Ученье – полусвет, неученье – туши свет и давай по-быстрому

В этот же день к ним в нору наведалась целая делегация племенного пожнадзора, прокурора и судьи в одном лице. И этой мордой оказался сам вождь. Прибыл толстопуз то ли с инспекцией, то ли сразу с ордером и готовым приговором не один, а с группой агрессивно настроенных понятых. И, судя по юридической жестикуляции, тут же обвинил новенького в воровстве.

На что Дима в качестве доказательства представил «лицензионный» инструмент по добыванию огня и прямо у них на глазах, орудуя веткой с травяной верёвкой и палочкой, в считанные секунды вызвал белёсый дымок. Это произвело на «надзорный орган» неизгладимое впечатление, лишая представителя всех властей улик с обвинениями.

Далее рыжий обзавёлся копьём, как у всех. И самое главное – смастерил свой первый лук. Корявый, но вполне дееспособный на короткие дистанции. Афа наплела ему верёвок, из которых Дима решил изготовить петлю-ловушку, имея по этому поводу лишь очень отдалённое представление. И вот он во всеоружии, в гордом одиночестве направился в джунгли на свою первую в жизни охоту.

Надо отдать должное, что вечно ходящая по пятам Джи, поначалу скептически относящаяся к его революционным деяниям, тем не менее с завидной регулярностью снабжала дельными советами. И нисколько в качестве техподдержки, сколько бесплатного развлечения, потому что ржала над его безрукостью до слёз, с покатами. А Дима от её хохота устраивал пляски с нечленораздельной руганью.

Как оказалось, она много что знала не только в области разврата. Хотя уровень навыков Джи по выживанию был нисколько не выше Диминого. Знать знала, а уметь ничего не умела, так как ни разу сама не делала. Тем не менее первый свой капкан Дима соорудил, опираясь именно на её подсказки с издёвками.

Не успел горе-охотник навести маскирующий марафет на примитивную ловушку, как из зарослей выскочил здоровенный кабан с огромными жёлтыми клыками и, недолго думая, рванул на опешившего ловчего. Рыжий зверолов отскочил назад и замер как вкопанный, парализовав сам себя от страха.

Кабан влетел в ямку с петлёй обеими передними копытами. Ловушка сработала. Загнутое дерево выпрямилось, но поднять полностью тушу в воздух не смогло, отчего тот, задрав передние лапы, принялся скакать на задних, круша всю растительность на своём пути, как сенокосилка. Кроме деревьев, конечно.

Ломая и уничтожая естественную декорацию, кабан устроил целую балетную вариацию, вереща при этом так, что зверолов, вышедший из одного ступора, тут же впал в другой. Дима выронил копьё и заткнул уши пальцами.

Радостная, как ребёнок, Джи, носилась за кабаном, вереща не хуже последнего, и зачем-то пинала танцующее животное, то и дело что-то голося в сторону охотника. Но что конкретно, Дима в этой истеричной феерии режущих по ушам звуков разобрать не мог.

Потом, видимо, сообразив, что не кабана надо запинывать, а горе-охотника, Джи переключилась на рыжего. Только после третьего пинка он начал приходить в себя и, подобрав с земли копьё, с опаской стал примиряться к броску по быстро движущейся мишени. Хорошо, что не бросил. Метать копья он совсем не умел и вряд ли бы попал.

Кабан всё сделал сам. Дима даже сказал «спасибо» ему за это. Сам прибежал. Сам поймался и, по сути, сам убился. Бегая, он не только умудрился намотаться на ствол дерева, но и каким-то невероятным образом зацепился клыками за намотанную верёвку. Повиснув и не доставая задними копытами до земли, свин бешено дёргался.

Получив ещё один пинок, у Димы наконец прорезался слух, и он услышал визжащую Джи.

– Да коли ты его, придурок! В шею коли! Кровь пускай! Верёвка порвётся, он тебе кишки выпустит, дебил!

Дима никогда никого в жизни не убивал. Комары, мухи и еже с ними ни в счёт. Он с опаской на дрожащих ногах подкрался к добыче, но перед самой атакой совсем растерялся. Рука на убийство живого существа не поднималась. Но пристыженный очередным пинком, неуверенно попытался вонзить оружие в шею зверя. Вот только ничего не получилось. По ощущениям, заточенная деревяшка ткнулась не в мягкую плоть, а в бревно. Кабан от укола только заверещал ещё сильнее и резко увеличил амплитуду телодвижений, словно ему кто скипидаром задницу намазал.

От истеричных брыканий верёвка под клыком заметно надорвалась. Вот тут горе-охотник с великого перепуга чуть кишечник не расслабил. Дима в панике сам себя не помня выдал душераздирающий визг, чем запугал кабана до смерти, заставив замереть. После чего с короткого разбега вогнал копьё в шею жертвы снизу вверх, пробив толстенную шкуру.

В порыве неистового беспамятства вырвал палку, намереваясь проделать ещё одну дырку, но хлестнувшая горячая струя крови в лицо резко перевела ярость охотника в гипнотическое оцепенение. И он, в очередной раз выронив орудие убийства, перестал дышать.

Только когда почувствовал нестерпимое жжение в распахнутых, залитых кровью глазах, бросив все дела и в первую очередь эту сраную охоту, Дима с остервенением принялся утираться, стараясь избавиться от выедающей глаза субстанции.

Хорошо, что удар оказался настолько правильным, что кабан умер сразу, подёргавшись не больше минуты. В наступившей тишине у Димы уши заложило от внутреннего звона. Утерев залитое кровью лицо и промывая слезами воспалённые глаза, он сослепу принялся искать потерянное копьё, быстро озираясь в скрюченном положении.

И только когда Джи, стоя возле поверженной жертвы, нарочито издевательски похлопала в ладоши, сдувая со лба якобы взмокшую красную чёлку, Дима обессиленно плюхнулся на задницу, осознав себя победителем. Вернее, что наконец-то всё это закончилось к чёртовой матери.

Кабанчик, по утверждению наставницы, весил около пятидесяти килограмм, хотя Дима был уверен, что она врёт. Кабанище, по его ощущениям, явно переваливал за стольник. Тащил он его на волокуше из связанных веток с широкими листьями, впрягшись в остатки ловчей верёвки.

Ещё проходя примыкающие к поселению джунгли, которые на десятки метров представляли собой общественный туалет, что отпугивало лесного хищника похлеще травяной стены с пограничниками, Дима почуял неладное. Слишком тихо было в поселении средь бела дня.

Каково же было его удивление, когда, вынырнув из зарослей, он наткнулся на стену копий. Всё мужское население, вооружившись до зубов, приветствовало чужака, ощетинившись неровным строем. Но при этом они не издавали ни звука. И в самом селении, где вечно галдел разноголосый ор с детским визгом, стояла гробовая тишина.