Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Она оглядела комнату — стены, совсем недавно увешанные снимками, пустые полки, на которых она выращивала цветы и зелень, светлый прямоугольник вместо пробковой доски.

Пернилле Бирк-Ларсен поняла, что плачет, но не знала почему. Знала только, что это легкие слезы и что они ненадолго. Черная страшная рана, которая открылась после смерти Нанны, начинала понемногу — час за часом, день за днем — затягиваться. Она не исчезнет, но больше не будет источником постоянной боли, превратившись в старый привычный шрам, в часть их жизни.

— Ты будешь скучать по этой квартире? — прошептал он хрипло ей на ухо.

— Только по счастливым дням. И в новом доме нам тоже будет хорошо.

Он вытер ее мокрые щеки толстыми, грубыми пальцами. Она крепко обнимала его.

— Или даже еще лучше, милая. Я буду стараться.

— Конечно. Я знаю.

Через двадцать минут она забрала Антона из гостей. Он не выглядел усталым. И не выглядел счастливым.

— Ты не забыл, что я просила тебя много не есть? Папа готовит нам угощение.

— Не ел много.

— Ты раздал приглашения на новоселье?

— Да.

Она встретилась с ним взглядом в зеркале заднего вида, улыбнулась:

— И девочкам тоже?

— И девочкам.

Он вздохнул. Он не хотел говорить. А она хотела.

— Уже ремонтируют подвал, — сказала Пернилле. — Знаешь, дом правда будет очень красивый.

Он мотнул головой из стороны в сторону. И стал смотреть на залитый дождем Вестербро.

— Ты все еще сердишься на дядю Вагна за то, что он рассказал нам? — Она на секунду оторвалась от дороги, оглянулась назад. — Теперь, когда мы знаем, что никакого паспорта нет, все будет хорошо.

— Кто-то забрал его раньше, — произнес он ясным детским голоском, от которого у нее перехватило дыхание. — Кто-то.

— Нет! Никто не забрал! Господи… Антон, зачем ты все это придумываешь?

Он зарылся в куртку.

— Никто не брал паспорт. Иногда… — Она все поглядывала на него в зеркало. По крайней мере, он слушал. — Иногда мы видим то, чего на самом деле нет.

Теперь он сам смотрел в зеркало, стараясь найти ее глаза.

— Ведь это так, Антон?

Мальчик сидел в автомобильном кресле, обхватив себя руками, и смотрел ей прямо в глаза, отраженные зеркалом.

— Зачем кому-то его брать? — тихо, пугаясь своего голоса, спросила она.

— Чтобы ты и папа не огорчались.

Он все еще смотрел на ее отражение.

— И кто же это мог быть?

Молчание.

— Кто?

— Я никогда ни на кого не ябедничаю. Никогда. — И Антон опять уткнулся в окно.

Когда они вернулись домой, он сразу побежал по лестнице наверх. Пернилле зашла в их маленькую контору за стеклянной перегородкой. Вытащила расписания и календари, нашла списки заказов за ту неделю.

В графе на субботу стояло название магазина канцтоваров. И рядом номер телефона. Она позвонила, включился автоответчик.

— Это Пернилле Бирк-Ларсен. Мы должны были выполнить ваш заказ. Один из наших сотрудников отменил его. Я бы хотела обсудить с вами это недоразумение. Перезвоните, пожалуйста. Спасибо.

Лунд оставила машину в двух кварталах от Хумлебю, в тупиковой аллее, вдали от проезжей части. Потом, накинув капюшон, пошла через дождь по узкому тротуару к дому Бирк-Ларсенов. Он стоял на углу, еще закрытый защитным полиэтиленом и строительными лесами. Перед входом был припаркован красный фирменный фургон. Внутри горел свет.

Дверь была открыта. Она вошла без стука. На первом этаже никого. Только банки с краской, стремянки, кисти…

Звук шагов. Кто-то поднимался из подвала.

Лунд остановилась в гостиной и ждала. По лестнице медленно шел Вагн Скербек. Он задержался на верхней ступени, в черной шапке и футболке, заляпанной краской, лицо скрыто тенью. В руках у него был ящик с инструментами.

— Простите, что отвлекаю вас, Вагн…

— О, черт. Опять вы…

Он проскользнул мимо нее к дальней стене комнаты, занялся своими делами, повернувшись к ней спиной.

— У меня всего несколько вопросов. О Леоне Фреверте.

— Давайте побыстрее. Мне пора на день рождения крестника.

— То сообщение, которое Леон оставил на автоответчике в субботу. Оно сохранилось?

Скербек вышел на освещенное место, качая головой:

— Вы что, не разговариваете друг с другом у себя в полиции? Тот коп тоже об этом спрашивал.

— Ответьте мне.

— Нет, я его стер. Не знал, что оно так важно. Просто кто-то отпросился с работы.

Он стал убирать инструменты в чемоданчики, скрупулезно вкладывая каждый в предназначенную ему ячейку.

— Что именно он сказал?

— Да уже три недели прошло. Разве можно вспомнить десятисекундное сообщение от…

— Попробуйте.

Скербек задрал голову к потолку:

— Что-то насчет того, что заболел. И что не мог прийти в те выходные.

— Что-нибудь еще?

— Нет. И я не перезванивал ему. Терпеть не могу таких работничков. Хорошо, что клиент сам отменил заказ.

Лунд напряженно думала, пройдя от одной наполовины окрашенной стены к другой.

— А какой у него был голос? Может, он был испуган? Вам ничего не показалось странным? Он не сказал о…

— Это было обычное сообщение на автоответчике. И голос у него был обычный.

Она всматривалась в его морщинистое и все же очень молодое лицо. Серебряная цепочка, печальные, почти страдальческие глаза.

— Он не упоминал Нанну?

— Неужели вы думаете, я бы вам не рассказал?

Он вытер руки обрывком ткани, посмотрел на часы, потом на синюю куртку, брошенную в углу.

— Почему он позвонил на телефон фирмы, а не вам?

— Все звонят на тот номер. Если там не отвечают, то звонок переходит ко мне.

— Понятно.

Она думала. Пыталась представить.

— Значит, Леон Фреверт звонит в контору, думая, что ответит Тайс или Пернилле. А вместо этого попадает на вас.

Он перестал тереть руки тряпкой. Перестал вообще что-либо делать, замер, глядя на нее.

— Нет. Он попал на мой автоответчик. Я же вам говорил. Я был у дяди, а сообщение услышал только на следующее утро, когда пришел на работу.

Лунд думала.

— Это все? — спросил Скербек. — Мне нужно везде погасить свет. Сегодня у Антона день рождения. Я должен быть с ним, и даже вы мне не сможете помешать.