Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

— Пока это основная линия следствия.

Ей позвонил Бенгт Рослинг. Она отошла, чтобы ответить на звонок.

— Что случилось?

— Мы нашли девушку. Я потом тебе расскажу. Прости, что не смогла сегодня полететь.

Бенгт был судебным психологом. Они так и познакомились, на службе, в ходе следствия об убийстве наркомана в Христиании. Убитый был одним из его пациентов.

— А как же Марк? — спросил он.

— Он у моей матери.

— Я имею в виду завтра. Он же с завтрашнего дня уже должен начать заниматься шведским в школе. В Сигтуне.

— Ах да, точно.

— Ладно, скажу им, что он на день опоздает.

— Мы возьмем билеты на ближайший рейс. Я позвоню тебе, сообщу время прилета.

К ней подошел Букард и спросил:

— Девушка связана с Хартманном?

— Мы проверим.

— Если кандидат на пост мэра окажется замешанным в деле, сразу дай мне знать.

— Я не могу заняться этим, Букард.

Раздался автомобильный сигнал. Это был Майер, он ждал ее в машине с сигаретой во рту.

— Пусть он возьмет дело, — сказала она.

Ее шеф приблизился к ней вплотную:

— Это не может быть первым делом Майера. Не спрашивай почему. Я позвоню в полицию Стокгольма и договорюсь обо всем.

— Нет, — настаивала она, — это невозможно.

Лунд пошла прочь, в сторону машины и Майера.

— Ты нашла девочку. — Букард торопливо зашагал вслед за ней, обращаясь к ее спине в мокрой синей ветровке. — Разве у Майера получилось бы? Только дохлых лис и умеет откапывать.

Она остановилась, развернулась и пристально посмотрела на него. В этот момент он был похож на старого седого мопса и смотрел на нее так же выразительно и печально, как умудренный годами пес.

— Всего один день, Сара.

Молчание.

— Хочешь, чтобы Майер поговорил с родителями?

— Ненавижу тебя. Ты догадываешься об этом?

Букард рассмеялся и хлопнул своими пухлыми ладошками.

— Эту ночь я поработаю, — сказала Лунд. — Но с утра это будет твоя забота.

В гулких асептических коридорах морга было пустынно.

По-прежнему в черной кожаной куртке, алом комбинезоне и шерстяной шапке, Тайс Бирк-Ларсен тяжело ступал по чистому кафелю, двигаясь в сторону единственной двери в дальнем конце.

Смотровая.

Пернилле в своем бежевом плаще уже была там, повернула к нему измученное лицо, в глазах вопрос. Он остановился в двух шагах от нее, не представляя, что делать и что говорить. Бесформенные слова поднялись к его губам, но, боясь разбить холодный сухой воздух, остались внутри, незаконченные и неопределенные.

Крупный могучий мужчина, порой внушающий страх, беспомощно молчал, а в глазах его блестели слезы.

Все поняв, Пернилле зарыдала, подошла к мужу, положила руки на плечи. Она прижалась к нему, уткнувшись мокрым лицом в его колючую щеку. Они стояли вместе, держась друг за друга в тесном молчании. Так же вместе они прошли в белую комнату, где все — глянцевый кафель, стеклянные шкафы, раковины и краны, блестящие металлические столы, инструменты, — все означало смерть.

Полицейские шли впереди, показывая дорогу, — та самая женщина с пристальным взглядом и угрюмый мужчина с большими ушами. Они подвели их к чистой белой простыне и остановились, чего-то ожидая, изредка поглядывая на супругов. Из-за угла появился мужчина в хирургическом костюме, синей шапочке, синем фартуке, синих перчатках. Такие же доктора были во время рождения Нанны, вспомнил Тайс Бирк-Ларсен. Те же цвета, те же резкие химические запахи.

Без единого слова или взгляда мужчина встал возле них и приподнял белую ткань.

Пернилле приблизилась, едва передвигая ноги, ее глаза расширились.

Женщина-полицейский ни на миг не отводила от нее взгляда, фиксировала каждый жест, каждый вдох, каждое движение.

Бирк-Ларсен стянул с головы черную шапку, смутившись, что забыл сделать это раньше. Посмотрел на бескровное израненное лицо на столе, на грязные волосы, на безжизненно-серые глаза.

В его памяти возникли картины, звуки, прикосновения, слова. Крик младенца, напрасная ссора, жаркий день на пляже, прогулка на санках морозным зимним утром. Маленькая Нанна в коробе ярко-красного велосипеда «Христиания» с логотипом «Перевозки Бирк-Ларсена» на боку, который починил и покрасил Вагн Скербек. Вот Нанна постарше, лет шестнадцати, вновь забирается в короб велосипеда и смеется над тем, как ей стало там тесно.

Далекие мгновения, которые никогда не повторятся, невысказанные обещания, которые никогда не исполнятся. Все эти мелочи, которые когда-то казались такими будничными и неприметными, теперь кричали: «Смотри! Ты никогда не замечал. И вот теперь меня нет».

Теперь меня нет.

Пернилле повернулась, пошла обратно в приемный покой — походкой старухи, сломленной и больной.

— Это Нанна? — спросила женщина-коп.

Он уставился на нее. Глупый вопрос, а она не казалась глупой.

«Нет, — хотел сказать Бирк-Ларсен, — это была Нанна».

Вместо этого он только молча кивнул.

Потом они вчетвером сидели за столом, лицом к лицу. Выясняли факты.

Бирк-Ларсен, его жена и двое их сыновей уехали на побережье в пятницу, вернулись в воскресенье вечером. Предполагалось, что Нанна проведет это время у подруги.

— В каком она была настроении? — спросила Лунд.

— Довольная, — сказал Бирк-Ларсен. — Она была в костюме.

— Каком?

— Ведьмы.

Мать сидела рядом с ними и не слушала, уйдя в себя. Потом вдруг посмотрела на Лунд и спросила:

— Что произошло?

Лунд промолчала. Майер тоже.

— Кто-нибудь скажет мне, что произошло?

В холодной пустой комнате ее пронзительный голос бился между голых белых стен.

Майер прикурил сигарету.

— Машину столкнули в воду, — сказал он.

— Она интересовалась политикой? — спросила Лунд.

Бирк-Ларсен потряс головой.

— А кто-нибудь из ее знакомых?

— Нет.

— Может, какие-то знакомые в мэрии? — предположил Майер.

Когда ответа не последовало, он нахмурился, встал и отошел в сторону, чтобы позвонить.

— У нее был парень?

— В последнее время никого.

— Как она умерла? — спросила Пернилле.

— Мы пока не знаем.

— Она страдала?

Лунд, помедлив, сказала:

— Мы не уверены в том, что именно случилось. Мы пытаемся понять. Так вы не разговаривали с ней после пятницы? Она не звонила? Ничего не припоминаете? Что-нибудь необычное?

Сощуренные глаза, горькая складка в углах губ, сарказм в голосе Бирк-Ларсена.

— Необычное?

— Ну да, это может быть что угодно, какая-нибудь мелочь.