Ученик философа
Шрифт:
— Слышал в Купальнях.
— О боже, они начинают раздеваться, они не знают, что нам их отсюда видно, бежим быстрей!
Том и Эмма соскользнули по скале вниз и помчались прочь по пляжу, к воде.
Аперитивы были такие: Габриель привезла смесь джина со свежим апельсиновым соком, холодную, во фляжках-термосах. Алекс — две бутылки виски и два сифона содовой. Перл захватила с собой кока-колу. К обеду подали югославский рислинг. А вот что они ели. Стол, приготовленный Габриель, состоял из паштета на овсяном печенье, датской салями, тонко нарезанного языка, зеленого салата, салата из помидоров, кресс-салата, молодого картофеля, ржаного хлеба с тмином, творога, летнего пудинга и винограда. Руби же приготовила бутерброды с ветчиной, с яйцом,
— Где ты была? — спросила Алекс у Руби, — Мне пришлось убирать самой, все ушли.
— Гуляла.
— Гуляла? Ты никогда не гуляешь.
— Сходила глянуть на дом.
— Мэривилль? Они еще, чего доброго, подумают, что мы за ними шпионим! Пожалуйста, убери тут. Я и так уже почти все сделала.
Алекс пошла прочь. Она вдруг горько пожалела, что продала Мэривилль. Она подумала: можно было бы пригласить его сюда, устроить что-то вроде приема, это было бы вполне оправданно, и он бы пришел. Ей почти удалось заманить его в дверь Белмонта в тот день, когда он пришел с бутылками. Что значили эти бутылки? На пустом пляже на нее нахлынули одиночество и зависть, а шум моря напомнил о смерти. Алекс хотела найти Джорджа, но он ушел; все ушли. Она хотела посмотреть, сколько времени, и обнаружила, что часов на руке нет; должно быть, обронила. Стеная от досады, она принялась осматривать песок.
— Где Джордж? — спросил Брайан у Тома.
— Не знаю.
— Габриель пришла с тобой?
— Нет, я ее не видел.
Брайан шел вдоль скал, в сторону маяка, а не Мэривилля, с Адамом и Зедом. Он подумал, что Габриель пошла в эту сторону, но ее не было видно. Он поспешил обратно, оставив Адама и Зеда на пляже рядом с семейным лагерем. «Не плавайте без меня», — сказал он и побежал, и бежал всю дорогу до развалин усадьбы. В саду слышался смех — там оказались Том, Хэтти, Перл и Эмма, но Габриель не было. Пыхтя, Брайан побежал назад.
— Я хотел как бы извиниться перед вами, — сказал Том, обращаясь к Хэтти.
Они на минуту остались одни в заросшем саду, где самшитовые изгороди вымахали в двенадцатифутовых динозавров. Обломки старой вымостки, статуй, урн, балюстрад лежали, полускрытые травой и мхом, и всюду
буйствовали дикие розы, образуя огромные колючие арки. В отдалении куковала кукушка. Невидимые жаворонки пели высоко над землей, в ослепительном синем воздухе.— Смотрите, рука! — сказала Хэтти. Она вытащила из колючих плетей каменную кисть руки в натуральную величину.
— Как красиво, как странно.
— Хотите ее взять?
— Нет, она ваша.
— Это мрамор?
— Известняк, наверное.
— Почему как бы?
— Что?
— Почему «как бы» извиниться?
— Действительно, почему? Я хочу перед вами извиниться.
— Ну хорошо, продолжайте.
— Но не знаю как.
— Ну тогда не извиняйтесь.
— Я хочу сказать… я думал, что ваш дедушка вам объяснил…
— Что объяснил?
— Что он хочет… ну… хочет, чтобы мы с вами поженились. Хэтти с минуту молчала, глядя на каменную руку. Волосы Хэтти, курчавые от морской воды, стянутые лентой, волнами спускались по спине. Хэтти сунула руку в карман (она была в том самом летнем платье из «Бутика Анны Лэпуинг»), но рука была слишком тяжела, и платье перекосилось. Она опять вынула руку.
— Ну хорошо. Я буду считать, что вы извинились.
— Но…
— Это не важно, это не важно.
— Это какое-то безумие, правда?
— Что?
— То, что он хотел.
— Да.
— Я хочу сказать… он немного не от мира сего… ведь эти вещи так не делаются, правда?
— Правда.
— Вы ему скажете?
— Что?
— Что я у вас был… что я… пытался…
— Нет. Это не имеет ко мне никакого отношения. Я тут абсолютно ни при чем.
— А… ну хорошо… — уныло сказал Том, — Я ему напишу. Он надеялся, что извинения избавят его от чувства вины и мучительного чувства, что кто-то думает о нем плохо. Но теперь, кажется, стало еще хуже. Все перепуталось.
— Я давно хотел с вами поговорить, — сказал Эмма. Они с Перл были одни в другой части сада, возле заросшего лилиями пруда у подножия полуразрушенной каменной лестницы. Лилии покрыли почти всю поверхность водоема. Лишь местами в окнах темно-зеленой воды мелькали золотыми вспышками огромные карпы.
— Как это? — спросила Перл. — Мы же только сегодня познакомились.
Перл тоже была в летнем платье — не струящемся, в цветочек, как у Хэтти, но в прямом желтом платье-рубашке, подпоясанном на узкой талии и похожем на униформу героев научно-фантастического романа. Голова Перл с прямым профилем была так узка, словно стремилась стать двухмерной. Солнце придало смуглой коже еще капельку смуглоты, бросило на щеки красновато-коричневый румянец и высветило рыжеватые оттенки в темных волосах, которые Перл сознательно подстригла покороче.
— Я вас несколько раз видел в Купальнях, в Институте, как тут говорят.
— Да?
Перл думала, что Эмма очень странный. Он потел в пальто и жилете, бледное лицо обгорело до болезненного розового блеска. Эмма строго смотрел через узкие овальные очки.
— Да. Вы меня интересуете.
— Как это мило, что вы мной интересуетесь! Но вы знаете, что я служанка мисс Мейнелл?
— Это живописная, но несущественная подробность. В наше время очень странно быть чьей-нибудь служанкой.
— Вы ведь ирландец, правда?
— Это тоже живописно, но несущественно.
— А что существенно?
— Вы.
Эмма бросил в пруд камень, но тот не потонул, а остался лежать на толстом листе лилии. Эмма бросил другой камень, целясь в первый, но промахнулся.
— Вы от меня что-то хотели? — довольно резко спросила Перл.
— О, я еще не знаю, — ответил Эмма, — Может, и нет.
И добавил:
— Я хотел познакомиться с вами еще до того, как узнал, кто вы.
— Но зачем со мной знакомиться? Простите, этот разговор принимает какой-то дурацкий оборот.
— Не думаю. Мы немного стесняемся, но делаем успехи. И опять-таки я не знаю. Почему одни люди интересны, а другие нет? Логика тут бессильна.
— Наверно, пора идти обратно…
— Я обычно не разговариваю так с девушками. Я вообще обычно не разговариваю с девушками.
— Может, и лучше не разговаривать. Со мной очень скучно, вот увидите.
— Почему вы так думаете?