Ученица чародея
Шрифт:
– Я говорил тебе, что предательство не прощаю, – не повышая голоса и заставляя меня вслушиваться, сказал лекарь. – Этьен должен быть наказан. Ты тоже.
Он помолчал немного и добавил:
– В стенах соборов прекрасная акустика. А я не привык доверять. Мне известно о том, что ты собралась оставить меня с носом. Сбежать к этому щенку, когда я его спасу. Это и есть предательство. Ты са-ма на-ру-ши-ла до-го-вор.
Я потеряла дар речи, чувствуя, что земля уже разверзлась под моими ногами.
– Надеюсь, ты сойдешь с ума, глядя на его страдания, – тихо продолжал
Чернокнижник пришпорил коня и помчался в сторону Гревской площади. Голова моя закружилась, и голоса рядом смешались в тягучую мерзкую кашу.
Я поскользнулась и чуть не упала в мутные воды Сены.
Кто-то удержал меня.
– Абели! – Это был Огюстен.
– А-а-а! – выла я, как безумная, не обращая внимания на косые взгляды.
Огюстен подхватил меня на руки:
– Я унесу вас отсюда.
Но я принялась вырываться, колотить кулаками по его груди:
– Отпустите! Отпустите! Сейчас же поставьте меня на землю! Я останусь с Этьеном до его последнего вздоха.
Великан подчинился, но мрачно покачал головой:
– Это будет слишком тяжело для вас. Не надо.
– Мне плевать на себя! – гаркнула я и ринулась в сомкнувшуюся за телегой с осужденным толпу.
Я пиналась, царапалась, ругалась, чтобы меня пропустили. И народ расступался.
– Я буду с вами! – пробасил рядом Огюстен.
Мы пробились уже к повороту на площадь, когда позади послышался стук колес и храп лошадей. Мы посторонились. Возле нас остановилась белая с позолотой карета. Из окошка высунулся Франческо Прокопио и замахал мне толстыми руками:
– Синьорина, синьорина, сюда!
Дверца распахнулась, и я не успела ничего сообразить, как Огюстен подсадил меня на ступеньку, а сицилиец проворно затянул внутрь и обернулся назад:
– Говорил вам, синьорина будет здесь! – он странно шевелил пальцами-колбасками, словно катал ими невидимый шарик.
Я глянула за плечо сицилийца и оторопела. Из глубины салона на меня обеспокоенно смотрели златовласая мадам Тэйра и разодетый, как франт, граф Салтыков. Огюстен усадил меня на сиденье и втиснулся рядом. «Какая-то слишком большая карета…» – ошарашенно подумала я.
– Боже, на вид чистая покойница! – всплеснула руками мадам Тэйра. – Девочка моя, что же это?! Даже на неделю оставить нельзя без присмотра.
Не веря своим глазам, я перевела взгляд с графа на нее, однако мне хватило пары секунд, чтобы опомниться. Я подскочила, едва не ударившись головой о бархатный потолок, и ткнула в нее дрожащим пальцем:
– Из-за вас Этьена казнят! – мой вопль был таким громким, что ресторатор закрыл ладошками уши. – Его казнят прямо сейчас! Замучают до смерти на потеху публике! Такое счастье вы предрекали?!
– Шу-у, спокойно! Я ничего не знала, – подняла руку мадам Тэйра. – Насчет «казнят» это еще поглядим.
Я зло зыркнула нее и, не теряя больше времени, упала в ноги графу:
– Мсьё Салтыков,
прошу вас! Помогите! Верните мне дар! Я должна что-то сделать! Времени нет.– Там еще даже публичное покаяние не начали… – вставил ресторатор и тут же умолк, обожженный моим взглядом.
Русский граф наклонился ко мне:
– Чрезвычайно жаль, что так случилось. Но я предупреждал вас, Абели, – нельзя отказываться от того, что даровал вам Бог. Любой талант надо принимать с благодарностью. И пестовать, как бы труден он ни был.
– Каюсь, я ошиблась, – с жаром соглашалась я, нервно отбрасывая с лица волосы. – Вы были правы! И я… я получила урок. Я… безмозглая курица, простите! Но при чем же Этьен? Помогите, граф, заклинаю! Именем Господа нашего заклинаю!
– Вы должны понимать, мадемуазель, что так просто ничего не дается. Придется чем-то пожертвовать…
– Заберите все, что угодно, – молила я, чувствуя, как жгут кожу слезы на щеках, – хоть жизнь мою заберите, только спасите Этьена!
– Боюсь, для спасения при данных обстоятельствах вам нужна такая сила, что взамен потребуется лишь формула забвения.
– Лопни мои глаза, Лоло, опомнись! Какая формула забвения?! – взвилась мадам Тэйра. – Не видишь, девочка страдает? Моя девочка!
– Но согласно закону вселенского равновесия… – заговорил граф.
Мадам Тэйра уткнула руки в бока:
– К свиньям твое вселенское равновесие, Лоло! Повоспитывал и будет. Выплюнь уже камень, отдай девочке, и дело с концом.
– Клементина, космические законы не позволяют… – с негодованием праведника отчеканил алхимик.
– Чхать я на них хотела! Все, нету сил моих больше святую из себя корчить, – рявкнула в сердцах мадам Тэйра и, отодвинув меня, распахнула дверцу: – Триста лет назад занудой был, занудой ты и остался, Лоло. Аминь!
Я, Огюстен и сицилиец с округленными глазами вытаращились на них. Глаза графа тоже расширились:
– Клементина, как ты можешь?!
– Каком! Пошли, Абели! Разберемся сейчас, кто там и чего.
Она уже стояла на мостовой в своем старомодном платье, фыркая, как боевая лошадь, с привычным для мадам Тэйра хитрым выражением глаз, разве что молодая и красивая. Я пробормотала:
– А как же камень? Дар? Мы не справимся…
– Да есть у меня, – буркнула мадам Тэйра и достала из декольте громадный сверкающий изумруд. – Лоло, и не смотри на меня так! У тебя в пещере их, как грязи в болоте, а мне без дара хоть головой об стену – скукотища серая!
Алхимик вскочил и что-то яростно начал высказывать о кристаллах силы, Акаши и философском камне. Я же выскочила на дорогу за своей странной прабабушкой – кто предлагает помощь, у того и приму. Хоть у черта с рогами.
Народ шумел. С Гревской площади эхо доносило отдельные слова смертной молитвы, которую громко бубнил монах.
– Пойдемте! – я потянула за руку Клементину. – Скорее!
Во мне все дрожало от нетерпения и страха за Этьена. Прабабушка кивнула, и мы нырнули в толпу. Удалившись от кареты на пару дюжин туазов, мадам Тэйра остановилась и, дернув за руку, заставила притормозить и меня.