Ублюдки

А то мало ли что, Ворона зайдет, нос свой еврейский сунет куда не надо. Ведь она теперь без конца заходит. Все равно как к себе домой.

То жрачки принесет, то одежку какую. А то и пирожное эклер притащит. Выведала как-то, что это его любимое.

Родька, конечно, с ней вежливый, понятное дело. Ему только на руку, если Ворона довольна. Пусть себе хлопочет, радуется, а там видно будет.

Долговязого Мишу, старого своего, вечно зябнущего знакомца, с которым они, бывало, частенько болтали о том о сем, Родька уже очень давно не видел. И вспоминал о нем теперь крайне редко, можно сказать, что почти и забыл.

Зато этого прохожего, с которым они столкнулись в начале перехода, он хорошо запомнил. Что-то в его лице было особое. Вернее, не в лице — лицо-то самое обыкновенное, как у любого другого лоха, — а вот глаза у него какие-то необычные, внимательные.

И улыбка его Родьке запала. Вроде бы дружелюбная, а на самом деле не совсем, даже более того, вспоминается теперь как презрительнаяулыбка.

Интересный лох; если еще замаячит на горизонте, то уж он его не пропустит. А там поглядим, кто и как будет улыбаться.

У Родьки серьезный счет к этому миру. Но он пока не спешит его предъявлять.

Всему свое время.

Змея неспешно свернулась в черное поблескивающее кольцо, грела свое холодное длинное тело в свете никогда не гаснущей лампы. Конечно, это тепло не шло ни в какое сравнение с настоящим солнцем, но ничего другого не оставалось.

Немигающим взором она почти равнодушно наблюдала, как снуют за стеклом террариума нелепые двуногие существа. Они таращились на нее, скалили безъязыкие рты, тыкали в стекло некрасивыми короткими отростками.

Впрочем, прежнего раздражения змея уже не испытывала. Стеклянный барьер надежно отделял ее от безумных уродливых созданий. Они находились близко, но в то же время бесконечно далеко. Их отвратительные гримасы и агрессивные телодвижения никак не касались ее, не угрожали покою, необходимому для предстоящего свершения.

Змея разглядывала их снисходительно, даже с некоторым оттенком жалости. Эти несчастные, суетливо мелькающие за толстым стеклом твари никогда не узнают о том, какое удивительное блаженство существует на свете.

Они рождаются и умирают, лишенные вдохновенного дара возрождения.

Змея расслабила шейные мышцы и устало опустила черную треугольную голову, медленно погружаясь в особое, столь любимое ею состояние, предшествующее очередному обновлению.

Она мечтательно уставилась куда-то в далекое, только ей видимое пространство, полностью отрешаясь от окружающего мира и предвкушая восхитительное освобождение от старой, уже изрядно надоевшей ей кожи.

Январь-март 2005 г. Вудлэнд-Хиллз, Калифорния