувствовал кислое дыхание оппонента. Он против воли встретился с горящим взором, внезапно разглядев (и от этого стало неловко) каждую черточку лица Крэмптона: торчащие в левой ноздре два волоска, проступившие на скулах красные пятна и прилипшую к губе крошку, похоже, от булочки. Он стоял, наблюдая, как архидьякон пытается совладать с эмоциями. Слегка успокоившись, Крэмптон заговорил, но в голосе явственно слышалась угроза.

– Что здесь делает этот полицейский? Кто его пригласил?

– Коммандер Дэлглиш? Я подумал, что объяснил…

– Да не Дэлглиш, а Джарвуд. Роджер Джарвуд.

– Мистер Джарвуд наш гость, как и вы, – невозмутимо ответил отец Себастьян. – Он инспектор сыскной полиции Суффолка, взял недельный отпуск.

– Это была ваша идея пригласить его сюда?

– Он к нам иногда заезжает, нам это приятно. Сейчас инспектор находится в отпуске по болезни и попросил позволения остановиться здесь на неделю. Он нам нравится, и мы рады, что он приехал.