Ученик философа

Хэтти протянула Тому стакан кока-колы, взяла другой сама и произнесла:

— Садитесь, прошу вас.

Они сели на шаткие бамбуковые кресла с подушечками.

— У вас нет керосиновых ламп? — спросил Том. — Они бы пригодились для такого случая.

— Кажется, нет, — ответила Хэтти, сделала паузу и продолжила: — Вы, кажется, знакомы с моим дедушкой?

— Да, я его один раз видел.

— Один раз?!

— Ну… да…

— Я думала, он вас хорошо знает.

— Я с ним познакомился на прошлой неделе, он попросил меня зайти к нему.

— Да? — спросила Хэтти, — Насчет чего?

— Насчет вас.

— Меня?

— Да, но… разве он вам не говорил?

— Что именно?

— Про свою идею.

— Какую идею?

— Насчет нас.

— Нас?

— Да, насчет вас и меня. Простите, я очень сумбурно рассказываю…

— Значит, это он решил, что вы должны прийти меня навестить? — спросила Хэтти.

— В каком-то смысле да. То есть я хочу сказать, да.

— Но зачем?

— Он хочет, чтобы мы познакомились.

— Зачем?

— Ну а почему бы и нет! — ответил Том.

Он понимал, что уже совершил несколько оплошностей, и остро сознавал свое чудовищно фальшивое положение, но обиделся на резкий, агрессивный тон Хэтти, словно обвиняющей во всем его. Он подумал, неужели у нее совсем нет чувства юмора, ощущения забавы? Почему она так сердится?

— Я хочу сказать, — произнес он, — вы ведь недавно приехали…

— Ну и что?

— Я бы мог показать вам город, познакомить с людьми, и… и все, и не надо думать, что я…

— Я и не думала! — ответила Хэтти. Она словно застыла от гнева.

— Я не предлагал…

— Разумеется, нет, — ледяным тоном ответила Хэтти, — Насколько я помню, мы нигде не встречались?

— Нет, я вас видел в Купальнях три секунды в тот жутко холодный день, когда снег шел. Даже две секунды. Не могу сказать, что…

— Не можете. Я понимаю. Ладно, мне очень жаль, что вы побеспокоились…

— Никакого беспокойства, честное слово… я надеюсь…

— Моя горничная прекрасно знает Эннистон и сможет показать мне город, так что вам незачем себя утруждать.

— Но…

— И кроме того, я скоро еду домой.

— Домой?

— Да, в Колорадо, я там живу.

Американское название упало в разговор, словно отсекая его Ударом топора, и Том осекся, как будто его взору предстал ледяной утес из Скалистых гор.

— Ну хорошо… в таком случае… — пробормотал он.

Воцарилась тишина, во время которой Хэтти взяла с пола свой стакан, протянула руку и со звяканьем поставила на стеклянную поверхность бамбукового столика. Затем встала.

Том начал говорить: «Боюсь, что я…» Потом тоже встал.

Перл, которая, конечно, подслушивала снаружи, в нужный момент открыла дверь гостиной. Том прошел в коридор. Уход стал, таким образом, неизбежен. Том повернулся к девушкам — худенькой и бледной помоложе и крепкой смуглой постарше. У обеих лица свело острой враждебностью и беспокойством. Это абсурд, подумал он, это все ошибка. Я могу все объяснить. Но объяснить он не мог. Он сказал:

— Простите меня, пожалуйста… я не хотел вас побеспокоить… боюсь, что я не смог объяснить…

— Что вы, никакого беспокойства, — ответила Хэтти.

Перл открыла входную дверь.

Том вышел под дождь и ощупью пошел по саду, теперь уже абсолютно темному, в направлении задней калитки. Дождь намочил волосы и потек по шее, напомнив о забытом зонтике. Том пошел обратно и уже приблизился к дому, когда входная дверь вдруг со страшной силой распахнулась. Оттуда что-то вышвырнули, и оно разлетелось по газону. Это был злосчастный пучок тюльпанов. Дверь захлопнулась, а потрясенный Том застыл, глядя, как огонек свечи в окне прихожей лихорадочно трепещет от внезапного сквозняка. Затем повернулся и побежал по саду.

— Что это было? — спросила Перл, видя слезы Хэтти, стекающие меж пальцев.

— Ты разве не слышала?

— Да, но…

— Он не поклонник, он обманщик — и принес эти ужасные лживые цветы…

— Они-то чем виноваты! И почему он обманщик?

— Он пришел только потому, что ему велели.

— Ну хорошо, пусть так, но он надеялся, что ты поймешь.

— Что я пойму? Что-то ужасное…

— Но ты жалуешься, потому что он не поклонник.

— Я не жалуюсь!

— Ты же сказала, что тебе не нужен поклонник!

— Не нужен. Я только хочу, чтобы меня оставили в покое. А потом мне устраивают эту гадость и все портят. Ну зачем ему надо было приходить? Он ужасный человек, такой грубый… и теперь все испорчено… Перлочка, миленькая, я хочу домой, я хочу домой!

О боже, подумала Перл, обнимая Хэтти, как все запуталось, и не важно, из-за чего… а какой мальчик красивый, и, я думаю, от этого еще хуже. Наши беды только начинаются. И скоро по щекам бедной Перл тоже покатились слезы.

— Ты пойдешь гулять, как обычно? — спросила Габриель у Брайана.

Пресловутая летняя поездка Маккефри к морю была в полном разгаре. Сияло солнце, дул восточный ветер, на дворе стоял май. После долгих споров было решено ехать только на день, что все дружно сочли наихудшим вариантом. Брайан обычно, в знак протеста против удушающе семейной обстановки, поворачивался спиной к свободной стихии и уходил в глубь суши, тем самым избегая развлечений на пляже.

— Нет, — ответил Брайан.

— Почему? Ты устал?

— Нет, ничего подобного. С какой стати?

— Ну тогда посиди. Или все же пройдешься к скалам?

— Обязательно надо покомандовать! Отвяжись!

Габриель чуть поморщилась от обиды, совершенно взбесив этим Брайана, и продолжила молча распаковывать различные предметы, составляющие ритуальный комплект снаряжения семейства Брайана Маккефри на пляже.

«Почему я не хочу пойти пройтись, как обычно?» — спросил себя Брайан. Истина была ужасна. Он боялся, что Габриель окажется наедине с Джорджем. Хуже того — попытается остаться наедине с Джорджем. «Я, кажется, совсем спятил, — подумал Брайан. — Зачем он вообще поехал? Какая наглость — взял и поехал с нами на море, будто он такой же, как все».