Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

– Убери в главной спальне и в соседней тоже, если времени хватит, – сказала одна из уборщиц, самая старшая. Кажется, ее звали Трейси. Она указала на комнату с кроватью и мягким розовым креслом и ушла, прежде чем я смогла задать ей хоть какие-то вопросы.

Когда я почти закончила с главной спальней, пришла Дженни и стала проверять мою работу. Поначалу ее лицо ничего не выражало, но потом она улыбнулась и сказала: «Все отлично», – и исчезла снова. Все уже собирались, когда я вышла из комнаты, и Дженни сказала: «Просто езжай за нами в следующий дом». Так продолжалось всю первую неделю. Мы целой командой высаживались возле дома, расходились по разным комнатам, а закончив, собирались у выхода. Так наша колонна потрепанных машин переезжала от клиента к клиенту.

Всем заправляла Дженни: со светлыми волосами розоватого оттенка, собранными в тугой хвост. Она держалась так, будто была королевой красоты в школе и ожидала, что люди и сейчас должны ею восхищаться. Когда она инструктировала меня, как убирать – не важно, спальню или ванную, – то всегда с улыбкой говорила: «Все должно блестеть!» Я спрыскивала плитку чистящей жидкостью и протирала бумажными полотенцами, смахивала пыль метелкой из ярких перьев, а перед выходом брызгала в комнате освежителем воздуха.

У всех уборщиц имелись собственные предпочтения относительно того, какую работу выбирать. Некоторые любили прибирать на кухне, некоторые – пылесосить гостиные и спальни. Но ванные мыть никто не хотел. Эта обязанность доставалась новенькой.

Ванная может выглядеть чистой и нарядной, с розовым чехлом на сиденье унитаза, с полотенцами и ковриками в цвет шторки для душа с розочками, но это не значит, что в ней вы не наткнетесь на что-нибудь кошмарное. Поначалу самым отталкивающим мне казались лобковые волосы. Их количество повергало меня в шок. Я научилась вытряхивать маленькие урны из ванных так, чтобы не прикасаться – даже в перчатках – к тампонам, презервативам, салфеткам, в которые кто-то высморкался, и комьям волос. Люди расставляли бутылочки с лекарствами прямо на раковинах, вместе с зубной пастой и щетками. Конечно, меня специально приглашали, чтобы убирать, но я все-таки рассчитывала, что клиенты будут более аккуратными и кое-что будут сами выбрасывать за собой. Я могла потратить минут пять, поднимая разные предметы с полки, протирая их, потом протирая саму полку, и аккуратно расставляя все обратно.

После первой недели работы в группе меня поставили в пару с женщиной с темными вьющимися волосами до плеч, лет на десять старше меня, на которую все шипели сквозь зубы, пока Дженни этого не слышала. От курения у Анджелы пожелтели зубы и кончики пальцев, и я еще толком с ней не познакомилась, когда Дженни сказала, что в следующий дом мы едем только вдвоем.

– Анджела там все знает, – объявила Дженни. – Она скажет, как добраться. Заедешь за ней утром, а потом отвезешь домой. Энджи, я пришлю тебе сообщение сегодня вечером, скажу, у кого вам завтра убирать, ладно?

Дженни помахала рукой и запрыгнула в свою машину с двумя другими девушками. Похоже, мой период обучения подошел к концу.

В том доме Анджела бойко болтала с клиентами, пожилыми супругами, одетыми в отутюженную военную форму, пока я отмывала ванные и кухню. Мне казалось, что она вообще ничего не делает, пока я не услышала, как включился пылесос. Через некоторое время, закончив с главной ванной, я вышла к ней.

– Ты уже все? – спросила Анджела, выключая пылесос и улыбаясь.

После того, как Дженни поставила меня в пару с Анджелой, другая девушка, подождав, пока та уйдет, шепотом посоветовала мне присматривать за напарницей, когда мы убираем.

– Она крадет губки и бумажные полотенца из домов клиентов, – шептала она. Официально губки и полотенца мы должны были покупать за собственный счет. Иногда, закончив в каком-нибудь доме, Анджела прихватывала с кухни распечатанные пакеты с чипсами или солеными крекерами. Помню, как она, усевшись в машину, запустила в такой пакет руку, хотя до уборки у нее с собой его точно не было.

– Хочешь? – спросила она, протягивая мне пакет. Анджела настолько явственно игнорировала мой неодобрительный взгляд, что мне хотелось закричать.

– Нет, – ответила я, дожидаясь, пока две другие уборщицы, с которыми мы работали в тот день, выедут с парковки передо мной. Трейси, сидевшая за рулем, у которой темные волосы отросли на добрых пару сантиметров и просматривались седые корни, решила остановиться и выкурить сигаретку.

– Эй, а мне можно закурить? – спросила Анджела, уже в третий или четвертый раз, как Мия, когда знала, что я устала и могу сдаться.

– Нет, – тупо ответила я.

– Тогда пойду спрошу, может, Трейси меня подвезет, – сказала она, вылезая из машины, чтобы пересесть.

Я никогда не обсуждала поведение Анджелы с Дженни. Я предпочитала склонить голову и не жаловаться, радуясь тому, что у меня есть работа. Но мне требовалось больше рабочих часов. Дженни очень заботливо относилась к своим сотрудницам, и у меня возникло впечатление, что Анджела работает на нее уже долгое время, возможно, дольше нас всех. Я гадала, какая за этим может стоять история, почему Анджела оказалась в таком положении. Собственно, я думала обо всех моих нынешних коллегах. Что заставило их взяться за эту работу – мыть туалеты за копеечную плату.

– Она была одной из моих лучших девушек, – как-то раз сказала мне Дженни, когда мы с ней, вопреки обыкновению, оказались в машине только вдвоем и ехали к следующему клиенту. Голос ее смягчился. – Анджела пережила трудные времена. Я очень ей сочувствую.

– Ну да, – откликнулась я. – Я понимаю.

Но на самом деле я совсем не понимала. В домах, где мы с Анджелой убирали вместе, она копалась в хозяйских вещах, листала журналы, заглядывала в ящики, пока я все драила с удвоенной скоростью. Очень скоро у меня начала трескаться кожа на пальцах. Я кашляла от нашатыря, отбеливателя и того противного мелкого порошка, которым мы посыпали ковер, прежде чем пылесосить.

Зимний холод и влажность плохо сказывались на моих легких. Через несколько недель после того, как я приступила к работе, у меня начался ужасный бронхит; я, как могла, старалась лечиться сиропом от кашля и таблетками от простуды, но болезнь только усиливалась. Однажды утром, когда мы с Анджелой подъехали по гравийной дорожке к темно-синему особнячку, стоявшему среди деревьев, у меня начался сильнейший приступ кашля. Он длился и длился, и я никак не могла продышаться.

– Ого, – сказала Анджела, впервые взглянув на меня с некоторой заинтересованностью.

– Ты что, тоже болеешь?

Я попыталась сделать вдох, но ощущение было такое, словно я дышу сквозь влажную тряпку. Я посмотрела на нее, усталая и совсем больная.

– Наверное, лучше звякнуть Дженни, – сказала Анджела. – Там, в доме, старики. Вряд ли стоит сегодня у них убирать.

Анджела взяла свой телефон и начала набирать номер Дженни.

Она отвернулась от меня и отошла на пару шагов в сторонку. Прежде чем я успела ее остановить, Дженни подняла трубку. Я замахала руками и замотала головой, шепча: «Нет», – но она уже говорила.