Ученица чародея

* * *

Мы бросились к арке в ратуше, и вдруг из-за какой-то потайной дверцы нам навстречу выскочил Огюстен:

– Живы! Боже! Счастье какое! Что творится! Париж сошел с ума! Пойдемте, здесь есть потайной ход… – и тут он увидел застывшую под белым налетом людскую массу: – Ой.

– Да вот, – сказала Клементина. – Прибраться надо бы.

Она отерла ладони о юбку и, поднеся к губам изумруд, выдохнула на него один раз, и еще, и еще. Белая изморозь таяла быстро. Народ зашевелился, оторопело осматриваясь и охая. Совсем не кровожадный, а жалкий и растерянный… И вдруг с эшафота донесся короткий вскрик ужаса и хруст размозженного черепа чернокнижника. Размороженный палач доделал начатое.

– Готов. Не рой другому яму, – заметила Клементина. – Ты б, Тити, одним ударом не отделался, – вздохнула: – Эх, шуму наделали… Формула забвения была бы очень кстати.

– Думал, ты не вспомнишь, – с обиженным видом вышел из тайного хода граф Салтыков, постукивая по брусчатке модной тростью с бриллиантами на набалдашнике.

– Ах, Лоло, ты здесь, мой котенок, – сладко пропела Клементина и с кокетливым лукавством посмотрела на него: – А что ты сделал с водным демоном? Он так мило схлопнулся…

– Исполнил закон бытия, – строго ответил он, – в отличие от вас, мадам ведьма.

– О, Лоло, ты такой умный, ну ты же знаешь мои недостатки, – невинно взглянула на него Клементина.

– Мы еще поговорим об этом. А теперь, все прочь. Иначе формула забвения сотрет и вашу память.

* * *

– Что такое? В чем дело, Абели? На кого ты похожа? Почему ты такая грязная и в рваной юбке? – встретила меня возмущенными воплями графиня де Клермон. – Кто эти люди? Почему молодой человек голый?! Куда вы идете?!

Я еле держалась на ногах от усталости, но была счастлива. Этьен спасен. Я жива. Со мной Огюстен и Клементина. Милый толстяк Франческо Прокопио доставил нас к особняку на своей карете и пригласил устроить свадьбу в его ресторане. Благодаря секретной формуле алхимика, как пояснила мадам Тэйра, ни одна живая душа не вспомнит, что произошло на Гревской площади. По бумагам к казни был приговорен Годфруа. И пусть не колесованием, но одним ударом молота по голове Годфруа был казнен. Новичок палач Сибо – не мастер своего дела, увы. Казненному не двадцать лет, а сорок? Что ж, следствие вели поспешно, грефье был пьян и ошибся. Такое случается.

Я была счастливой обладательницей дара, который не отдам теперь ни за что. Господь дал, Господь забрал и снова вернул. Не важно, чьими руками. Но теперь я знаю всю ценность этого щедрого подарка. Знаю, что за щедрость отплачу ему сторицей. Отплачу людям. Хочу этого!

Мы поехали в объезд к Королевской площади, и к Этьену силы возвращались прямо на глазах. Мы держались за руки, и делились друг с другом теплом и искристо-белым светом. А каково же было мое удивление, когда Этьен поцеловал мою ладонь и свезенная кожа затянулась! К нему тоже вернулся дар! Мир лишился одного лекаря, но получит двоих взамен. Такова наша с Этьеном стезя, и нельзя от нее отказываться. В этом – божественное равновесие.

Я была счастлива, и потому даже вопли графини, похожей на увешанную бриллиантами старую смоковницу, были мне милы. Взглянув на ее желтую кожу, я подумала, что обязательно вылечу ее печень. А затем чмокнула мадам в щеку:

– Я люблю вас, тетушка! – и кивнула моим гостям: – Идите за мной.

Мы вошли в мою комнату, Этьен плюхнулся на кровать:

– Везет же графиням! – и позвал: – Эй, Абели, давай устроим безудержный предсвадебный сон. И поедим чего-нибудь.

Клементина и Огюстен, тоже ужасно уставшие, сели в кресла у окна.

– Да, хороший обед не помешал бы, – потянулась мадам Тэйра.

Огюстен кивнул и блаженно вытянул ноги:

– С доброй бутылкой бургундского! Или парой.

Но тут створки дверей распахнулись и, пыхтя от одышки, в наше полусонное царство ворвалась графиня де Клермон:

– Абели, объяснись сейчас же! Я требую! Кто все эти люди?!

– Ах, мадам, мы так устали, я бы рассказала все чуть позже, – вздохнула я, – но если вы настаиваете, могу и сейчас. – Я указала на свою красавицу прабабушку, похожую на героиню из рыцарских легенд со своей золотой косой и старинным платьем: – Рада вам представить: Клементина Тэйра. Она моя…

– …тетя, – подсказала та с лукавой смешинкой в глазах и слегка склонила голову, не вставая с кресла.

Огюстен все же поднялся – галантность была у него в крови, хоть и не дворянской.

– Мсьё Марешаля вы знаете, ваша милость, – невинно улыбнулась я. – Друг всей нашей семьи и лично мой лучший друг. Самый порядочный человек на свете.

Огюстен не преминул раскланяться со всей куртуазностью.

– А молодой человек? Почему он в кровати? Еще один больной родственник из Лиона?! – фыркнула графиня.

– О нет, мадам, – я обернулась к Этьену. – Он совсем не родственник, но скоро им станет. Самым близким. Надеюсь, вы полюбите его так же сильно, как я. Мой жених, Этьен… гм… де Годфруа. Барон.

– Очарован, мадам, – привстал Этьен, больше похожий не на барона, а на цыганского оборванца.

– Как?! – всплеснула руками графиня. – Но твой жених несколько старше. Мсьё барон…

– Его отец. Вы, наверное, не поняли его намерений, – не моргнув глазом, нашлась я. – Годфруа старший просил руки не для себя, а для своего сына. Наследного барона де Годфруа. И вы благосклонно дали согласие, помните? Я невыразимо благодарна вам за это, и буду молиться, чтобы вы, моя дорогая благодетельница, непременно попали в рай!

На лице графини отразилась целая буря эмоций. Наконец она перевела взгляд на Этьена:

– Ничего не понимаю. Но если это твой жених, Абели, почему он не одет? Что с ним?

– Злоумышленники напали у Гревской площади, – пояснила Клементина. – Париж полон лиходеев, вы же знаете. Лопни мои глаза, порядочному человеку и днем опасно ходить по улицам! Если бы мы не подоспели, ох, что было бы…

Графиня закашлялась и проговорила затем с вежливой сдержанностью:

– Весьма печально. В таком случае поправляйтесь, господин барон, благородные люди всегда протянут друг другу руку помощи. Я велю слугам принести все, что вам нужно! – Затем она сурово посмотрела на меня: – Но ты, Абели, должна сейчас же привести себя в порядок. Что бы там ни было: грабители или потоп, ты должна оставаться дамой и не ходить в рваной юбке и с сеновалом на голове…

– Да, мадам, – расцвела я, впервые не испытывая раздражения. – С большим удовольствием.

Графиня моргнула и потянулась к ручке:

– А если уважаемые гости желают отобедать…

Ее перебил стук в дверь. Показался вышколенный Лабутен в белых перчатках и шепнул что-то на ухо графине. Та встрепенулась:

– Ах, мой Бог! Зови, непременно зови! Сейчас же!

– О, госпожа, он уже тут, – Лабутен посторонился, пропуская перед собой кого-то высокого и худого. Не сказав ни слова, мсьё склонился перед графиней, целуя ей руку так, словно делал это тысячи раз.